Батальон смерти - Родин Игорь П. - Страница 14

– Я дам тебе тысячу рублей, место для мясной лавки на базаре и оставлю твоего мужа в Якутске, если ты согласишься стать моей, – говорил губернатор, пытаясь успокоить меня.

Я потеряла контроль над собой:

– Негодяи! Звери! Все вы, мужики, одинаковы! Все-все-все! Хоть благородные, хоть низкого звания – вы все бессовестные сволочи!

И, схватив свое пальто, я выбежала из этого дома так быстро, что губернатор не успел произнести ни слова. Я бросилась к своему временному жилью, заперлась в комнате и проревела всю ночь. Выполнить поручение не удалось, и теперь мне самой нужно было решать, должна ли я заживо похоронить себя ради Яши или продаться. В голове вставали картины Колымска, поселка из нескольких разбросанных далеко друг от друга хижин, населенных туземцами, затерянных в необъятных просторах заснеженной тундры и месяцами погребенных под снежными сугробами. Я почти слышала завывание полярного ветра и страшный рев белых медведей.

Мое воображение рисовало Яшу в этих условиях полной изоляции от нормальной жизни, изнемогающего от скуки однообразного существования. Потом моему мысленному взору предстала иная картина. Рисовалась жизнь и работа вместе с Яшей с видимостью счастья и тайными ночными свиданиями с этим выродком губернатором! А что как Яша узнает о тайных прогулках к губернатору? Как я это ему объясню? И какая будет польза от моих объяснений? Нет, это невозможно, невозможно! Ах, как ужасна была эта ночь! Я тщетно ломала голову в поисках выхода. Но оставалось одно: либо навсегда загубить себя в холодных северных просторах, либо оказаться в объятиях губернатора Крафта.

К утру я была в полном изнеможении. Когда друзья спросили о результатах моего разговора с губернатором, я сказала, что он отказал мне в просьбе. В подавленном настроении направилась я в тюрьму повидать Яшу. Он сразу заметил мой потупленный взгляд и спросил о причине.

– Видела губернатора, – мрачно сказала я, – и он не хочет изменить твое место ссылки.

Яша вспыхнул:

– Ты обращалась к губернатору, а? Ведь он еще никогда не отказывал женщинам в подобных просьбах. Так многие говорят. Он добрейший человек. Надзиратель только что сообщил мне, что губернатор давно хотел открыть первоклассную мясную лавку в городе, и он ни за что не отпустит нас, если мы хорошо его попросим. А я слышал, что ты не очень хорошо просила. Ты хочешь от меня отделаться, да? Хочешь, чтобы меня сослали в Колымск подыхать, а сама останешься здесь одна и заведешь себе другого мужика.

Яшины слова глубоко ранили меня. Он и всегда был очень ревнив, а тяготы тюрьмы и трудного переезда сделали его еще более раздражительным. Кроме того, было ясно, что кто-то из губернской управы намекнул ему, что я, мол, недостаточно старалась защитить его интересы. Сказать Яше правду – значит не миновать нам Колымска, а так вопреки всему еще сохранялась какая-то надежда.

– Яша, – взмолилась я, – ну как ты можешь говорить такое обо мне? Ты же знаешь, как я тебя люблю, и коли ты поедешь в Колымск, то и я поеду с тобой. Я была у губернатора и умоляла его.

– Тогда ступай еще раз. Повались перед ним на колени и проси еще сильнее. Ведь говорят же, что он такой добрый, что, конечно, помилосердствует. В противном случае мы погибли. Подумай, куда нас повезут! Это же страна без солнца, селение из трех-четырех халуп, разбросанных друг от друга на десять – пятнадцать верст. Вот что такое Колымск. Ни лошадей, ни промыслов, ни торговли! Край, в котором нельзя жить человеку. Иди, взмолись перед губернатором, и он, наверно, пожалеет нас.

Я смотрела на Яшу, и сердце мое наполнялось жалостью и мукой. Ему было всего двадцать семь, но у него уже начинали седеть волосы. Он выглядел бледным и истощенным. И я не смогла сдержать душивших меня рыданий. Яшу это растрогало, и, нежно обняв меня, он стал извиняться за свои дурные слова, заверять в своей преданности и благодарить за поддержку в трудные моменты. Я ушла от него, дав согласие, что снова пойду на прием к губернатору.

«Идти или не идти?» – эта мысль жестоко мучила меня после свидания с Яшей.

Я узнала, что за губернатором установилась репутация развратника. Он женился на дочери высокопоставленного чиновника ради карьеры, а она была горбунья и большую часть времени проводила за границей. Набравшись храбрости, я вновь отправилась к губернатору, надеясь все же добиться отчаянной мольбой снисхождения для Яши. Когда я вошла в канцелярию, то заметила, как служащие многозначительно подмигивают друг другу. Я едва стояла на ногах и вся дрожала в ожидании встречи с губернатором. Когда меня пригласили в кабинет, он поднялся с кресла, благожелательно улыбнулся и сказал:

– Ах, наконец-то вы пришли, моя голубка. Ну, теперь-то не волнуйтесь. Я вам ничего дурного не сделаю. Успокойтесь и садитесь. – И с этими словами он усадил меня в кресло.

– Пожалейте вы нас, ваше превосходительство. Разрешите Яше остаться здесь, – произнесла я, рыдая.

– Ну-ну-ну, не плачьте, – остановил он меня. – Я так и сделаю. Он останется.

Мое сердце исполнилось благодарности, и я упала перед ним на колени, благодаря и благословляя его за доброту. И тут же подумала, как обрадуется Яша, услышав такую новость. Я поднялась было и хотела идти.

– Вовсе не нужно так торопиться и бежать в тюрьму. Я отдам распоряжение надзирателю по телефону, чтобы он немедленно проинформировал об этом вашего мужа, – говорил губернатор. – А вы сами немного отдохните здесь.

Благодарности моей не было границ. Он налил в бокал немного вина и настоял, чтобы я выпила для бодрости. Никогда раньше не доводилось мне пробовать вина, а это было какое-то особое и очень крепкое. По телу разлилось блаженное тепло. Стало так приятно и спокойно. Губернатор снова наполнил мой бокал, потом свой и опять предложил выпить. Я попыталась отказаться, но не смогла устоять перед его уговорами. После второго бокала губернатору не составило большого труда заставить меня опорожнить и третий. Стало клонить ко сну, все было как в тумане, я не могла пошевелиться. С трудом понимая происходящее, собрав остатки сил, старалась не поддаваться соблазну, но почувствовала, что мне что-то подмешали в вино…

Проснувшись около четырех часов утра, я увидела, что нахожусь в незнакомой роскошной обстановке. Несколько мгновений никак не могла понять, где я, и подумала, что сплю. Рядом со мной лежал незнакомый человек. Он повернулся ко мне лицом, и я узнала в нем губернатора. И тут я вдруг вспомнила все. Он сделал движение, намереваясь обнять меня, но я закричала, вскочила с постели, поспешно оделась и выбежала из дома, словно за мной кто-то гнался.

День только занимался. Город еще спал, и низко стелившийся туман окутал улицу и реку пеленой. Стояла ранняя осень, повсюду царили мир и спокойствие, но не в моем сердце. Там бушевали стихии и жизнь боролась со смертью – кто кого.

«Что я скажу Яше? Что подумают обо мне наши друзья? Проститутка! – эти мысли одна за другой проносились, как стрелы. – Нет, этого никогда не будет. Моя единственная спасительница – смерть».

Какое-то время я бродила по улицам, пока не наткнулась на уже открывшуюся бакалейную лавку. И там купила на тридцать копеек бутылочку уксусной эссенции. Когда вернулась, все стали расспрашивать:

– Где же вы были, Мария Леонтьевна, где провели ночь?

Мой внешний вид сам по себе уже вызывал подозрения. Никому не отвечая, я бросилась в свою комнату и заперла за собой дверь. Прочитав последнюю молитву, я залпом выпила всю отраву и упала, корчась от ужасной боли.

В это же время, около десяти часов утра, Яшу выпустили из тюрьмы и дали ему пятьсот рублей для устройства мясной лавки. Счастливый, шагал он туда, где я остановилась, совершенно не подозревая, что случилось со мной. И, только подойдя к самому дому, он заметил там какую-то необычную суету. Когда люди услышали мои стоны, дверь комнаты взломали. Эссенция, как огнем, обожгла мне рот и глотку. Меня нашли лежащей на полу без чувств. В сознание я пришла только в больнице. Вокруг стояли Яша, несколько сестер милосердия и врач, который что-то вливал мне в рот. Я не могла говорить, хотя и понимала все, что происходило в комнате. Доктор объяснял Яше, в ответ на его беспокойные расспросы, что я потеряла много крови и что мое выздоровление весьма сомнительно.