Батальон смерти - Родин Игорь П. - Страница 24

Каждые двенадцать дней нас сменяли и отводили в тыл на шестидневный отдых. Там нас ожидали бани, устраиваемые Земским союзом, который в 1915 году распространил свою деятельность на весь фронт. Каждой дивизионной баней заведовал врач, имевший в распоряжении сотню рабочих-добровольцев. При каждой бане была также и прачечная, и люди, входя в баню, сдавали свое грязное исподнее, а взамен получали чистое. Когда рота собиралась покинуть окопы и отойти в тыл, в баню посылали сообщение о сроке ее прибытия. Не было ничего другого на свете, чему солдаты так сильно радовались, как баня. Ведь окопы кишели вшами, и люди из-за этого сильно страдали.

Что до меня, то, страдая от вшей гораздо больше, чем кто-либо, я сначала даже и думать не смела о том, чтобы идти в баню вместе с мужиками. Но насекомые проедали мою кожу буквально насквозь, и на теле начали появляться струпья и короста. Я пошла к командиру спросить, как мне устроить помывку, и рассказала ему о своем состоянии. Командир посочувствовал.

– Но что я могу сделать, Яшка? – заметил он. – Не гонять же из бани всю роту, чтобы ты там мылась одна. Иди вместе со всеми. Они тебя так уважают, что, я уверен, не тронут.

Сначала я все же не могла решиться. Но паразиты не давали покоя, и я была уже близка к отчаянию. Когда нас сменили в очередной раз и ребята готовились идти в баню, я набралась храбрости и подошла к своему унтер-офицеру.

– Я тоже пойду в баню, – заявила я. – Не могу больше выносить эту муку.

Он одобрил мое решение, и я пошла со своей ротой, ко всеобщему веселью.

– Эх ты! Яшка идет вместе с нами в баню! – добродушно шутили ребята.

Войдя в баню, я поспешила занять местечко в углу и потребовала, чтобы мужики держались от меня подальше. Они выполнили просьбу, хотя и продолжали смеяться и поддразнивать. Я поначалу ужасно смущалась и, как только закончила мыться, поспешила натянуть нижнее белье, быстро оделась и выбежала из помещения. Однако баня оказалась столь полезной, что я взяла привычку посещать ее вместе с ротой каждые две недели. С течением времени солдаты так привыкли к этому, что не обращали на меня внимания и заставляли быстро умолкнуть какого-нибудь остряка из вновь прибывших в роту.

Глава восьмая. Ранена и парализована

К зиме мы передислоцировались на другой участок, в местечко под названием Зеленое Поле. Там меня поставили во главе двенадцати санитаров-носильщиков, и я шесть недель пробыла помощником лекаря. Я имела право посылать раненых солдат в полевой госпиталь и освобождать от строевой службы заболевших.

Наши позиции проходили по заброшенному сельскому поместью, которое оказалось между линиями фронта – германской и нашей. Мы располагались на вершине высоты, а германцы – в низинке. Поэтому можно было наблюдать все их передвижения, а они в свою очередь следили за нами. Если кто-то на той или другой стороне высовывал голову, он становился мишенью для снайпера.

Именно здесь наши люди стали жертвами предательства высокого начальства. В окопах ходило очень много слухов о прогерманских настроениях высоких чинов в армии и при дворе. У нас тоже были свои подозрения, и они вдруг подтвердились, причем самым ужасным образом.

К нам на передовую с инспекционной поездкой пожаловал однажды генерал Вальтер. Все знали, что он германских кровей, и ненавидели его за зверское обращение с солдатами. Генерал, окруженный внушительной свитой офицеров и нижних чинов, появлялся в наших траншеях открыто, на виду у противника, не привлекая к себе ни единой вражеской пули. Это казалось непостижимым, так как нам приходилось ползать на брюхе, чтобы достать немного воды. А генеральская свита открыто разгуливала перед противником, который почему-то не открывал огня.

Генерал вел себя довольно странно. Он останавливался только у тех мест, где наша проволока была прорвана или где наши укрепления были слабыми, и всякий раз вытирал лицо носовым платком. Среди солдат поползли слухи. У многих на устах было слово «предательство», произносимое полушепотом. Офицеры возмущались и пытались уговорить генерала не подвергаться ненужному риску. Но тот игнорировал их предупреждения.

– Ничего! – отвечал он.

Дисциплина же была настолько суровой, что никто не смел спорить с генералом. Офицеры ругались, после того как он уехал. А солдаты говорили приглушенными голосами:

– Он выдает нас неприятелю!

Через полчаса после его отъезда германцы открыли сокрушительный огонь по тем местам, где останавливался генерал, разнося в пыль и щепки наши недостроенные оборонительные сооружения. Мы думали сначала, что неприятель намеревается начать наступление, но он просто продолжал свой неистовый артобстрел, калеча и хороня заживо сотни людей. Раненых оказалось так много и они так кричали, что спасательные работы никак нельзя было отложить. Пока продолжался обстрел, я начала действовать и сделала сотни полторы перевязок. И если бы генерал Вальтер появился тогда среди солдат, они не дали бы ему уйти живым: так велико было их возмущение.

Целых две недели мы трудились, восстанавливая наши разбитые траншеи и вытаскивая из-под земли сотни трупов. Я была представлена к награде и получила золотую медаль 2-й степени за «спасение раненых в траншеях под ожесточенным огнем». Обычно помощник лекаря награждался медалью 4-й степени, но мне вручили медаль 2-й степени по причине особых условий, в которых я работала.

После этого нас сменили на целый месяц и отвели на пятнадцать верст в тыл, к деревне Сенки, лежавшей у реки Узлянка. Там же находилась база снабжения артиллерии, и, когда мы туда прибыли, жить стало полегче. Но добраться туда по грязной и разбитой дороге оказалось непросто. Мы измучились и совсем выбились из сил, так что большинство из нас повалились спать даже без ужина.

В тылу никакой работы для помощника лекаря не было, да и рука моя полностью зажила, поэтому я обратилась к командиру с просьбой разрешить мне вернуться в строй. Он дал согласие и одновременно произвел меня в младшие унтер-офицеры, поставив под мою команду одиннадцать человек.

Здесь же я получила два письма. Одно – от Яши в ответ на мое письмо, написанное из Якутска, в котором обещала вернуться после окончания войны. Я послала ему еще одно письмо, повторив обещание, но поставила условие, чтобы он изменил свое отношение ко мне и чтобы уважал и любил. Другое письмо было из дома. Мама хотела, чтобы я возвратилась, сообщала о своих трудностях и страданиях.

Шел октябрь месяц. Время, проведенное на базе артснабжения, было сплошным празднеством. Нас расположили на постой в деревенских избах, и мы чуть не каждый день устраивали разные состязания и игры. Именно здесь меня впервые научили писать буквы алфавита и расписываться. Читать я научилась до этого, и первым моим наставником был Яша. Литература, которую разрешали на фронте к чтению, состояла в основном из увлекательных книжек про сыщиков, и имя Ник Картер было знакомо даже мне.

Случались и другие развлечения. Помню, однажды, прячась от ливня, я заскочила в амбар, где увидела около сорока офицеров и солдат, тоже нашедших там убежище. Тут же оказалась и хозяйка амбара – баба среднего возраста. Она держала корову. На меня нашло озорство, и я начала заигрывать с ней, ко всеобщей потехе мужиков. Сказав ей несколько приятных комплиментов, я дала понять, что она меня очаровала. Женщина не распознала, кто перед ней, и приняла оскорбленный вид. Подбадриваемая хохотом солдат, я продолжала свои ухаживания и в конце концов попыталась ее поцеловать. Тогда эта баба, ошалевшая от смеха солдат, схватила здоровенное полено и, сыпля проклятиями, стала угрожать мне и солдатам.

– А ну, вон отсюда, мучители! Далась вам бедная баба! – закричала она.

Я не хотела учинять драку и воскликнула, обращаясь к ней:

– Эх ты, глупая женщина. Да я сама крестьянская девка.

Это еще больше раззадорило нашу хозяйку. Решив, что над ней продолжают издеваться, она совсем разъярилась. Вмешались солдаты и офицеры, пытаясь убедить ее в правдивости моих слов, потому что никому не хотелось выходить из амбара под дождь. Однако, чтобы урезонить ее, требовалось нечто большее, чем слова, и мне пришлось расстегнуть шинель.