Сын своего отца (СИ) - Архипова Анна Александровна - Страница 1

Тонкая Линия-1. Сын своего отца

Архипова Анна Александровна

П Р Е Д У П Р Е Ж Д Е Н И Е !!! Текст с гомосексуальной тематикой! Если вам нет 18 лет – покиньте эту страницу.

РЕЙТИНГ: NC-17

Копирование и размещение данного текста где-либо, кроме моей странички, запрещено.

В печатном варианте имя “Акутагава” заменено на “Сакиа”

Автор обложки – LAER

ГЛАВА 1 >>> 5 апреля 2005 Школа-интернат Масару-Мидзухара находилась в пригороде Киото, в стороне от городской сутолоки и оживленных автомобильных трасс. Со всех сторон к территории школы подступал густой величественный лес, вплотную примыкая к трехметровым бетонным стенам, которые окружали Масару-Мидзухару по периметру. Школа-интернат владела солидной репутацией и ежегодно богатейшие семьи Японии отправляли сюда своих отпрысков. Конечно, стоимость обучения могла шокировать простого обывателя, но качество обучения стоило того. Не даром в высоких кругах даже бытовало такое высказывание: «В «Масару-Мидзухара» приходят мальками, а выходят акулами!» Юки кисло смотрел на огромные литые ворота, которые раскрывались перед школьным автобусом. Для него это было все равно, что ворота, ведущие в тюрьму, из которой не выбраться. Увидев через окно, что один из охранников смотрит на него, Юки прижался к окну и состроил рожу. Будет знать, как пялиться придурок несчастный… Рядом без умолку болтали парни и девчонки – они не первый год учились здесь, знали друг друга, и, вернувшись с каникул, сейчас энергично обменивались новостями и сплетнями. Их голоса, то поднимающиеся высоко, то звучащие глухо и вибрирующее, сливались, и превращались для Юки в сумбурный гул – белый шум с какой-то неустойчивой амплитудой. Юки прикрыл глаза – он просто устал; вопрос только в том, что это за усталость – физическая или эмоциональная? Кажется, он еще недавно был в Мумбаи, находясь в сердце жизни другой страны, в пучине бесконечного движения и сутолоки: людских потоков – остро пахнущих карри, благовониями и потом, дорожных развязок – где сигналили автомобили и матом ругались моторикши, и дешевых закусочных – где всегда пахнет пригоревшим маслом, дешевым спиртным и затхлой бедностью. Рядом с ашрамом Шри Чандрика-Ситэра Свами было несколько таких забегаловок, вонючих и грязных, где собирались малоимущие последователи гуру, ожидавшие очередной аудиенции – Юки всегда видел их там, когда они с бабушкой подъезжали к ашраму на машине… Но это позади – Мумбаи, национальный индийский колорит – и так странно вспоминать лицо бабушки, которая привезла его в Киото, а затем, неловко сунув в руки дорожную сумку, посадила на этот автобус. На её лице были написаны два чувства: вина перед ним и облегчение одновременно, а руки – истончившиеся и морщинистые – мелко дрожали… «Тебе там будет хорошо, Юки, поверь мне! – бормотала она, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Это одна из самых дорогих школ в Японии! Ты знаешь, денег на тебя я никогда не пожалею… Там за тобой будут хорошо приглядывать… Там с тобой всё будет хорошо! Всё будет хорошо…» Оказавшись на территории школы-интерната, автобус проехал по дороге вымощенной булыжником к главному входу «Масару-Мидзухара», украшенному широким мраморным крыльцом. Юки увидел парк – с прудом, фонтанами и каменными скамеечками, разбитый у школы, чуть дальше – за палисадником, футбольное поле. Здесь безусловно было очень красиво и это несколько утешило Юки, потому что его всегда тянуло ко всему красивому и величественному. Здание школы-интерната было выстроено на европейский манер в стиле эпохи Возрождения. Юноша во все глаза смотрел на четырехэтажное здание школы и думал, что, может быть, не все так плохо как кажется. Он может бегать здесь, сколько ему влезет, и чувствовать себя вполне свободным… Он увидел юношей и девушек, собравшихся у главного входа, чтобы поглазеть на новоприбывших. Они стояли у парапетов, образовав нечто вроде широкого обзорного коридора. – Коридор позора, – вздохнул Юки, обреченно думая о том, что и ему придется войти из школьного автобуса и пройти в школу под многочисленными взглядами учеников. Все учащиеся были одеты в униформу – юноши в темно-коричневые костюмы с черными галстуками, девушки в синие свитера одетые поверх белых рубашек с галстуками и прямые черные юбки. Новоприбывшие приезжали в повседневной одежде, но старались подчеркнуть, что одежда – дорогая, известной марки и что родители не скупятся на шикарные аксессуары и драгоценные бирюльки, один Юки был в самых обыкновенных потрепанных джинсах, футболке, на которой было написано: «Годзилла тоже умерла за ваши грехи!» и джинсовке. Раздражение Юки вскоре усилилось еще и от того, что он единственный из прибывших оказался с большой дорожной сумкой. Остальные ребята держали при себе только ранцы, а девушки небольшие кокетливые сумочки; где был их багаж – и почему сумка Юки не там же, а здесь, ведь из-за этого он наверняка привлечет к себе внимание?! Встречать учеников вышел директор школы-интерната Садзабуро Такеши – сорокапятилетний мужчина гигантского роста с необъятным животом и красным лицом, на котором блестели маленькие осоловелые глаза. Голос его, к удивлению, был очень мягким и доброжелательным. – Всем! Добро пожаловать в «Масару-Мидзухара», – обратился он к прибывшим, остановившимся у школьного крыльца с вещами в руках. Возвышаясь над ребятами, Садзабуро благостно улыбался. – В первую очередь обращусь к тем, кто учится у нас не первый год – а вернулся с каникул. Вы – тёртые калачи! Всё знаете, вас ничему учить не надо, и поэтому у меня лишь одно пожелание – научите тех, кто пришел в нашу школьную семью впервые, всему тому, что знаете сами!... – Он что, перед каждой приезжающей группой речи толкает? – удивилась одна девушка, обращаясь к рядом стоящему парню. – А то! Каждый год так, – шепотом ответил ей юноша. – А теперь для тех нескольких новеньких, впервые находящимся на земле «Масару-Мидзухара», – продолжил Садзабуро. – Вы должны обязательно стать частью нашей большой дружной семьи, ведь вы будете здесь учиться! Дети у нас хорошие, сами в этом убедитесь. Знайте, дирекция готова ради вас на что угодно, но только в том случае, если вы идете школе навстречу. Вас уже ознакомили с правилами Масару-Мидзухара, но я повторю их: 1. Во всем слушаться учителей. Малейшее неповиновение карается по всей строгости – общественные работы или исключение. 2. Нельзя самовольно покидать территорию, огражденную школьными стенами. Наказание огромный штраф или исключение. 3. Никаких междоусобных войн, вы поняли? Огромный штраф или исключение. 4. Следить за чистотой школы, общежития и парка. Наказание – общественные работы. 5. Либо вы учитесь на «отлично» либо вылетаете отсюда, как пробка из бутылки. Другой альтернативы у вас нет, потому что мы выпускаем только успешных людей – неудачники нам не нужны! Итак, добро пожаловать! – Сейчас в холле школы те, кто вернулся с каникул отметятся у административного стола, что прибыли в школу, а новенькие получат распределение – кто в какую комнату, – продолжал директор. – Располагайтесь, ученики предупреждены и выделили в комнатах шкафы и тумбочки. Не стесняйтесь требовать то, что школа обещала предоставить вам. Все устраивайтесь сегодня, а завтра утром – на занятия. Вперед! Последнее слово Садзабуро проревел, как раненый бык. Юки не выдержал и, подумав: «Вот идиот!», насмешливо хмыкнул. Хорошо, что он был позади других ребят и директор этого не заметил. Прибывшие дружно стали подниматься по широкой лестнице, которая вела к распахнутым школьным дверям. В холле стояло два стола, за которыми сидели важного вида женщины. У одного стола столпились девушки, у другого – юноши. Возраст новоприбывших колебался от десяти до семнадцати лет. Всех новеньких следовало распределить по классам, соответствующим их возрасту, и общежитиям. Старшеклассникам велели встать в конец очереди и пропустить вперед малолеток. У стола юношей произошла заминка – к женщине, что ставила печати на бланки прибытия и выдавала бумаги, подошла другая и что-то быстро зашептала на ухо; затем они обе куда-то ушли, прихватив бумаги. Вернувшись через несколько минут, женщина с надменным выражением на лице продолжила работу. – Вот бюрократия, – пробормотал Юки. С каждой минутой его все больше и больше тошнило от этого места – вокруг те же напыщенность и показуха, которые он видел в ашраме «живого бога» Шри Чандрика-Ситэра Свами. Что он здесь делает? Юки чужой в этом храме образования и амбиций, где на пьедестал возводится чванство золотой молодёжи. Вот если бы были живы родители… Если бы! Отец и мать не хотели, чтобы он – их сын – был одержим идей карьеризма; они хотели, чтобы Юки делал то, к чему у него есть призвание, а не то, что может принести больше денег!... Но родители мертвы. Уже три года как мертвы. И никто не спросит Юки о том, чего он хочет. Опекун Юки – бабушка Мика, родственник со стороны отца – бросалась от одного религиозно-мистического учения к другому, присягая на верность то одному гуру – то другому, пока не прикипела сердцем к учению молодого и красивого гуру Чандрика-Ситэра. Гуру заворожил её проповедями, вскружил обещаниями рая голову – и теперь Юки лишился единственного близкого родственника, потому что бабушка Мика уже летит обратно в Мумбаи, чтобы упасть в религиозном экстазе у ног своего духовного повелителя… Грудь сдавила тоска, и Юки, стараясь подавить волну чувств, стал, неловко ежась, бросать взгляды по сторонам. Холл школы был просторным, с высоким потолком, украшенным живописью, стены – в элегантной гипсовой лепнине, а пол под ногами сложен из белого и зеленого мрамора. Голоса женщин гулко отдавались эхом в этом величественном месте. Тут Юки заметил в стороне юношу, который стоял прислонившись к стене и сложив руки на груди. Он был одет в униформу, которая очень ему шла. У него были темно-русые волосы и красивое лицо. Юноша тоже смотрел на него и даже слегка улыбнулся. «Чего он улыбается?» – подумал Юки, отводя взгляд. Наконец подошла его очередь, и он отдал документы и получил распределительный лист с указаниями. Распределение – мужской корпус, 3 сектор, комната 120. На листе так же был подробный план школы, общежития и расположение спортивных комплексов и хозпостроек. Он направился к выходу, сжимая в одной руке свою большую дорожную сумку, а в другой держа лист с нарисованным на нем планом местности. – Не черта не понятно, – пробормотал Юки, вертя лист то так, то так. – Где это проклятое общежитие? – Тебе нужна помощь? – услышал он юношеский голос. Юки вздернул голову вверх и увидел того самого парня, что стоял у стены. Сейчас он находился прямо перед ним, преграждая дорогу. Вблизи его кожа напоминала цветущий персик, глаза были бледно-карими – почти желтыми, подбородок был твердо очерчен, а губы «по-европейски» крупноваты – словно он был полукровкой. Юноша был выше среднего роста, стройный, школьная форма на нём сидела первоклассно. Юки растерялся от столь неожиданного нападения и несколько давящего тона. – Нет, я сам разберусь, спасибо, – ответил он. – Да ладно, не отказывайся, – сказал на это юноша, в его голосе появилось нечто вроде «Спокойно, парень! Я пришел с миром!». Юки вслушался в эту интонацию, потом вновь взглянул на него. – Я безоружен, – тот улыбнулся, показывая ровные белые зубы. – А ты смотришь на меня так, будто собираешься обрушить гром и молнию. Так тебе помочь? Да кто он такой? – мысленно удивился Юки, ему не хотелось, чтобы с ним сюсюкались, как с маленьким. Он и без посторонней помощи справится. С чего это вдруг этот юноша хочет помочь ему? В другой раз Юки послал бы его к черту, но сейчас он устал, и ему хотелось поскорее дать отдохнуть ногам. – Ну, хорошо, – вздохнул Юки. – Мне нужно в 3 сектор, комната 120… – Хорошо, я провожу тебя, – кивнул незнакомец, потом протянул руку с едва заметным поклоном. – Рюсаки Акутагава. Юки поставил сумку на пол и пожал юноше руку. Пожатие Акутагавы было сильным и энергичным. Юки заметил ухоженную ладонь и длинные пальцы с аккуратными ногтями. – Кимитаки Юки, очень приятно. – Да, я слышал, как сказали твое имя, – рассмеялся Акутагава. – Идем. Они вышли из школы и, ступая по мощеной дорожке, направились мимо здания школы к общежитию, которое находилось за парком. Акутагава шел легкой походкой, засунув руки в карманы брюк. – Почему ты здесь? – обратился он к Юки. – Почему ты решил учиться именно в «Масару-Мидзухара»? Юки тяжело вздохнул, потом поморщился. – Я ничего не решил… Это моя бабушка… Она решила, что здесь мне будет лучше. – Лучше – чем где? – Чем в Мумбаи, – эти слова Юки буквально выдавил из себя, испытывая жгучее раздражение от расспросов этого парня. Ему хотелось провалиться сквозь землю. – Серьезно? Значит, ты учился в Индии? – Да, несколько лет. Может, хватит вопросов? – не выдержал Юки и взглянул на Акутагаву, хмуря брови. – Тебя это бесит, да? – странно улыбнулся Акутагава. Юки остановился – но только затем, чтобы поставить сумку на землю и дать руке отдохнуть. Акутагава замер напротив него, вся его поза и выражение лица излучали уверенность в себе и ощущение превосходства. – Считай это мизантропией, – ответил Юки. – В обострённой форме. – Если так, то мы с тобой подружимся, – хмыкнул юноша, не обращая на враждебность Юки внимания. – Я сильно в этом сомневаюсь, – сказал Юки, закипая. – И мне не нужны друзья. Вообще! Понятно?. Акутагава бросил на него длинный взгляд и Юки кожей почувствовал, как он пронзает его насквозь, словно рентген. Опасный человек, подумал Юки, нужно держаться от него подальше. – С моим присутствием тебе придется смириться, – произнес Акутагава неторопливо. – Мы с тобой соседи по комнате. Я тоже живу в 3 секторе, в 120 комнате… Юки онемел. Потом, снова тяжело вздохнув, осведомился: – Это правда? – Да, – кивнул в ответ Акутагава. – Извини, что не сказал сразу. Какое совпадение, не так ли? Юки поднял сумку, отвернулся и зашагал дальше. – Это ничего не меняет, – сказал он. – Мне не нужны друзья. – Неужели? Всем нужны друзья, Юки, и ты не исключение. – С чего ты взял? Ты меня знаешь десять минут, – усмехнулся Юки, искоса поглядывая на Акутагаву, который сохранял тот же беспечный вид. – Я не думаю, что ты мизантроп, Юки, – заметил Акутагава с легким цинизмом, который невнимательный человек не заметил бы, но Юки уловил его сразу. – Мизантропами называют взрослых, которые притворяются, что им нет дела до общественного мнения и социальных обязательств. А ты, Юки, не взрослый. Ты в чем-то разочарован и, возможно, подавлен – но людей ты не ненавидишь… В этой школе тебе нужно с кем-то общаться, ты же не обезьяна. Как ты собираешься узнать, как можно списывать на контрольных, убегать от надзора и пробираться в женское общежитие? Кто тебе покажет самых красивых девушек «Масару-Мидзухара»? Что скажешь? Деревья парка стали редеть, и показалось здание общежития, где перед входом находился фонтан с гранитной фигурой пастушки, из кувшина которой вырывалась сверкающая струя воды. – Я ничего не скажу, меня это не интересует, – огрызнулся Юки, сильно задетый словами Акутагавы. Как тот мог так быстро раскусить его? Ему стало не по себе. – Хватит меня анализировать! У тебя отец психоаналитик, что ли? – Значит, ты предпочитаешь быть обезьяной, – вздохнул Акутагава. – Но тебе вряд ли удастся избежать моего общества, поэтому усмири свою мизантропию. А то вырвется наружу моя – и она более страшная. Они поднялись по ступеням на крыльцо, и зашли в холл общежития. Акутагава показал свой пропуск и кивнул на Юки. – Это новенький. Комендант, маленькая старушка – божий одуванчик, на морщинистом носу которой сидели огромные очки с толстыми линзами, взяла с полки пропуск, сравнила имя на листке, выданный Юки, с именем на пропуске и отдала его юноше. – Добро пожаловать, – прошамкала она. – Спасибо, – Юки засунул пропуск в карман джинсов. Когда они отошли от стола коменданта, он заметил как бы про себя: – У нее линзы как в телескопе. Она вообще что-нибудь видит? – Мало что, – ответил Акутагава, пожав плечами. – Но мы ее так любим, что каждый год уговариваем директора не увольнять ее. Видишь ли, она не может видеть, как по ночам мы сбегаем из общежития. Ее зовут бабушка Ло, милейший человек. Юки помолчал немного, потом все же спросил: – Это была угроза? – О чем ты? – удивился Акутагава, кивая на лестницу, они стали подниматься наверх. – То, что ты сказал перед тем, как мы зашли сюда, – напомнил Юки. – Ты угрожал мне? – Я? Никогда! … Просто предупреждал, – Акутагава весело посмотрел на него. – Я самый безобидный человек на земле, пока у меня хватает на это терпения. У тебя, я чувствую, как раз такой характер, способный довести меня до бешенства. А бешенство – это не та эмоция, которую я люблю испытывать. – Что же я должен под тебя подстраиваться? – съязвил Юки. – Нет, я этого не говорил. Но ты мог бы быть более дружелюбным – чтобы наше совместное пребывание в нашей общей комнате было приятно и тебе и мне. Акутагава и Юки подошли к комнате с номером 120, к которой была пришпилена записка. « А, если ты будешь и дальше избегать меня, то я за себя не отвечаю! Когда в следующий раз будешь в женском общежитии – попробуй не зайти ко мне. Целую тебя везде, мой котенок. Твоя Наоми.» Акутагава быстро взглянул на Юки, который с любопытством прочитал все это, и содрал записку с двери. Юки впервые с улыбкой посмотрел на него. – Вот такие у нас дела творятся, – скривился Акутагава в ответ. – Я познакомлю тебя с ней, если хочешь. – Нет, благодарю. Акутагава рассмеялся и достал ключи, чтобы отпереть дверь. – Тебе не нравятся девушки? Тогда, может быть, юноши?... – Ты что, с ума сошел? Конечно, нет! – с возмущением опровергнул предположение Юки. – Значит, боишься за свои яйца? Юки открыл рот, чтобы что-то сказать, потом закрыл его, не издав не звука. Опасный тип – этот Акутагава! Вроде такой простой, веселый, беззаботный, а каков на самом деле! Шутит вроде, а вроде и не шутит. И не понять – всерьез он спрашивает или в шутку, и при этом вытягивает информацию и слова о себе не скажет! Черт в овечьей шкуре … Нет, не так говорится, – поправил себя Юки. Волк в овечьей шкуре, вот так! А глаза у него какие? Опасные, как омуты болотные, глядят так, словно видят все насквозь… Щелкнул замок и Акутагава распахнул дверь. – Добро пожаловать в то, что я называю своим домом, – сказал он, пропуская Юки вперед. Юки остановился на пороге и окинул комнату взглядом. Он ожидал увидеть обычную комнату мальчишки в общежитии – обклеенную плакатами с полуголыми девицами или автомобилями, заваленную горами неглаженной одежды и остатками еды; в общем, воплощение бедлама. Комната Акутагавы его сильно удивила. На полу был расстелен ковер, стены украшали полки с книгами и дисками, на письменном столе стоял ноутбук, в углу телевизор с мультисистемой и мини-видеокамерой. На окнах висели бамбуковые жалюзи, на потолке замысловатая люстра. Еще Юки увидел большой аквариум с разноцветными рыбками. Кровать была одна. – Здорово, – фыркнул Юки, бросая свою сумку на пол. – И как мы поместимся на этой постели? Или я буду спать на полу? – Не гони лошадей, язва, – ответил Акутагава, снимая обувь на пороге. – И сними, пожалуйста, обувь. Юки вернулся к порогу и снял свои кроссовки, за дверью находился специальный стеллаж для обуви, куда он их и поставил. Акутагава взял в руку трубку от радиотелефона и нажал на кнопку, одновременно кивая на дверцы стенного шкафа. – Место я не освободил, сам выбери полки, какие понравятся. И на столе тоже посмотри, что тебе нужно …. Алло, это Такамори-сан? Это Акутагава …. У меня в комнате только одна кровать … Хорошо, будем ждать. Положив трубку на аппарат, он взглянул на Юки: тот стоял перед распахнутым шкафом и задумчиво оглядывал полки. – Что с тобой? Бермудский треугольник увидел? – Просто не решаюсь тут тронуть что-нибудь, – признался Юки. – У тебя столько вещей … – Шутишь что ли? – Акутагава скинул пиджак, снял галстук и, закатав рукава рубашки, подошел к шкафу и быстрыми движениями стал перекладывать вещи. – Значит так … Должен признаться, что я не люблю беспорядка. Постарайся не сорить, не забывай снимать обувь. Договорились? Интернетом, телевизором и всем прочим можешь пользоваться, как своим. – Спасибо. Ты, верно, не рад, что у тебя появился сосед? – мирно обратился к нему Юки, чувствуя за собой некоторую вину. – Ты ведь здесь, похоже, жил один. Акутагава ничего на это не ответил, а только улыбнулся и заговорил совсем о другом: – Душевая и туалеты – в конце коридора, да, кстати, … – Акутагава порылся в тумбочке и достал оттуда ключ. – Ключ от комнаты – твой. В дверь постучались, это принесли кровать. Акутагава передвинул аквариум, чтобы освободить для неё место. Матрас и подушку выдали в кладовой школы-интерната, а вот простыней и наволочек у Юки не оказалось. Акутагава достал из шкафа постельный комплект и отдал его Юки. – Спасибо, – Юки смутился. – Ты странный… Знаешь, как приезжают сюда ученики? Тащат с собой весь дом, а ты – с одной сумкой, даже без одеяла. Что такое? – спросил Акутагава. – Не знаю … Я не думал … – от неловкости Юки покраснел. – По-моему, дети, которые ехали со мной в автобусе тоже немного с собою взяли. – Здесь учатся чересчур богатые и много воображающие о себе детишки – их багаж везли следом на спецтранспорте. Ты не знал? Почему? – Это все мои вещи, вот почему, – Юки хмуро кивнул на свою дорожную сумку. – Так мало? Как же твои игрушки-безделушки, фотографии, порножуналы и тому подобное, что остались дома? Теперь Юки окончательно залился краской. – Нет у меня дома! – вырвалось у него почти против воли. – Всё, что осталось у бабушки – моя коллекция самоцветов. Больше ничего нет. Акутагава молча взглянул на него, потом подошел к письменному столу, выдвинул ящик и достал пачку сигарет. Засунув сигарету в рот, он прикурил от зажигалки и выпустил облачко дыма. Юки припомнил, что в правилах общежития строго запрещалось курить в комнатах. – А ты не боишься, что тебя за этим застукают? – поинтересовался Юки. – За этим? – Акутагава усмехнулся. – Бывало и нечто похуже, но ведь, как видишь, ничего со мной не произошло. А где твои родители? Почему ты все время говоришь о своей бабушке, и нечего – об отце и матери? – Ну … – Юки на мгновение заколебался. Раньше он решил для себя никому об этом не рассказывать, и, если бы его спросили об этом, то он бы послал к черту спрашивающего …Но Акутагава … Юки и сам не успел заметить, как тот завоевал его расположение. Рухнула та стена, которую он старательно возводил между собой и окружающими людьми. – Ну … – Что? – брови Акутагавы выжидательно поползли вверх. – Это такая тайна? Они что, драгдиллеры, или, быть может, ты незаконнорожденный сын Майкла Джексона? – Мои родители погибли! – взорвался Юки. – Доволен?!... Они были учеными… Отец – вулканолог, а мать–физик-сейсмолог, они и познакомились-то с друг другом на службе… Они ездили по всему миру, я – с ними… В Японии мы почти не жили, скорее бывали проездами. Три года назад мать с отцом работали над изучением «Тихоокеанского огненного кольца»… Тогда родители оставили меня в Мумбаи, у бабушки – она там постоянно живет. Оставили потому, что знали об угрозе подводных толчков в зоне субдукции – у Индийской и Бирманской тектонических плит, и решили, что брать меня туда опасно. Они оказались правы насчет угрозы. Там они и погибли – во время цунами… После этого моим опекуном стала бабушка… Дед оставил ей трастовый фонд, в материальном смысле она обеспечена, поэтому она решила потратить деньги на эту дурацкую школу… Но школа-интернат для богатеньких ведь даже хуже, чем обычная школа… Там, в обычной школе, хоть чувствуешь себя на равных, а тут … Юки не стал продолжать, думая, что Акутагава обидится на последующие слова. Туша сигарету в пепельнице, которая тоже пряталась в ящике стола, тот спросил: – Но почему ты только сейчас покинул Индию? Юки затрясло. Часть его хотела возмутиться наглости и бесцеремонности этого парня – ведь у того не было права спрашивать, другая же часть отчего-то желала выговориться, выплеснуть наружу всё, что накопилось в душе. – После террористической атаки на Мумбаи в прошлом году бабушка решила, что мне там жить небезопасно. Три дня стрельбы на улицах так её напугали, что она решила, будто в Японии, за крепкими стенами «Масару-Мидзухара», я буду в безопасности, – Юки подошел к окну и остановился там. – Удобный предлог и совесть чиста… У неё своя жизнь, в ней для меня нет места. Перед внутренним взором Юки вновь возник ашрам Шри Чандрика-Ситэра, погруженный в дымный полумрак. В большой стенной нище поблескивает позолоченная статуя медитирующего Будды, тлеющие благовония распространяют терпкие и удушливые ароматы, на полу разбросаны цветочные лепестки и – там же, на полу, – распростёрты людские тела, содрогающиеся в экстатическом восторге. Одни что-то бессвязно выкрикивали, обращаясь к Гуру, сидящему в позе лотоса на возвышении, другие переживали мистический экстаз молча – изгибаясь и выворачиваясь в самых причудливых позах. Бабушка Мика тоже на полу, среди фанатичных поклонников Гуру, а сам Шри Чандрик-Ситэр неподвижен и погружен в себя… Юки стоит у входа в ашрам, и его мутит от приторного дыма благовоний, а разум охватывает ужас при виде этой слепой одержимости, доведенной до психических расстройств и невротических припадков. Он, не выдержав, разворачивается и бежит вниз, по крошащимся каменным ступенькам, едва сдерживая слёзы. Отец и мать скрывали от него, что бабушка Мика – сектантка, и большую часть жизни провела в различных «церквях» и «храмах», где чаяла найти истину в конечной инстанции. Возможно, он об этом никогда бы не узнал, если бы… если бы родители были живы и он жил с ними. Юки стряхнул с себя воспоминания, и, оглянувшись, был неприятно поражен пристальным – прямо-таки анатомирующим взглядом Акутагавы. Впрочем, в следующую же секунду, Акутагава легко улыбнулся и непринужденно сказал: – Если твоя мизантропия поутихла, то, может быть, пойдем прогуляемся? Я здесь всё покажу тебе, познакомлю кое с кем … Пойдешь? Юки не мог отказаться.