Уровень: Война (СИ) - Мелан Вероника - Страница 31

Он почему-то вновь смутился от собственных мыслей. А после решил — к черту! Не нравится, пусть не одевает. Он старался, да, старался — это не преступление. А вкус, он, как жопа, у каждого свой, что поделать…

Дэйн откатился в высоком кресле от стола, тяжело оперся на подлокотники мощными руками, поднялся. Наверное, Ани уже спит. Ему тоже нужно хлебнуть прохладной воды и спать.

Погасив свет в кабинете, он вышел из комнаты и направился к лестнице.

Ани не спала.

Дэйн совсем не ожидал увидеть ее, сидящей на кухонном стуле, ссутулившуюся, смотрящую в пол. С завешенным волосами лицом, сцепленными руками, всем своим видом выражающую тихую горечь одинокого бытия. И когда он наткнулся на нее взглядом, застопорился на пороге, растерялся.

Снова нужны диалоги, шутки? Соседские беседы ни о чем? Он просто хотел воды, ничего более.

Она так и не переоделась — сидела в мешковатой, подвязанной ремешком, майке, будто за сутки привыкла к ней, как ко второй уже родной шкуре.

Эльконто осторожно прокашлялся; водопад нерасчесанных, соломенных волос качнулся, голова поднялась. На него взглянули большие, грустные и кажущиеся, в неверном свете единственной вкрученной над раковиной лампочки, бездонными глаза.

— Простите. Я тут мешаю, да?

— Нет-нет. — Он вновь прочистил горло, смутился. — Я просто зашел за стаканом воды. Захотел пить перед сном. Бывает.

— Да, бывает. — Она кивнула. — А мне не спится. Я выспалась днем. Зачем-то. Не знала, чем себя занять, а теперь сижу тут. Простите. Мешаю вам, наверное…

— Нет, не мешаете.

Он поверить не мог — всего лишь сутки назад он был готов придушить эту девку голыми руками, в лучшем случае сдать Комиссии и навсегда избавиться от проблем, а теперь утешает ее же. Сам. Заботится, тепло ли ей, холодно ли, покупает трусы, майки… Надо было, все-таки, позвать Халка, заставить его прочистить ей мозги. Ну и что с того, что собаке тоже больно рубить хвост, зато быстро и один раз. А после дворовая псина становится породистой…

Чувствуя себя гостем на собственной кухне, Эльконто не прошел — осторожно пробрался вдоль стойки до раковины, налил в стакан фильтрованной воды, выпил, собрался уходить.

— Спокойной ночи. — Пожелал довольно сухо.

Грустные, бездонные глаза вновь взглянули прямо в его, заставили остановиться.

— Я хотела извиниться. — Прошептала Ани тихо. — За сегодня. Я нервная, неблагодарная, не могу справиться с настроением, понимаете? А вы так старались. Вы купили мне все эти маечки, штаны, даже спортивные костюмы и кроссовки. Столько всего. А я даже не сказала спасибо. Упрекнула. Простите. Я не хотела. Честно.

Он стоял, смотрел на нее и чувствовал жалость. За нее, за себя, за все, что они сделали, за текущую ситуацию. За эти покатые сутулые плечи, за затянутые тоской глаза, за опущенные уголки ненакрашенных губ, за ее грустный взгляд в никуда, в небытие, куда-то туда, где, наверное, гораздо лучше, чем здесь. Теплее, роднее.

— Не стоит благодарности. Вам нужны эти вещи. А настроение? Это, наверное, сложно, я понимаю.

Но понимал ли он на самом деле? Понимал, каково ему было бы, проснись он с чистым в голове листом, в незнакомом доме, среди людей, где не знаешь, кому можно, а кому нельзя доверять? И так ли это просто — не помнить себя? Ни прошлого, ни дорог за плечами, ни характера. Быть там, где ничего нельзя назвать своим? Вот и сидит она в его майке, подвязанной ремешком, смотрит в никуда. Сидит на кухне, потому что ей все равно, где сидеть — в спальне, в гостиной, на кухне, потому что нет в этом мире «ее» места, потому что все места стали вдруг чужими, а свое…. Если оно и было, забылось.

Ему стало не просто грустно. Почти холодно. А Ани тем временем, глядя в окно, спросила:

— Как вы думаете, меня где-то там ждут? Ведь кто-то ждет?

— Конечно.

— И помнят?

— Обязательно.

— Меня ведь не мог никто не любить, да? Совсем никто.

Эльконто не смог ответить. Охрип. Кое-как выдавил из себя:

— Всех кто-то любит, как же иначе…

Ответил и задумался — есть ли такие, кого никто не любит? Никто не ждет, никто не помнит. И понял — есть. Он сам. Барт не в счет. Потеряй Дэйн память, да, его искали бы друзья, волновались бы, но они друзья, не любимые, не вторая половина. Но ей, Ани, нельзя сказать иначе — не сейчас, когда не во что верить.

— По вам скучают там, откуда вы ушли. Не может быть иначе.

— А они дождутся, как вы думаете? Если меня не будет месяц или два — дождутся?

Она смотрела так, что он внутренне разрыдался — смотрела с надеждой, с примесью жизненно важной веры, с хрипящей, придушенной ее собственной ногой тоской, смотрела с решимостью человека, готового идти до конца, даже если нет ботинок, нет теплой одежды, нет карты и нет дорог.

В этот момент Дэйн понял, что она могла пройти Войну до конца. Не зная, куда идет, не веря ни во что хорошее, проживая каждый день настолько хорошо, насколько возможно его прожить.

— Те, кто любит, всегда дождутся. Если любят. А остальные не нужны.

Он развернулся и зашагал прочь из кухни, оставив за спиной, сидящую на стуле и смотрящую ему вслед девчонку. Хорошую, в общем-то, девчонку. Только сильно несчастную.

На душе свербило, будто ее грызли изнутри стальные муравьи.

Получасом позже, не позволив себе размышлять, хорошо это или плохо, Эльконто повернул ручку гостевой спальни, из-под двери которой все еще лился свет. Вошел, держа в руках книгу. Спокойно отреагировал на удивленный взгляд Ани-Ра, пододвинул к ее кровати хлипкое — не чета двойнику в его кабинете — кресло, купленное под настроение на одном из аукционов, сел на протертую бледно-зеленую ткань задом — натружено заскрипели ножки — и спросил:

— Вам кто-нибудь когда-нибудь читал на ночь?

— Нет.

— А я буду. Помогает уснуть. Я так думаю, хотя мне тоже никто не читал.

Он никогда не видел, чтобы грусть в глазах уживалась с удивлением и смешинками.

— А о чем книга?

— Сейчас узнаете.

— Вы ее уже читали?

— Читал. И мне понравилась. Это не длинный роман, а сборник рассказов. Вы не против?

— Нет. Совсем нет.

Ани оживилась — уперлась спиной в вертикально поставленную подушку, подтянула к себе накрытые одеялом колени и приготовилась слушать. Его майку она так и не сняла — легла спать прямо в ней.

Эльконто улыбнулся. Маленькая спальня, ночь, прикроватная тумбочка, усыпанная оставленными Стивеном медикаментами, взъерошенная и снедаемая любопытством девчонка и он сам, сидящий в кресле с книгой. Как странно повернулась жизнь. А ведь прошло чуть больше суток. Он открыл книгу на первой странице и прочитал заглавие:

— «Скидка на счастье».

— Это так называется рассказ?

— Да.

— Какое странное название.

— Слушайте.

— Ага.

Она притихла. И он начал читать.

— «Алина шла по ночному проспекту мимо укутанных вечерними сумерками домов и заглядывала в окна. Она всегда в них заглядывала, силясь увидеть в комнатах отражение душевного, будто проникающего сквозь стены света, услышать голоса, смех, почувствовать чужую радость. В такие моменты она всегда чувствовала себя воришкой — прижавшейся носом к стеклу бродяжкой, старающимся слизнуть невидимым языком кремовую шапку со стоящего на столе торта, почувствовать на языке сладкий вкус ванили, ощутить несуществующий в ее мире запах. Запах праздника. Запах счастья.

Сегодня. И только три дня — скидка на Счастье достигла пятидесяти процентов — небывалая роскошь для тех, кто мог себе его позволить. Кто долгие годы копил, собирал, планировал, мечтал сделаться блаженным хотя бы на короткий период жизни. Им повезло. Многим, наверное, повезло. Ведь пятьдесят процентов! Целых пятьдесят процентов — эта цифра попросту не шла с языка — кому-то привалит вполовину больше бесплатно — ведь обычно бывало пять, десять, в лучшем случае пятнадцать, и всего на сутки, но не ей.