Пионерский характер - Фурин Станислав Александрович - Страница 4

В школе фигурного катания ЦСКА много народа. Совсем маленькие тренируются на Большом льду. Перворазрядники, мастера, которым лет по десять — двенадцать, в это время работают на Малом. Для ювелирной шлифовки отдельных элементов, из которых сложится их программа, не нужно много места. Потом они выйдут на Большой лёд, и там тренер свяжет отработанные кусочки в захватывающее кружево будущих выступлений. На Малом льду нет трибун. Он действительно маленький: узкая дорожка для прохода, лёд и высокие стеклянные стены — вот и всё. Музыка доносится сюда приглушённо и тихо. Она какая-то ватная и тянется как резинка. Три стройные фигурки кружатся на льду.

Под высоким светлым потолком порхают воробьи. Они уже давно проснулись и теперь весело перечирикиваются через весь зал:

«Здоров, Чирик, как жизнь?»

«Какая тут жизнь, Чирик, — сплошные переживания! Очень страшно смотреть, как они падают…»

«А ты ко мне порхай, в «Тяжёлую атлетику». Климат как в Африке, и народ солидный. Я тебе местечко на соседней балке подыщу».

«Подумаешь, санаторий! Не гнездо у тебя, Чирик, а кузня — весь день железками брякают, и ничего для души. Да и не могу я отсюда лететь — Ленка затоскует. С кем бутерброды делить будет?»

«Это какая, Чирик, Ленка? Не Водорезова ли?»

«Она самая. Вон, в сиреневом платье, с двумя косичками».

В центре катка, заложив сильные руки за спину, — тренер, а вокруг него вращаются три маленькие планеты. Кружатся по углам шесть косичек, шесть ног пишут ледяные уроки. Но даже не тренер сейчас самый главный. Есть более строгий судья — тонкий, длинноногий, безжалостный деревянный циркуль. Да, да, самый обыкновенный циркуль. Время от времени девчонки выводят его на лёд, и он закручивает непогрешимо точные фигуры. А потом, привалившись к стене, придирчиво следит за выполнением своих заданий. Он учит «школе». Как всякая школа, она немного скучновата и суха. Она требует труда, внимания и времени. Два часа девчонки сражаются с его идеальными кругами, два часа скользят по его нацарапанным восьмёркам, стремясь не оставить собственного следа, повторить его точную линию.

«Школу» не показывают по телевидению. И не случайно. Только тренерам да специалистам интересно наблюдать, как вычерчивает спортсмен отдельные фигуры на льду. Без музыки, в тишине, под придирчивыми взглядами судей. Соревнования в одиночном катании состоят из трёх частей: «школа», короткая программа и произвольная. «Школа» — это голая техника. Ей нельзя научиться вдруг. С неё начинает фигурист постигать своё мастерство. «Школа» не допускает случайностей. Только годы ежедневных тренировок могут распахнуть неподатливые двери «школы», заставить судей выставить высший балл.

Медленно, плавно Лена скользит по восьмёрке. Поворот — и она уже на другой петле. Наклонив голову, Лена внимательно следит за ногами, а они всё чертят и чертят витиеватую роспись узоров. «Если бы голландцы не изобрели коньки, — думает Лена, — их бы придумал наш тренер. Да… но и тренера тогда бы не было! Не было бы катка. Я бы не вставала в шесть утра. Не шлёпалась бы на лёд. Могла каждый день есть мороженое… Вот ужас-то! Нет, это невозможно, без коньков я бы жить не согласилась».

Болезненная и слабая в детстве, Лена постоянно беспокоила родителей своими вечными простудами. Папа — баскетболист, мама — гимнастка, а Ленка всё хворает да хворает. Позор на всю семью! Тут в силах помочь только Его Величество Спорт. Но чем заняться такой крохе? Ведь всего-навсего четыре года. Долго думал семейный совет и постановил — фигурное катание.

И вот однажды солнечным зимним утром бабушка Яня привела Лену на Петровку, 26. Там, во дворе, на маленьком открытом катке принимали всех желающих. С того памятного утра и началась её спортивная биография. День за днём, постепенно, от простого к сложному, поднималась она к мастерству. А потом оглянулась и увидела — у неё всё немножко лучше, чем у других: легче, естественнее… Конечно, сначала поняла это не Лена, а её первый тренер — Галина Борисовна Титова. Она-то и привела её в ЦСКА. Лене шёл тогда десятый год.

«За что ты любишь фигурное катание?» — часто спрашивают её. А разве можно его не любить? Разве можно не любить этот волшебный лёд, на котором царит она и её музыка? Эти, казалось бы, непобедимые и всё-таки побеждённые ею фигуры? Это ни с чем не сравнимое ощущение полёта на льду? И не всегда права учительница геометрии, когда говорит, что кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая. Путь от Москвы до Олимпа вьётся бесчисленными километрами восьмёрок и кругов.

…— Хорошо, Лена. Хватит.

У тренера такие глаза, словно он видит на метр подо льдом. След конька для него — страница дневника, на которой крупным старательным почерком выведены все её, Ленины, ошибки и успехи. Он может прочесть и пятёрку по алгебре, и невыученное стихотворение, и никем не замеченную потасовку с мальчишками. Тренер редко говорит приятные слова, но когда говорит, даже Ленины коньки знаменитой фирмы «Джон Вильсон» розовеют от удовольствия. Чаще голос тренера звучит резко и требовательно, а пушистый коричневый мех его шубы, того и гляди, встанет дыбом от возмущения. Но Лена не обижается. Можно обидеться на маму, на папу — на тренера Лена обижаться не умеет. Заработанные ею куклы и медведи никогда не были просто игрушками. Каждая кукла — это их труд: Станислава Алексеевича Жука и Лены Водорезовой.

— Устала?

— Нет, — дрогнули в ответ косички.

Откатали своё время малыши на Большом льду. А у Лены впереди два часа тренировок. Вместе с подружками она переберётся на Большой лёд, придут ещё ребята постарше, польётся музыка. Вдоль бортика будет бегать тренер, кричать, размахивать рукавами шубы, стараясь объяснить непонятное, помочь в том, что не получается.

Двенадцать человек одновременно пишут свои иероглифы на льду. Для каждого по очереди кружится магнитофонная лента. Идёт отработка произвольной программы, произвольной не потому, что можно танцевать, как хочется. Здесь, как в фокусе линзы, собрано всё лучшее, на что способен спортсмен. Годы тренировок стиснуты в пять коротких минут, которые могут принести счастье победы; в пять долгих минут, которые, может быть, запомнятся на всю жизнь.

Лёд белый, а коньки ещё белее. Мелькает сиреневое платье. Из-под остро отточенной стали брызжут кусочки льда.

— Стоп! — Тренер ударом выключает магнитофон. — Лена! Сутулых положений нигде нет! У тебя пять сутулых вращений! Вообще нет вращения! Нет ни одного! Смотреть тошно!..

Лена опускает голову и следит, как её коньки рисуют грустную рожицу на льду. Когда-нибудь она тоже станет тренером. Она сердито сдвинет брови, наморщит лоб и скажет какой-нибудь веснушчатой девчонке про пять сутулых положений.

— Ну-ка, соберись и ещё разок с самого начала. Серёжа! Сергей! Пожалей хоть меня! Резче надо группироваться, резче!

Лена откатывается в угол поля и замирает…

В шестом классе у всех уже есть свои большие воспоминания. У одного — путешествие на пароходе, у другого — новогодняя ёлка. У Лены — XII Олимпийские игры в Инсбруке…

…Альпийское эхо повторяло причудливые горские мелодии, обрывки джазовой музыки, множило охрипшие голоса спортивных комментаторов. Глухо, по-пчелиному, гудел ледяной стадион. Люди всех пяти континентов собрались под пятью разноцветными кольцами, под олимпийским факелом этой спортивной столицы мира. Вместо привычных московских трибун Лену окружают незнакомые лица, разноязычный говор толпы, резкий шум трещоток. Она стоит в проходе, у самого бортика. Вокруг деловито снуют рабочие, униформисты таращат глаза на её косички и жетон участника Олимпиады. Но она не замечает любопытных взглядов. «Себя показать, других посмотреть», — крутятся в голове слова тренера. Других посмотреть… Лена зачарованно смотрит на стремительное скольжение американки Дороти Хемел, на чемпионку мира, гибкую и пластичную голландку Делеу. Поворот — и резкий толчок завинчивает её лёгкое тело в прохладный воздух зала. Сможет ли она, Лена, прыгнуть так же?