Батальон смерти - Родин Игорь П. - Страница 32

В беседах с солдатами я взывала к их чести и доказывала, что революция накладывает на них еще большую ответственность. Они соглашались, что защита Отечества – это самая важная из стоящих перед нами задач. Но разве революция не сделала их свободными и не разрешила им учредить собственный контроль в армии и упразднить дисциплину? Солдаты были полны энтузиазма, но послушание противоречило их представлениям о свободе. Понимая, что мне просто не под силу заставить солдат исполнять свои обязанности, я пошла к ротному командиру и попросила демобилизовать меня из армии и отправить домой.

– Не вижу никакого проку околачиваться здесь и ничего не делать, – сказала я. – Если вы это называете войной, то мне лучше уйти из армии. Я не могу заставить своих солдат выполнять приказ.

– Ты что, с ума сошла, Яшка? – спросил меня командир. – Ведь ты такая же, как они, крестьянка, тебя все любят, и если ты не можешь оставаться в армии, тогда что же делать нам, офицерам? Наш долг – стоять до последнего, пока солдаты не одумаются. Мне тоже трудно, Яшка, – признался он, понизив голос. – Я тоже не могу справиться. Так что, видишь, мы все в одной упряжке и обязаны держаться до конца.

Мне было очень неприятно, но я осталась. Мало-помалу, однако, дела наши выправлялись. Начали действовать солдатские комитеты, но они не вмешивались в чисто военные вопросы. Офицеры с замашками типичных царских чинуш и те, которых солдаты особенно не любили, исчезли с началом революции. Ушел даже полковник Штубендорф, наш командир полка, вероятно, из-за своего немецкого происхождения. Новым командиром стал любимый солдатами офицер Кудрявцев.

Дисциплина постепенно восстанавливалась. Но она уже не была прежней и не держалась на страхе перед наказанием. То была дисциплина, основанная на высоком чувстве ответственности, которое скоро овладело солдатскими массами. Правда, сражений на фронте уже не велось. Более того, начала распространяться губительная волна братаний, которая в дальнейшем разрушила могучую русскую армию. Однако ранней весной 1917 года призывы Временного правительства и Советов еще не находили отклика среди солдат. Они были готовы неукоснительно выполнять любой приказ из Петрограда.

Те дни были еще временем огромных возможностей. Солдаты преклонялись перед теми людьми в далеком тылу, которые даровали им свободу и равенство. Мы почти ничего не знали ни о них, ни об их партиях и фракциях. И все мечтали только о мире. Солдатам втолковывали, что мир, однако, не наступит без разгрома немцев и свержения кайзера. Поэтому все мы ожидали, что вот-вот будет дан приказ о генеральном наступлении. Если бы тогда отдали такой приказ, ничто на свете не остановило бы нас и не устояло бы под нашим натиском. Ничто! Революция дала выход стихийным силам, таившимся в наших сердцах, которые нельзя было понять тогда и вряд ли кто поймет в будущем.

Потом началось паломничество агитаторов. Приезжали представители из штаба армии, депутаты Государственной думы, эмиссары Петроградского Совета. Дня не проходило без митинга или выборов. Мы выбирали делегатов в штаб корпуса, в штаб армии, на съезд в Петроград и ходоков к правительству. Почти все ораторы отличались красноречием. Они рисовали великолепные картины будущего России – всеобщего братства, счастья и процветания. Глаза солдат загорались огоньками надежды. Даже я не раз попадалась в эти манящие сети краснобайства. А солдаты позволяли ораторам увлекать себя в эти чарующие дали и провожали выступавших громовыми овациями.

Но были и другие ораторы. Они торжественно взывали к нашему патриотизму и призывали нас выполнять те насущные задачи, которые революция возложила на плечи армии: защищать свою страну, быть готовыми в любой момент идти в наступление, чтобы вышвырнуть германцев из России и добиться столь желанной победы и мира. И на эти призывы солдаты откликались с таким же воодушевлением. Они клялись, что готовы выполнить свой долг. Можно ли было в этом сомневаться? Нет. Русский солдат любил свою Родину-мать и прежде, любил ее и теперь, но во сто крат сильнее.

Появились первые приметы весны. Вскрылись реки, оттаяли заснеженные поля. Было грязно, но от земли уже тянуло запахами весны. Ветры, напоенные ими, пьянили людей. Они несли по широким полям и долам матушки-России весть о начале новой эры. И весна расцветала в наших душах. Казалось, исстрадавшийся народ, как и вся страна, возродился к новой жизни, и каждый хотел жить, жить, жить.

Но там впереди, в нескольких сотнях шагов от нас, были германцы. Они были не свободны. Их души еще не обратились к Богу. Их сердца еще не познали той огромной радости, которую принесла эта весна. Они все еще оставались в кабале и не позволили бы нам наслаждаться нашей свободой. Они обосновались на земле нашей прекрасной страны и не желали с нее уходить. И поэтому надо было их прогнать, чтобы получить возможность начать мирную жизнь. И мы были готовы изгнать их. Мы ждали приказа, чтобы броситься на врага, вцепиться ему в глотку, показать, на что способна Свободная Россия. Но почему же задерживался этот приказ? За чем дело стало? Почему же не ковать железо, пока оно горячо?

Однако железу дали остынуть. В тылу повсюду велись нескончаемые дебаты, а на фронте не предпринимались активные действия. И по мере того как часы превращались в дни, а дни в недели, на почве этой бездеятельности стали пробиваться первые ростки братания.

– Иди сюда, чайку попьем! – летел через ничейную землю голос из наших окопов.

А с позиций германцев доносилось:

– Сюда иди пить водка!

В течение нескольких дней дальше подобных приглашений дело не шло. Потом одним прекрасным утром какой-то солдат из наших открыто вышел на ничейную полосу, заявив, что хочет кое о чем поговорить. Он остановился на середине полосы, где его встретил германец. Между ними завязался спор. С обеих сторон к ним стали подбегать солдаты.

– Почему вы продолжаете воевать? – спрашивали наши. – Мы же сбросили царя и хотим мира, но ваш кайзер упорствует. Сбросьте своего кайзера – и разойдемся по домам.

– Вы не знаете всей правды, – отвечал германец. – Вас обманывают. Наш кайзер еще прошлой зимой предлагал мир, но русский царь отказался. А теперь союзники России заставляют ее продолжать войну. Мы же всегда готовы заключить мир.

Я была вместе с солдатами на ничейной земле и видела, как доводы немцев подействовали на них. Некоторые немцы приносили с собой водку и угощали наших ребят. Однажды, когда солдаты по возвращении на свои позиции вели жаркие споры о кайзеровских мирных предложениях, командир Кудрявцев вышел к ним и начал было их увещевать:

– Ну что ж вы делаете, ребятушки? Разве вы не знаете, что германцы – наши враги? Они же хотят вас заманить…

– К стенке его! – закричал кто-то из толпы. – Хватит нас дурачить! К стенке!

Командир успел скрыться, прежде чем призыв негодяя повлиял на толпу. Революция еще была в колыбели, и этот случай стал одним из первых признаков той болезни, которая поразила русскую армию спустя несколько месяцев. Но тогда эту болезнь еще нетрудно было вылечить. Да где взять того лекаря, который смог бы вовремя распознать и искоренить ее?

Вскоре нас сменили и отправили в резерв на постой. Там состоялся массовый митинг с участием делегата из армейского комитета, который приехал, чтобы выступить перед нами с речью. Его приветствовал и представил собравшимся Крылов, один из наших очень толковых солдат. Он выступил хорошо и по делу.

– Покуда германцы сохраняют у власти своего кайзера и слушаются его, мира не будет, – заявил он. – Кайзер хочет ограбить Россию, отнять у нее многие губернии и подчинить их себе. Германские солдаты выполняют его волю точно так же, как вы выполняли волю царя. Разве не так?

– Так! Верно, так! Правильно! – раздались сотни голосов.

– Так вот, – продолжал Крылов, – кайзер благоволил к царю и даже был его родственником. Но кайзеру не может нравиться Свободная Россия. Он боится, что германский народ наберется у нас ума-разума и начнет революцию в своей стране. Поэтому он ищет способ лишить нас свободы, чтобы сохранить трон. Это вам ясно?