Этот бессмертный - Желязны Роджер Джозеф - Страница 2

– Именно это мне и не все равно, — сказала она не допускающим возражений тоном. — А если ты никогда не состаришься?

Я закусил губу.

– Рано или поздно, придется.

– А если поздно? Я люблю тебя. И я не хочу стать старше тебя.

– Ты проживешь до ста пятидесяти. И потом, есть С-процедуры. Ты их сделаешь.

– Но это не поможет мне остаться такой молодой, как ты.

– Я на самом деле не молодой. Я родился старым.

Но это тоже не сработало. Она заплакала.

– Впереди еще годы и годы, — сказал я ей. — Кто знает, что за это время случится?

От этих слов она заплакала еще сильнее.

Я человек импульсивный. Мои мозги обычно работают хорошо, но такое впечатление, что они это делают уже после того, как я что-нибудь скажу — а тем временем я успеваю сделать невозможным продолжение разговора.

Это одна из причин, по которым я предпочитаю иметь компетентных сотрудников и хорошую радиосвязь, а сам по большей части отсутствую.

Есть, однако вещи, которые нельзя перепоручить.

Поэтому я сказал:

– Но подожди, в тебе же тоже есть что-то от людей из Горячих Мест. Мне потребовалось сорок лет, чтобы понять, что мне нет сорока. Может быть, и ты такая же. Я ведь родился как раз в этих краях…

– Ты знаешь еще какие-нибудь случаи, похожие на твой?

– Ну…

– Нет, не знаешь.

– Нет, не знаю.

Помню, что в тот момент мне захотелось снова оказаться на своем корабле — не на блестящем красавце, а на старой калоше «Златой Кумир», там, в бухте. Помню, мне хотелось снова войти на нем в гавань, и увидеть там Кассандру в тот первый сверкающий миг, и иметь возможность снова начать все сначала — и либо сказать ей все прямо тогда, либо дотянуть до расставания, держа язык за зубами насчет своего возраста.

Мечта была прекрасна, но, черт возьми, медовый месяц закончился.

Я подождал, пока она перестанет плакать, почувствовал на себе ее взгляд и подождал еще немного.

– Все в порядке? — спросил я наконец.

– В порядке, спасибо.

Я взял ее безвольно опущенную руку и поднес к губам.

– Розовоперстая, — прошептал я, а она отозвалась:

– Может быть, это и неплохо, что ты уедешь, хотя бы на время… — тут снова налетел бриз, сырой и знобящий, и чья-то рука — моя или ее, не знаю точно — вздрогнула. Листья тоже вздрогнули и посыпались нам на головы.

– Ты ведь прибавил себе лет? — спросила она. — Ну хоть немножко?

Тон был таков, что я счел за лучшее согласиться и честно ответил:

– Да.

Она улыбнулась в ответ, несколько уверившись в моей человеческой природе.

Ха!

Так мы и сидели, держась за руки и созерцая утро. Через некоторое время она стала напевать. Это была грустная песня — баллада, сложенная много веков назад. История о молодом борце по имени Фемоклес, не знавшем поражений. Он стал считать себя величайшим из живущих борцов. Наконец он прокричал свой вызов с вершины горы; оттуда до богов было рукой подать, и они не замедлили с ответом: на следующий день в селение верхом на закованной в броню громадной дикой собаке явился хромой мальчишка. Они боролись три дня и три ночи — Фемоклес и мальчишка — и на четвертый день мальчишка сломал ему хребет и бросил его на поле. Там, где пролилась его кровь, вырос цветок — Эммет называет его вурдалаком. Это лишенный корней цветок-кровопийца. Ночами бродит он, крадучись, и ищет погибшую душу мертвого борца в крови своих жертв. Но душа Фемоклеса покинула Землю, и он обречен вечно продолжать поиски. История, конечно, попроще, чем у Эсхила, но и мы уже попроще, чем когда-то, особенно люди с Материка. Кроме того, на самом деле все было не так.

– О чем ты плачешь? — вдруг спросила она.

– Я думаю о том, что было изображено на щите Ахилла, — ответил я, — и о том, как ужасно быть дрессированным зверем. И я вовсе не плачу: на меня с листьев падают капли.

– Пойду сварю еще кофе.

Она возилась с кофе, а я мыл чашки и просил ее позаботиться о «Кумире», пока меня не будет — чтобы его поставили в сухой док, если я за ней пришлю. Она сказала, что сделает.

Солнце в небе поднималось выше, и через некоторое время со двора старого Алдонеса, гробовщика, послышался стук молотка. Цикламены проснулись, и бриз принес к нам с полей их аромат. Высоко над головой, как дурное предзнаменование, скользил по небу вампир, направляясь к материку.

У меня чесались руки взять тридцать шестой калибр, бабахнуть и посмотреть, как он будет падать. Но единственное огнестрельное оружие, о котором я знал, было на борту «Кумира», и мне оставалось только смотреть, как он исчезает из виду.

– Говорят, что они родом не с Земли, — сказала Кассандра, глядя, как он летит, — их привезли с Титана для зоопарков и всего такого.

– Так и есть.

– …А во время Трех Дней они вырвались на волю, одичали и стали крупнее, чем были там — в своем родном мире.

– Я раз видел одного с размахом крыльев тридцать два фута.

– Мой двоюродный дед как-то рассказал мне историю, слышанную им в Афинах, — продолжала она, — про человека, который убил одного такого без всякого оружия. Тот напал на него с крыши дока, на которой он стоял — дело было в Пирее — а человек голыми руками сломал ему шею. Они упали в бухту с высоты сотни футов. Человек выжил.

– Это было очень давно, — припомнил я, — еще до того, как Управление начало кампанию по истреблению этих тварей. Тогда их было гораздо больше, и они были наглее. Теперь-то они сторонятся городов.

– Насколько я помню, того человека звали Константин. Это не мог быть ты?

– Его фамилия была Карагиозис.

– Ты Карагиозис?

– Если тебе так хочется. А что?

– Дело в том, что именно он основал ретурнистскую[1] Сеть в Афинах, а у тебя очень сильные руки.

– Ты ретурнистка?

– Да. А ты?

– Я работаю в Управлении, и у меня нет политических целей.

– Карагиозис взрывал курорты.

– Да.

– Ты сожалеешь, что он их взрывал?

– Нет.

– Я ведь на самом деле очень мало о тебе знаю, правда?

– Ты узнаешь обо мне все, что захочешь. Только спрашивай. На самом деле я совсем прост. Мое воздушное такси на подходе.

– Я ничего не слышу.

– Сейчас услышишь.

Через мгновение воздушное такси скользнуло с неба на Кос и опустилось на сигнальную разметку, устроенную мной в дальнем конце дворика. Я встал и поднял на ноги Кассандру. Такси продолжало тихо гудеть — рэдсон-скиммер, двадцатифутовая скорлупка, местами прозрачная, местами блестящая, с плоским дном и закругленным носом.

– Хочешь что-нибудь взять с собой? — спросила она.

– Ты знаешь, что — но я не могу.

Скиммер остановился, часть борта отодвинулась, и пилот в защитных очках повернулся к нам.

– У меня такое чувство, — сказала она, — что тебя ждет какая-то опасность.

– Сомневаюсь, Кассандра.

Боже, утраченное Адамом ребро не вернешь на место.

– До свидания, Кассандра.

– До свидания, мой калликанзарос.

И я забрался в скиммер и взлетел в небо, шепча молитву Афродите.

Внизу подо мной махала рукой Кассандра. Позади меня солнце все плотнее сплетало свою световую сеть. Мы мчались на запад, и здесь мог бы быть плавный переход, но перехода никакого не было. От Коса до Порт-о-Пренса четыре часа лета: серая вода, бледные звезды и я, безумно глядящий на цветные огоньки на пульте…

Глава 2

Зал кишел народом, пылала огромная тропическая луна, и я мог видеть одновременно то и другое, потому что мне наконец удалось увлечь Эллен Эммет на балкон, а двери были приоткрыты.

– Снова восстал из мертвых, — приветствовала она меня, слегка улыбаясь. — Пропал почти на год и не прислал даже дежурной открытки «Будь здорова!» с Цейлона.

– А ты что, болела?

– Могла и болеть.

Она была миниатюрной и, как все ненавистники дневного света, кремовой где-то внутри под краской. Она мне напоминала сложную механическую куклу со сломанным механизмом — холодная грация и склонность пнуть человека пониже колена, когда он меньше всего этого ожидает. Еще у нее была неимоверная грива рыже-каштановых волос, заплетенная в прическу типа гордиева узла — я тщетно пытался мысленно развязать его; глаза у нее имели цвет, угодный ее душе в данный конкретный день, но где-то глубоко внутри они всегда были голубыми. Надетое на ней нечто было буро-зеленым; этого нечто было достаточно, чтобы обернуться вокруг нее несколько раз и сделать из нее бесформенную худышку, либо она вновь была беременна, в чем я сомневался.