Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 3

Путь занял почти час, пока мы не вышли на более укатанную дорогу. Заметив в просвете леса какие-то строения, я невольно ускорил шаг – вдруг покормят не только свинцом, но и нормальным обедом.

– Но-но, потише, москаль! – окрикнул сзади поляк. Открывшаяся картина невольно заставила меня остановиться. Не успев полюбоваться на прекрасный хутор, я получил мощный удар прикладом между лопатками, заставивший меня пробежаться немного вперед и продолжить движение. Шевеля лопатками и стараясь унять боль после удара, я прошел мимо плетеного забора и посмотрел, как на грядках работают три женщины разного возраста. Заметив меня, они засыпали вопросами на польском языке моего конвоира, после чего я шел под их любопытными взглядами. Теперь я точно утвердился во мнении, что нахожусь в Польше, судя по истребителям, скорее всего довоенной. Зная, как поляки «любят» русских, я заранее готовился к худшему.

Подойдя к явно жилому дому – их на хуторе было три, – конвоир усадил меня на пенек для колки дров и застучал в окно, что-то крича. Сидя на пеньке, я осматривался: дома стоят треугольником, несколько хозяйственных и скотных сараев, все добротно и аккуратно, сразу видно, что здесь хозяин следит за порядком. Скрип открывавшейся двери привлек мое внимание. На крыльце стоял командир Красной Армии. Я точно в сорок первом – у него были петлицы и лейтенантские кубари. Спокойно выйдя во двор, он что-то спросил у моего конвоира на польском. В это время из дома вышел, судя по рясе, священнослужитель и, подойдя к разговаривающим, тоже что-то спросил, мельком глянув на меня. Судя по тому, как оба болтуна вытянулись, он был старше их. Минуты три я слушал их непонятный мне разговор и замечал бросаемые на меня взгляды. Видимо, о чем-то договорившись, они подошли ко мне:

– Что ты здесь вынюхивал, русский? – спросил священник.

– Ничего. Меня не там выбросили. Должны были в районе Бреста, а я оказался незнамо где!

– Выбросили? Парашютист?

– Да! Радист! Сбросили прямо в болото. Все утонуло. Рация, запасы, оружие, даже сапоги пришлось скинуть, когда меня на дно тянуло.

– Ты не русский?

– Да русский я. Во Франции жил с родителями, отец офицер штаба, служил под командованием Деникина. Когда меня пригласили работать на одну страну, я согласился.

Сказал я с намеком, что работаю на немецкие спецслужбы. Похоже, священник это понял, поэтому спросил на немецком, но выяснив, что я его не понимаю, уже на английском:

– Кто вас встречает?

На это я отвечать не собирался, что и сказал на плохом английском:

– Не имею права говорить!

Священник поднял брови и сказал:

– Ваш английский оставляет желать лучшего!

– Никогда им не интересовался! Я во Франции жил.

Немедленно последовал вопрос уже на французском языке, причем плохом, я с трудом его понимал:

– Как же ты оказался почти в ста километрах от Бреста, если тебя выбросили именно там?

– Где меня сбросили, там я и оказался, в этих болотах полно всяких гадов, а я ненавижу змей.

– Вы действительно хорошо говорите на французском языке, значит, штурман ошибся. Вас сбрасывали ночью?

– Да, в три часа!

– Что-то мы не слышали ночью гудения моторов!

– Не знаю, меня сбросили с пяти тысяч метров, и я долго планировал, был сильный ветер.

– Вполне может быть! Нам надо проверить, какое у вас кодовое имя?

Неся всякую чушь, я в то же время напряженно обдумывал свое положение, выискивая возможность свалить от них. Подумав, назвал священнику первое пришедшее мне в голову слово.

– Как-как? Квазимодо?

– Да!.. Извините, конечно, а не пора ли меня покормить? А то уже со вчерашнего дня ничего не ел, как покормили на аэродроме, так и хожу голодный!

– Да-да, конечно. Янек… – И что-то сказал парню, одетому в нашу форму. После чего тот на чистейшем русском пригласил меня в дом. Священник за нами не последовал, а остался во дворе с тем мужиком, что меня привел.

– Давай проходи и садись, – сказал поляк и показал рукой на стол с едой, около которого хлопотала молодая полька. Я уже представлял себе, как небрежно присаживаюсь за заставленный всякими вкусностями стол и аккуратно кушаю. Но тело внесло свои коррективы, очнулся я, когда вылизывал тарелку от супа. Рыгнув, поставил ее на место и, схватив кровяную колбасу, прикусывая хлебом, взглядом шарил по столу в поисках еще каких-нибудь вкусняшек. Рядом стояли хозяева и с ошарашенным видом наблюдали за мной. Священнику я сказал правду – действительно не ел со вчерашнего дня. Жуя, спросил у поляка, почему он в форме Советов, на что последовал незамедлительный ответ: «Привыкаю», – больше мне от него ничего добиться не удалось. После плотного обеда меня отвели в комнату, где стояла кровать. Раздевшись, я взобрался на нее и напоследок заметил, что мой комбез поляк отдал хозяйке.

Проснулся я от сильного давления мочевого пузыря. Встав, осторожно вышел в главную комнату – рядом с дверью сидел на стуле Янек и тихонечко посапывал. Судя по расстегнутой кобуре, он караулил меня. Все так же осторожно двигаясь, я подошел к двери и, выйдя во двор, намочил угол дома. Подышав свежим воздухом, я было двинулся обратно, как заметил огонек в одном из домов. Подобравшись, стал вслушиваться в разговор, происходящий в хате. Понимал я с пятого на десятое, но то, что они поняли, что я врал, разобрался. Поэтому, тихо добежав до дома, где спал, и, пробравшись в спальню, быстро оделся и выскользнул в комнату с Янеком.

Медленно я стал тянуть рукоятку нагана из жесткой кобуры, который, похоже, там застрял, когда услышал шум приближающихся шагов. Бросив заниматься оружием, я скользнул к открытому окну и, заметив, что трое людей, плохо различимых в ночи, зашли за угол дома, выбрался наружу. Я был так же бос, как и раньше, различие состояло только в отстиранном комке.

Лай собак, долетевший со стороны хутора, заставил прибавить ходу. Охая и ахая, я на исколотых ногах бежал все быстрее и быстрее, и наконец, оставив тропинку, ломанулся через бурелом. Перебираясь через поваленные деревья, я затылком ощущал направленные в меня дула винтовок. Скатившись на пятой точке в глубокий овраг, я с размаху влетел в воду, затянутую ряской, загребая руками, быстро переправился на другую сторону и, постоянно оскальзываясь на влажной траве, с трудом поднялся наверх. Скользя по склону, я с трудом взобрался наверх оврага. Лай собак становился все громче и громче, подстегивая меня.

Трупный запах я почувствовал сразу и, по мере того как продвигался глубже в лес, он становился все сильнее и сильнее. Вдруг, когда запах стал резать глаза, я под треск сломанных веток ухнул куда-то вниз. От тошнотворной вони меня вырвало. Вытерев рот рукавом, я посмотрел, на что упал. Увиденное заставило броситься к краю ямы.

Вдруг рядом кто-то заговорил…

Крепко сжав зубы, я сидел и смотрел на лежащего рядом мертвого милиционера в довоенной форме. Судя по треугольникам, он был сержантом. Многочисленные ранения и обезображенное разложением лицо просто сводили с ума. Закрыв глаза, я дышал через раз, слушая продолжавших разговаривать преследователей. Сглатывая тягучую слюну, понял – еще немного, и потеряю сознание. Попытавшись встать, я вдруг начал падать прямо на труп, после чего наступила темнота.

Очнулся я от резкого трупного запаха, бившего прямо в нос, и, открыв глаза, засипел от ужаса. Прямо у меня перед глазами был тронутый разложением выпученный глаз сержанта. Второй, похоже, был выжжен, так как в глазнице были видны остатки пепла. Судорожно вдохнув, отчего закашлялся от резкого запаха, перебирая руками, скатился с тела мертвеца в сторону и, ухватив комок земли, стал судорожно оттирать руки. По моему лицу стекали слезы. Утершись рукавом, я откинул в сторону остатки земли, встал, ухватился за корень, подпрыгнув и подтянувшись, лег животом на край ямы, после чего закинул правую ногу, вылез и откатился в сторону, пытаясь отдышаться и бездумно глядя на небо, просвечивающее сквозь листву.