Трилогия о королевском убийце - Хобб Робин - Страница 65

Я помог ей надеть плащ, мы вышли на ветер и пошли в гору. Это внезапно показалось мне символом всей моей жизни. У двери Молли потрясла меня тем, что обняла и поцеловала в щеку. Объятие было таким быстрым, как будто меня толкнули на рынке.

— Новичок… — сказала она и потом добавила: — Спасибо тебе. За то, что понимаешь…

И Молли быстро зашла в лавку и закрыла за собой дверь, оставив меня, замерзшего и озадаченного. Она поблагодарила меня за то, что я понимаю ее, в то время как я чувствовал себя как нельзя более отдаленным от нее и от всех остальных. Всю дорогу назад в замок Кузнечик лепетал про себя о дивных запахах, которые он нашел на ней, и как она чесала его как раз там, где он никогда не мог почесаться сам, перед ушками, и о сладком сухарике, который она дала ему в чайной.

День уже клонился к вечеру, когда мы вернулись в конюшню. Я немного поработал, а потом вернулся в комнату Баррича, где мы с Кузнечиком заснули. Я проснулся оттого, что Баррич стоял надо мной, слегка нахмурившись.

— Вставай, и давай-ка посмотрим на тебя, — скомандовал он.

И я устало поднялся и смирно стоял, пока его опытные руки ощупывали мои ушибы. Баррич остался доволен состоянием моих пальцев и сказал, что теперь можно их разбинтовать, но придется оставить повязку на ребрах и каждый вечер возвращаться для перевязки.

— Что до остальных царапин, то держи их чистыми и сухими и не отдирай корочки. Если начнет гноиться, приходи ко мне.

Он наполнил маленький горшочек мазью, которая облегчала мышечную боль, и дал ее мне, из чего я сделал вывод, что он ожидает, что я уйду.

Я стоял, сжимая горшочек с лекарством. Ужасная тоска охватила меня, но я не мог найти слов, чтобы выразить ее. Баррич посмотрел на меня, нахмурился и отвернулся.

— А ну, прекрати это, — сердито скомандовал он.

— Что? — спросил я.

— Иногда ты смотришь на меня глазами моего господина, — тихо ответил он, а потом снова резко продолжил: — Ну так что ты собираешься делать? Прятаться в конюшне до конца жизни? Нет. Ты должен вернуться. Ты должен вернуться и держать голову высоко, и есть вместе со всеми, и спать в собственной комнате, и жить собственной жизнью. Да, пойди и закончи эти проклятые уроки Силы.

Его первые приказы казались трудными, но последний, я знал, выполнить было невозможно.

— Не могу, — сказал я, не веря, что он может быть таким глупым. — Гален не разрешит мне вернуться в группу. Даже если бы и разрешил, я никогда не смог бы догнать все, что я пропустил. Я уже провалился, Баррич, я провалился, и все кончено. Мне надо найти для себя что-то другое. Я бы хотел научиться работать с ястребами, если можно. — Последние свои слова я услышал с некоторым удивлением, потому что, по правде говоря, прежде мне это никогда не приходило в голову.

Ответ Баррича звучал по меньшей мере так же странно:

— Ты не можешь, потому что ястребы не любят тебя. Ты слишком теплый и слишком мало занят самим собой. Теперь слушай меня. Ты не провалился, болван. Гален пытался выставить тебя. Если ты не вернешься, то позволишь ему победить. Ты должен вернуться, и ты должен научиться этому. Но, — и тут он повернулся ко мне, и ярость в его глазах тоже относилась ко мне, — ты не должен стоять как мул, пока он бьет тебя. Ты по праву рождения можешь претендовать на его время и его знания. Заставь его отдать тебе то, что тебе принадлежит. Не убегай. Никто никогда ничего не выиграл бегством. — Он помолчал, хотел сказать что-то еще, но прикусил язык.

— Я пропустил слишком много уроков. Я никогда…

— Ты ничего не пропустил, — упрямо возразил Баррич. Он отвернулся, и я не смог понять его тон, когда он добавил: — Без тебя уроков не было. Ты наверняка сможешь продолжать занятия с того места, на котором вы прервались.

— Я не хочу возвращаться.

— Не трать мое время на споры, — сказал он твердо. — Не смей испытывать мое терпение. Я сказал тебе, что ты должен делать. Выполняй.

Внезапно мне снова стало шесть лет, и снова человек на кухне одним взглядом заставил отступить толпу. Я испуганно вздрогнул. Мне вдруг показалось, что легче противостоять Галену, чем ослушаться Баррича. Даже когда он добавил:

— И щенка ты оставишь со мной до конца занятий. Сидеть целый день взаперти у тебя в комнате — это не жизнь для собаки. У него шерсть испортится и мускулы перестанут расти. А ты изволь приходить сюда каждый вечер ухаживать за ним и за Уголек, иначе ответишь мне. И мне плевать, что скажет на это Гален.

И я был отпущен. Я передал Кузнечику, что он остается с Барричем, и он принял это с хладнокровием, которое удивило и задело меня. Удрученный, я забрал горшочек с мазью и поплелся обратно в замок. Я взял еды на кухне, потому что не осмелился идти в трапезную, где мог повстречать кого-нибудь, и поднялся в свою комнату. Было холодно и темно, в очаге не горел огонь, в подсвечниках не стояли свечи, и сгнивший тростник под ногами мерзко пах. Я принес свечи и дрова, разжег огонь и, пока он забирал часть холода у пола и каменных стен, занялся уборкой тростника. Потом по совету Лейси как следует вымыл пол горячей водой с уксусом. По счастливой случайности я умудрился взять уксус, ароматизированный эстрагоном, и скоро в комнате приятно пахло этой травой. В изнеможении я бросился на кровать и заснул с мыслью о том, почему мне так и не удалось узнать, как открывается потайная дверь в комнаты Чейда. Но я не сомневался, что он просто выгнал бы меня. — Чейд был человек слова и не стал бы вмешиваться до тех пор, пока Гален не покончит со мной. Или пока не выяснил бы, что я покончил с Галеном.

Меня разбудил свет свечей в канделябре шута. Я совершенно не понимал, где нахожусь и сколько сейчас времени, пока шут не сказал:

— Ты как раз успеешь помыться, поесть и первым прийти на башню.

Он принес теплую воду в кувшине и теплые булочки из кухни.

— Я не иду.

Это был первый раз, когда шут показался мне удивленным.

— Почему нет?

— Это бессмысленно. У меня ничего не выйдет. У меня просто нет способностей, и я устал биться головой о стену.

Глаза шута расширились еще больше.

— Мне казалось, что у тебя все шло хорошо до…

Теперь пришел мой черед удивляться.

— Хорошо? А почему, ты думаешь, он издевался надо мной и бил в качестве награды за успехи? Нет. Я не способен был даже понять, в чем там дело. Все остальные уже обошли меня. Почему я должен возвращаться? Чтобы Гален мог еще более убедительно доказать, как прав он был?

— Что-то, — осторожно сказал шут, — что-то тут не так. — Он немного подумал. — Прежде я просил тебя прекратить уроки. Ты отказался. Ты помнишь это?

Я попытался вспомнить.

— Иногда я бываю упрямым, — согласился я.

— А если сейчас я попрошу тебя продолжить? Пойти наверх, на башню, и попытаться еще раз?

— Почему ты больше не отговариваешь меня?

— Потому что то, что я пытался предотвратить, теперь позади. И ты выдержал. Так что теперь я пытаюсь… — Он оборвал себя. — Как ты сказал, зачем вообще говорить, если не можешь говорить прямо?

— Прости, если я так сказал. С друзьями так не говорят. Я не помню этого.

Шут слабо улыбнулся.

— Если ты этого не помнишь, то я тем более не должен. — Он взял мои руки в свои. Его прикосновение было странно холодным. Дрожь охватила меня. — Ты будешь продолжать, если я попрошу тебя? Как друг?

Это слово так странно звучало в его устах! Шут произнес его без насмешки, осторожно, как будто, прозвучав, оно могло изменить значение. Его бесцветные глаза удерживали мой взгляд. Я обнаружил, что не могу сказать «нет», и кивнул.

Тем не менее я встал неохотно. Шут с бесстрастным интересом смотрел, как я складываю одежду, в которой спал, умываюсь и жую принесенный им хлеб.

— Я не хочу идти, — сказал я ему, покончив с первой булочкой и взяв вторую. — Не понимаю, что это может изменить.

— Не знаю, почему он возится с тобой, — согласился шут. Его обычный цинизм вернулся.

— Гален? Он должен. Король…