Хозяин копья (Легенда о Хуме) - Кнаак Ричард Аллен - Страница 66

Она встала, глядя на Хуму и беспомощно опустив руки.

Эйвандейл снова хотел подняться с топчана и снова не смог. Обратившись к Беннету и Кэзу, он попросил:

— Помогите, пожалуйста, мне встать. Меня здесь, на холме, знобит, мне нужно найти местечко потеплей.

Кэз и Беннет подхватили его под руки и ушли все втроем.

Наконец Гвинес сказала:

— Я плачу по Бьюрну и по каждому, кто пал, сражаясь с Такхизис.

— Как и я.

Она попыталась улыбнуться.

— И особенно я скорблю о драконе, на котором летел Бьюрн, о большом серебряном драконе.

«Это брат моей серебристой драконессы, — тотчас вспомнил Хума. — Почему Гвинес так страдает из-за его гибели?» Она печально посмотрела вокруг. Они абсолютно одни…

Встретившись взглядом с недоумевающим взглядом Хумы, она тихо произнесла:

— Прежде чем я расскажу вам обо всем, знайте, что я люблю вас, Хума. Я никогда не сделала бы ничего вам во вред.

— Я тоже люблю вас. — Слова вырвались из груди рыцаря неожиданно легко.

— Боюсь, что скоро вы будете ко мне относиться по-другому, — сказала она грустно.

Хума не успел спросить ее о том, что она имеет в виду, — Гвинес вдруг засветилась почти так же, как светились Копья Дракона. Объятый ужасом и очарованием, рыцарь увидел, как ее лицо удлинилось, а нос и рот стали расти и превратились в зубастую пасть. Хума решил, что это чье-то колдовство, и встал, чтобы помочь ей рассеять злые чары, но нога еще не слушалась его, раненая голова болела. Он тотчас упал. Ее длинные тонкие руки становились все длиннее и длиннее. Небольшие ладони искривились, став когтистыми лапами. Она опустилась на четыре лапы и все росла и росла. Это было уже существо, даже отдаленно не напоминающее человека, и, глядя на нее, Хума в ужасе лишь качал головой. Ее одежда куда-то исчезла — только Паладайн знал, куда, — но в одежде больше не было никакой необходимости. На спине выросли крылья; вот она расправила их.

Превращение завершилось — перед Хумой стояла серебристая драконесса.

Глава 28

Потупив взор, серебристая драконесса тихо попросила:

— Хума, ради Паладайна, скажите мне что-нибудь!

Голос принадлежал именно Гвинес. Он смотрел на драконессу и видел, что она боится — боится того, что он может отвергнуть ее.

Хума не мог понять, что происходит с ним самим. Ему казалось: весь мир перевернулся. Это не могла быть Гвинес! Разве такое возможно?!

— Тогда, вечером, вы видели моего брата и именно его встретили также тогда, когда заходили к Дункану Золотые Руки. Мы с ним драконы, но мы оба можем существовать и в человеческом облике. Мы так восхищаемся вами, Хума, вами и вашим родом. За свою короткую жизнь вам удается свершить так много!

Хума ничего не сказал. Он вдруг отпрянул от нее. Это произошло не от страха, движение было чисто инстинктивным.

Она поняла, что должна немедленно снова принять человеческий облик. Крылья начали свертываться. Лапы стали гладкими и приобрели форму человеческих ног и рук. Вот она встала на ноги, и огромное тело стало сжиматься. Морда уменьшилась и округлилась, громадная пасть сузилась и превратилась в маленький рот с пухлыми, нежными губами. На голове стали, сверкая серебристым блеском, снова расти волосы.

Потрясенный рыцарь не мог и поверить, что все это — реальность.

— Мой брат говорил мне — но я вначале этому не верила, — что я стала жертвой своей страсти. Это происходит с очень немногими драконами. Я полюбила вас.

— Почему?

Она нахмурилась, не понимая, что он хочет узнать, и тихо произнесла:

— Вы олицетворяете дух Паладайна. Вы — сильный, добрый, храбрый рыцарь. Я люблю вас за то, что вы — это вы, вот и все.

— А, счастливые любовники! — Злой торжествующий голос вывел Хуму из оцепенения.

Галан Дракос, выглядевший так же, как при первой встрече, появился вдруг неизвестно откуда и, улыбаясь, смотрел на Хуму и Гвинес.

— Я дал бы знать о своем присутствии еще раньше, но мне не хотелось прерывать такую замечательную сцену!

Гвинес издала крик, который не мог вырваться ни из одной человеческой груди, и была уже готова броситься на колдуна, но Хума преградил ей путь. Рыцарь сделал только несколько шагов и от острой боли, пронзившей все тело, упал. Только тогда он понял, что перед ним, как и прежде, призрак. Хума мысленно ругал себя за несообразительность. Ренегат хохотал.

— Я пришел к вам, Хума, не из добрых побуждений. Я пришел расплатиться за смерть Кринаса. Конечно, он был азартен, но он был самым лучшим командиром в моей армии, и мне, к сожалению, без него нелегко руководить войсками.

Встревоженные Кэз и Беннет уже спешили к ним. Дракос поднял руку, и они остановились, словно натолкнулись на стену.

— Как говорится, око за око. — Дракос поднял руки над головой, и перед ним что-то возникло.

Неясный силуэт становился все более отчетливым, и Хума наконец узнал его.

— Магиус!

Его, должно быть, пытали. Вместо лица кровавое месиво, один глаз распух, мантия разорвана в клочья. Хума удивился, что она белая, а не красная. Он еле держался на ногах. Магиус упал, но, упершись здоровой рукой в землю, поднялся снова.

— Ху… Хума. — Несколько зубов у Магиуса были выбиты. — Я был прав…

Дракос, издеваясь, улыбнулся:

— Вы уж извините, так получилось, что у него теперь плохая дикция.

Сжав губы от боли, Магиус повернулся к Дракосу и плюнул на мантию ренегата. Тот рассвирепел и поднес ладонь к своему пленнику. Тело Магиуса затряслось, он застонал от боли.

Гвинес шагнула вперед и крикнула:

— Проверьте-ка свои заклинания на мне, Дракос.

Призрак угрожающе усмехнулся:

— У меня намного больше сил, чем вы думаете. Но я не намерен сейчас их использовать. Я пришел только для того, чтобы показать Хуме бессмысленность его упований на победу.

Хума сделал отчаянную попытку дотянуться до Магиуса. Но тот покачал головой:

— Нет, Хума. Мне уже не поможешь. Одолей Дракоса. Это все, о чем я тебя прошу.

Дракос поднял руки над головой Магиуса:

— Твое время закончилось, мой друг.

Взмахнув руками, ренегат направил на своего пленника вспышки зеленого света. Они пронзили тело Магиуса, тот вскрикнул, словно это были острые стальные пики. Он покачнулся и, наклонившись вперед, рухнул к ногам Хумы.

Перед рыцарем лежало неподвижное тело Магиуса — совершенно реальное, осязаемое. Его смерть не была иллюзорной. Хума закричал и бросился на ренегата, но Дракоса уже нигде не было видно. Только послышался голос:

— Это вам расплата за неповиновение, рыцарь Соламнии. Так будет до тех пор, пока вы не подчинитесь моей госпоже.

— Никогда! — крикнул Хума. — Если кто-нибудь и будет расплачиваться за все, то это будешь ты.

Беннет и Кэз стремглав подбежали к Хуме. Минотавр спросил:

— Хума! Я вам хоть чем-то могу помочь?

Рыцарь молчал, не отрывая глаз от безжизненного тела Магиуса.

— Я помогу вам отомстить за него, — сказал минотавр.

Кэз никогда не скрывал своей неприязни к магу, но сейчас…

Хума покачал головой:

— Месть — это совсем не то. — Он поднял руку. — Помогите мне перенести его.

Тело Магиуса положили на небольшое возвышение.

Склонившись над своим другом, Хума поразился выражению умиротворенности на его лице. Он никогда не видел Магиуса таким при жизни.

Сжав зубы от боли, Хума стал подниматься с колен. Кэз и Беннет хотели помочь ему, но он отстранил их. Встав на ноги, Хума сказал:

— Мне нужна помощь вас всех. Пришло время восстановить в мире равновесие. Пришло время, когда Дракосу и его госпоже придется узнать, что зло должно уравновеситься добром. Магиус жил, утверждая это. Он сменил мантии всех трех орденов, и последней надел белую мантию Солинари. Между добром и злом маятник проходит дважды. Сейчас он движется в нашу сторону.

— Вы хотите отыскать убежище Дракоса? — спросил Беннет.

— Да. Я прошу вашей помощи и помощи всех, кто остался жив в нашем отряде. Если вы откажетесь пойти со мной, я пойму вас, ведь это — почти самоубийство.