Старый барабанщик - Матвеева Людмила Григорьевна - Страница 2

Барабан стоял в углу комнаты, потускневший, пыльный — барабаны не любят, когда в них не бьют.

В это утро барабанщик не торопясь шёл по тихой снежной улице. Только мимо маленького домика, выкрашенного в серый цвет, он прошёл быстро. Из домика был слышен скрежет и звяканье железа. Звуки были такие злобные, что барабанщик зажал уши.

На стене домика висела вывеска: «Ремонт металлоизделий». В окне барабанщик заметил старика со злыми глазками, колотившего тяжёлым молотком по дну медного таза. Вот старик размахнулся и со всего размаха треснул по тазу так громко, что у барабанщика заныли все зубы сразу.

Отойдя подальше от серого домика, барабанщик медленно побрёл по улице. Он никуда не спешил, потому что его нигде не ждали. Он просто гулял и думал о старости, о том, что у него никого нет. Если бы у него была жена, или сын, или дочка, он бы гулял сейчас с кем-нибудь из них. А если бы они не захотели, он бы мог погулять один, а потом поспешил домой, где на него бы немного поворчали, за то что он не сидит дома, когда на улице такой ужасный ветер. А потом бы они вместе ели суп и котлеты, а вечером барабанщик негромко постучал бы на барабане, если бы его попросили…

Но у него не было ни жены, ни детей, ни внуков.

Когда-то давно, ещё до войны, барабанщик, тогда ещё не старый, а молодой и красивый, увидел девушку. Он увидел её высоко в небе: девушка была парашютисткой. Она смело выходила на крыло самолёта и, нисколько не пугаясь высоты, прыгала вниз. Голубой парашют раскрывался над ней зонтом, и она плавно, как бабочка, летела к земле. А барабанщик, задрав голову, смотрел на неё, и сердце его стучало, как маленький барабан. Другие парашютистки и парашютисты тоже прыгали смело и красиво, это был праздник отважных прыжков. Но никто не прыгал так, как весёлая Зоя с ямочками на щеках, никто не спускался к зелёной земле так изящно и уверенно. И, уж конечно, ни у кого не было такого ярко-голубого шёлкового парашюта, похожего на цветок или на крылья бабочки.

Оркестр играл весёлые марши в честь тоненькой девушки, покорившей небо, а громче всех играл барабанщик. Он-то знал, что весёлая Зоя — самая лучшая девушка не только в небе, но и на земле. Но Зоя не замечала, как громко и торжественно бьёт барабан, хотя не заметить барабан довольно трудно. И уж совсем не замечала, как нежно и взволнованно бьётся сердце барабанщика. Она только смеялась, быстро складывала парашют в специальную сумку и убегала в дальний конец аэродрома, где её дожидался кудрявый лётчик. Лётчик водил Зою в театр оперетты, в цирк — они оба были весёлые люди. А потом лётчик женился на Зое и увёз её на своём самолёте очень далеко, и барабанщик больше никогда не видел её. Он очень тосковал. Ему встретилось в жизни много хороших девушек, но ни одна из них не умела летать, а это как-никак серьёзный недостаток. Так считал барабанщик.

Если в небе проплывало круглое облако, похожее на голубой парашют, барабанщик долго смотрел на него, задрав голову, тихо вздыхал.

Но скоро началась война, вздыхать стало некогда, надо было воевать. Барабанщик пошёл на войну вместе со своим барабаном. Он стучал на барабане сигнал тревоги, и солдаты поднимались в атаку, и барабанщик шёл вместе со всеми. Он клал барабан в сторонку и брал в руки автомат. Он не боялся свиста пуль и грохота снарядов, товарищи считали его очень смелым человеком. И только удивлялись, что когда в перерывах между боями фронтовые почтальоны приносили всем солдатам и офицерам письма от тех, кто их любил, барабанщику писем не было ни от кого. Он их и не ждал. Грустно смотрел на какое-нибудь круглое облачко и провожал его глазами.

Потом долгая и трудная война кончилась. Барабанщик вместе с барабаном вернулся домой и стал жить в своей маленькой комнате, где на обоях были нарисованы скрипичные ключи. Так он и жил один. Изредка к нему в гости приходили вторая скрипка Юра Пильщиков и виолончелист Чапаев, несмотря на геройскую фамилию, человек тихий и задумчивый.

Они втроём разговаривали о музыке, шутили и смеялись. Барабанщик был рад, что у него такие хорошие друзья.

Когда они встречались вечером перед концертом, то обязательно подмигивали друг другу иногда правым глазом, иногда — левым, а иногда — двумя сразу. Чтобы напомнить, что они друг к другу прекрасно относятся.

Но теперь всё это кончилось. Не было больше концертов, не было друзей. Барабанщик остался один.

Он один пил чай, один пел песни, и от этого песни звучали невесело. И гулял один.

В то утро, когда барабанщик шёл по снежной улице и никуда не торопился, потому что его никто не ждал, он вдруг увидел трубу. Труба лежала на снегу, немного ржавая, совсем обыкновенная. Раньше этой трубы здесь не было; её, наверное, привезли ночью и положили, чтобы потом закопать в землю, соединить с другими трубами и пустить по ней воду или газ. А пока широкая и длинная труба лежала просто так. Барабанщик остановился и стал смотреть на эту трубу, которая почему-то ему очень понравилась.

В это время из-за угла выскочил мальчишка-пальто-нараспашку. Он очень спешил, потому что его где-то ждали: мальчишка-пальто-нараспашку опаздывал в школу. Но всё равно он, конечно, остановился около трубы и стал на неё смотреть. Ему эта труба тоже понравилась. Мальчишка немного постоял, заглянул в трубу, крикнул в неё «у-у-у-у!», а потом — барабанщик и моргнуть не успел — мальчишка-пальто-нараспашку влез в трубу. Это было странно, барабанщик никогда раньше не видел, чтобы люди ни с того ни с сего залезали в трубу. Но барабанщик всё ещё моргнуть не успел, а мальчишка выскочил с другой стороны вместе со своим портфелем и помчался в школу. А барабанщик опять остался один на снежной улице. И тогда он огляделся по сторонам, убедился, что никто за ним не подглядывает, и быстро нырнул в трубу.

В трубе было сухо и гулко, далеко на том конце в кружочке светилась снежная улица, по которой прохожие ходили не спеша, а машины ездили редко. И барабанщик побежал по трубе и выскочил с другой стороны. Он потёр поясницу, которая заныла, как всегда, когда ему приходилось нагибаться, и крикнул в трубу: «У-у-у-у!» — а весёлое эхо отозвалось раскатисто и таинственно: «У-у-у-у!»

А дальше было вот что.

Старый барабанщик вдруг почувствовал, что ему стало почему-то весело и легко. И почему-то перестала ныть поясница и зябнуть руки. И совершенно без следа прошли тоска и грусть. Барабанщик удивился: давно у него не было такого хорошего настроения. «С чего бы?» — подумал он, но не стал особенно долго размышлять. Когда человеку весело, он хочет не рассуждать, а веселиться.

А дела творились совсем странные. Неожиданно для самого себя барабанщик вдруг запрыгал на одной ноге и доскакал до самого угла, не чувствуя ни усталости, ни одышки. Уж такого с ним никогда не бывало. Он попрыгал ещё немного вокруг толстого серого дерева — и опять ничего! Даже ещё веселее стало. Он постоял немного, ошарашенно поглядел по сторонам и, сунув два пальца в рот, оглушительно свистнул. Никогда в жизни барабанщик не свистел, даже в далёком детстве, хотя тогда, в детстве, очень хотел научиться свистеть не хуже мальчика Витьки со второго этажа. Но у него не получалось. Не всё ведь получается, что захочется. А тут на старости лет старый барабанщик лихо свистнул в два пальца, удивился и свистнул ещё раз, погромче.

— Кто меня зовёт? — раздалось откуда-то сверху. Из форточки высунулась голова. Это была взлохмаченная и сердитая голова человека лет двенадцати. — Кому это я понадобился в такую рань?

Вопрос прозвучал сурово, и старый барабанщик смутился. Он хотел сделать вид, что его всё это не касается, и стал писать на снегу носком ботинка слово «Фантомас», как делают все, кому нечего делать. Но мальчишку не так легко было провести.

— Пожилой, а балуешься, — строго сказал он, — свистишь под окном. Если у тебя ко мне дело, говори скорее, у меня ещё уроки не сделаны.

Барабанщику показался обидным такой невежливый тон, но почему-то он ничего не сказал: скорее всего, ему не хотелось ни с кем ссориться в такое хорошее утро. Он спросил: