Ангелотворец - Лэкберг Камилла - Страница 15

Эрика резко прервала этот монолог:

— Дети на каникулах уже пару недель, так что садик тут ни при чем.

— Ну что ж… — обиделась свекровь. — Свое мнение я высказала. И я прекрасно знаю, кому вы звоните, когда дети болеют, а вам надо работать. Кто еще, кроме меня, вам поможет?

Вздернув подбородок, она гордо удалилась.

Ее невестка медленно сосчитала до десяти. Да, Кристина им часто помогала, но какую цену им приходилось за это платить?

Родителям Йозефа было за сорок, когда его мать узнала о незапланированной беременности. Они уже давно решили, что детей у них не будет, и все свое время посвящали портновской мастерской во Фьельбаке. Появление ребенка изменило все. Вместе с огромной радостью родители чувствовали, что должны передать сыну свою историю. Мейер с нежностью посмотрел на их фото в тяжелой серебряной рамке. Рядом стояли фотографии Ребекки и детей. Для своих родителей он был самым главным сокровищем. Йозеф никогда этого не забывал, ощущая себя перед ними в долгу. Его собственной семье пришлось с этим смириться.

— Ужин готов, — сообщила Ребекка, заходя в комнату.

— Я не голоден. Ешьте без меня, — ответил он, не поднимая глаз. У него были дела поважнее еды.

— Может, поешь? Все-таки дети приехали в гости.

Мейер удивленно взглянул на жену. Обычно она никогда не настаивала, если он чего-то не хотел. Йозеф почувствовал раздражение, но сделал глубокий вдох. Она права. Дети редко приезжали домой.

— Иду, — сказал он со вздохом и закрыл тетрадь. Туда Мейер записывал все идеи, касающиеся проекта, и всегда держал ее при себе на случай, если его осенит новая.

— Спасибо, — поблагодарила Ребекка и вышла из комнаты.

Йозеф последовал за ней. В гостиной уже был накрыт стол.

Жена выставила праздничный сервиз, отметил Мейер. У Ребекки всегда была склонность к роскоши, так что вряд ли она сделала это ради детей, но он решил промолчать.

— Привет, папа! — поприветствовала его Юдит поцелуем в щеку.

Даниэль тоже поднялся, чтобы обнять отца. Сердце Йозефа переполнилось гордостью. Жаль, что его родители не видят сейчас своих внуков.

— А теперь давайте есть, пока не остыло, — сказал он, садясь во главе стола.

Ребекка приготовила любимую еду Юдит — жареного цыпленка с картофельным пюре. Только сейчас Йозеф понял, как сильно проголодался. Наверное, виной тому был пропущенный ланч. Прочитав молитву, Ребекка разложила еду по тарелкам. Ели все в тишине. Утолив первый голод, глава семьи отложил приборы.

— Как дела с учебой?

— Хорошо, — кивнул Даниэль. — У меня высший балл по всем предметам на летних курсах. Осталось только найти хорошее место для практики.

— А я довольна работой, — вставила Юдит. Глаза ее горели энтузиазмом. — Ты бы видела, какие дети смелые, мама! Им приходится выдерживать сложные операции и облучение, но они не ноют и не сдаются. Это просто невероятно.

Успехи детей не помогали их отцу избавиться от собственной тревоги. Он знал, что они способны на большее. Им столького нужно достичь в жизни, чтобы взять реванш за прошлое, и его долг — проследить, чтобы они это сделали.

— А исследовательская работа? Ты же все успеваешь? — строго спросил он у дочери, и радость в ее глазах погасла. Ей хотелось услышать от него слова одобрения, но Йозеф знал — скажи он детям, что они молодцы, как они тут же перестанут стремиться к большему. А это будет катастрофой. Не дожидаясь ответа от Юдит, он повернулся к Даниэлю: — Я говорил с директором курсов на прошлой неделе. Он сказал, что два дня тебя не было на учебе. Почему?

Он видел разочарование в глазах Ребекки, но проигнорировал это. Детей нельзя баловать. Чем больше она с ними нянчится, тем строже ему приходится быть.

— У меня болел живот, — ответил Даниэль со смешком. — Не мог же я сидеть на уроках с пластиковым пакетом у рта.

— Что в этом смешного?

— Ничего. Я просто сказал правду.

— Ты знаешь, что я всегда в курсе, когда ты лжешь, — произнес Йозеф.

Приборы остались на тарелке. Он вдруг лишился аппетита. Его бесило то обстоятельство, что он не мог контролировать детей после того, как они переехали из дома.

— У меня болел живот, — повторил Даниэль, опуская глаза. Ему тоже больше не хотелось есть.

Мейер поднялся:

— Мне нужно работать.

По дороге в кабинет он подумал, что родные, наверное, рады, что он ушел. Сквозь двери до него донеслись смех и звон фарфора. Смеялась Юдит, звонко и беззаботно. Слышно было так хорошо, словно она была рядом. Йозеф понял, что стоит ему войти в комнату, как смех и радость тут же затихнут. Смех дочери был для него как нож в сердце. В его присутствии она никогда так не смеялась. Что он сделал не так? Но Мейер знал, что не мог вести себя по-другому. Он любил детей больше всего на свете, но не мог быть им таким отцом, о котором они мечтали. Он мог быть только тем, кем его сделала жизнь, и любить их так, как велел ему долг.

Йоста сидел, уставившись на экран телевизора. Там шел сериал «Убийства в Мидсомере».[7] Люди двигались, что-то говорили, наверное, кого-то убивали, но старый полицейский давно уже потерял нить сюжета. Мысли его витали далеко. На столе перед ним лежали два бутерброда из черного хлеба с маслом и жирной колбасой. Дома он никогда не ел ничего другого — слишком грустно было готовить еду для себя одного. Диван, на котором он сидел, давно пора было заменить, но у Йосты не поднималась рука его выбросить. Он помнил, как радовалась Май-Бритт, когда они его купили. Сколько раз он замечал, как она проводит рукой по цветастой обивке, будто гладит котенка. Ему самому в первый год даже присесть на диван не давали, зато девочка прыгала на диване и вдоволь скатывалась со спинки. Май-Бритт держала ее за ручки и улыбалась во весь рот, пока малышка прыгала все выше и выше. Теперь же обивка выцвела и протерлась. Местами в ней зияли дыры, а из правого подлокотника торчали перья. Но это не беспокоило Флюгаре: он всегда сидел слева, поскольку слева было его место, а справа — место Май-Бритт. В то лето девочка сидела между ними. Она никогда раньше не видела телевизор, и он приводил ее в восторг. Ее любимым мультиком был «Чебурашка и Крокодил Гена».[8] Но и его она не могла смотреть спокойно и постоянно подпрыгивала на диване от радости. С уходом девочки исчезла и вся радость жизни. Супруги проводили вечера в тишине перед телевизором. Никто из них не думал, что будет так сильно сожалеть о принятом решении. Они считали, что поступают правильно, а когда опомнились и поняли, что совершают безумство, было уже поздно.

Йоста смотрел, как комиссар Барнаби находит очередной труп. На автомате он поднес бутерброд ко рту и откусил кусочек. Этот вечер был таким же, как все остальные. И ему предстояло еще много таких вечеров.

Фьельбака, 1919

В спальне для слуг они уединиться не могли, и Дагмар ждала от немца знака пойти в его комнату. Это она приготовила спальню для почетного гостя. Тогда девушка еще не знала, что к концу вечера будет сгорать от желания скользнуть меж тех самых вышитых хлопковых простыней, которыми застелила кровать. Праздник был еще в полном разгаре, когда она наконец получила долгожданный знак. Летчик немного пошатывался, его светлые волосы растрепались, а глаза блестели от выпитого. Но он был достаточно трезв, чтобы тайком сунуть красавице служанке ключ от своей комнаты. Сердце Дагмар бешено заколотилось. Не поднимая глаз, она спрятала ключ в карман передника. Никто не заметит ее исчезновения. Гости и хозяева были слишком пьяны, чтобы видеть что-нибудь, кроме пустых стаканов, а прислуги хватало, чтобы быстро исправить эту оплошность. Подойдя к двери, девушка оглянулась по сторонам и, убедившись, что никто не видит, повернула ключ в замке и вошла. Оказавшись внутри, прижалась спиной к двери и сделала глубокий вдох. От одного вида кровати с белоснежным покрывалом у нее перехватило дыхание. Он может прийти в любую минуту. Дагмар бросилась в ванную, быстро сняла с себя униформу, пригладила волосы, подмылась, а потом покусала губы и пощипала щеки, чтобы придать лицу больше цвета. Услышав, как поворачивается ручка двери, она рванула в спальню и села на кровать в одной сорочке, разметав волосы по плечам: Дагмар знала, что свет, идущий из окна — стояли белые ночи, — придаст им особый блеск.