Кодекс - Престон Дуглас - Страница 61

Внезапно раздался надтреснутый голос. Толпа отхлынула, и перед Томом осталась опирающаяся на палку старая жена Каха. Она внимательно посмотрела на Тома. Помолчала, а потом размахнулась и со всей силы ударила его палкой по ягодицам. Он постарался не вздрогнуть и не поморщиться.

А старуха что-то выкрикнула сиплым голосом.

— Что она сказала? Бораби повернулся к Тому:

— Не знаю, как перевести. Это очень сильное выражение на языке тара. Значит примерно: «Убей или умри!»

57

Профессор Клайв вытянул вперед ноги и, заставив скрипнуть старый стул, завел руки за голову. Стоял буйный майский день — за окном ветер терзал листья на ветках платана. Сэлли уехала больше месяца назад, и с тех пор он не получил от нее ни слова. Не то чтобы он сильно скучал, но это его немного смущало. Когда они расставались, оба считали, что обретение кодекса станет его новым научным триумфом. Однако, поразмыслив неделю-другую, Клайв переменил мнение. Он был стипендиатом Родса[42], профессором Йельского университета, обладал наградами и степенями и имел столько публикаций, сколько другой ученый не накопил бы за долгую жизнь. Истина заключалась в том, что ему едва ли требовался очередной научный успех. Следовало взглянуть правде в глаза — больше всего ему нужны были деньги. Американское общество не признавало простых ценностей: достойнейшая награда — а именно благосостояние — доставалась отнюдь не тем, кто ее заслуживал, то есть не ученым мужам, чей могучий ум был двигателем и сотрясателем всего, дисциплинировал и подчинял себе закоснелого зверя, чье имя vulgus mobile[43]. Кто зарабатывал много денег? Спортсмены, рок-звезды, актеры и чиновники. Он достиг в своей профессии вершин, но получал меньше простого водопроводчика. Это уязвляло, казалось нечестным.

Где бы он ни появился, его поздравляли, жали руку, им восхищались. Все богачи Нью-Хейвена искали с ним знакомства, чтобы предъявить в доказательство собственного хорошего вкуса, словно он был полотном старого мастера или старинным серебряным столовым прибором. Это было не только отвратительно, но унижало и дорого стоило. Любой его знакомый имел больше денег, чем он. Не важно, сколько он заработал призов и степеней, сколько опубликовал монографий. Он не мог осилить счет в сколько-нибудь приличном ресторане Нью-Хейвена. А другие могли. И платили за него. Его приглашали в дома и на официальные благотворительные рауты и там расплачивались за столик, отмахиваясь от его неискренних протестов. И когда все кончалось, он крался в свою отвратительно буржуазную квартиру на разных уровнях с двумя спальнями в академическом гетто, а они разъезжались по своим особнякам в Гейтсе.

И вот появилось средство как-то исправить положение. Клайв посмотрел на календарь. Тридцать первое мая. Завтра поступит первая выплата от «Хартц» — гигантской швейцарской фармацевтической компании. Два миллиона долларов. Вскоре по электронной почте должно поступить зашифрованное подтверждение с Каймановых островов. Деньги, разумеется, придется потратить за пределами США. Симпатичная вилла на Костьера-Амалфитана — вложение. Миллион на виллу, миллион на расходы. Равелло — это то, что надо. Там они с Сэлли и проведут медовый месяц.

Клайв вспомнил переговоры с управляющим и советом директоров «Хартц» — все были такими по-швейцарски серьезными. Сначала они, конечно, недоверчиво пожимали плечами, но он дал им прочитать переведенную страницу ксерокопии, и по их старым седым подбородкам потекли слюнки. Фармацевтические компании держат исследовательские отделы, которые оценивают достоинства лекарств. А тут в руки шла целая медицинская «поваренная» книга, и швейцарцы поняли, что могут заработать на ней миллиарды. Кроме Сэлли, Джулиан был единственным человеком в мире, способным перевести кодекс. «Хартц» заключит сделку с Бродбентами — у такой крупной фармацевтической фирмы найдется, чем заплатить. К тому же какой Бродбентам прок от документа, который они не в состоянии перевести? Все будет сделано по закону. Компания на этом особенно настаивала. Такова уж природа швейцарцев.

Клайв попытался представить, как поведет себя Сэлли, узнав, что кодекс сгинет в утробе международной корпорации. Скорее всего ей это не понравится. Но ее должны успокоить два миллиона, которые швейцарцы обещали ему за то, что он обнаружил документ. Не говоря уже о щедром вознаграждении за перевод текста. А он докажет ей, что это был лучший вариант: «Хартц» более других способен быстро разработать и выпустить на рынок новые лекарственные препараты. Да, безошибочный вариант. Ведь производство лекарств требует немалых денег. Никто не станет заниматься этим бесплатно. Как говорится, миром движет выгода.

Что же до него, бедность была хороша, пока он оставался молодым идеалистом. Но в тридцать лет нищенствовать нетерпимо. А возраст профессора Джулиана Клайва стремительно приближался к тридцати.

58

После десяти часов блуждания по горам Том с братьями вышел на продуваемый всеми ветрами кряж. Оттуда открывался потрясающий вид: буйство гор простиралось до самого горизонта, и в сгущающихся багровых тенях их вершины чередовались с плоскими долинами.

— Сукиа-Тара, Белый город, — показал рукой Бораби.

Том сощурился от яркого послеполуденного солнца.

В пяти милях по другую сторону глубокой расселины высилась двойная белая гора. Между ее вершинами, окруженный пропастями и зазубренными пиками, приютился ровный клочок земли. Казалось, что этот лоскуток сочной зелени поднебесного леса вырвали из другого места и искусственно поместили между двумя балансирующими на краях обрыва клыками из белого камня. Том воображал, что увидит развалины белых башен и стен, но перед его глазами раскинулся однообразный зеленый бугорчатый ковер из крон деревьев.

Вернон поднял бинокль, посмотрел на Белый город и передал бинокль Тому.

Линзы скачком приблизили зеленый мыс к глазам. Том повел окулярами. В лесу росли не только деревья. Почву плотно устилали лианы и другие ползучие растения. Разрушенный город был надежно упрятан в джунглях. Но по мере того как Том изучал долину, из зелени стали слабо проступать белые вкрапления: угол строения, разрушенная стена, напоминающий окно черный прямоугольник. А дальше возвышалась пирамида, которую он первоначально принял за холм. В ее боку зияло отверстие — белая рана в живой листве. Плоский холм-останец, на котором был выстроен город, казался островом в небе. Он висел между двумя вершинами, отделенный голыми скалами от остальной части Серро-Асуль. Сначала Том решил, что в город вовсе не существует дороги, но затем заметил перекинутую через расселину желтую ниточку — грубый подвесной мост. Вглядевшись, он понял, что мост надежно охраняется. Люди Хаузера воспользовались старым каменным укреплением, которое прежние обитатели построили для защиты Белого города, и, вырубив изрядный кусок леса у входа на переправу, обеспечили себе сектор обстрела.

Со стороны Белого города неподалеку от моста с вершины сбегала неширокая река, устремлялась в расселину и, изящно закручиваясь в белый жгутик, растворялась в дымке. Пока Том изучал окрестности, из ущелья поднялся туман и закрыл сначала подвесной мост, а затем весь Белый город. Через несколько минут он рассеялся, но затем его натянуло опять. Так повторялось снова и снова, в вечном танце света и тьмы.

Том поежился. Сорок лет назад на этом самом месте стоял их отец Максвелл Бродбент. В тот день он заметил очертания разрушенного города и сделал первое открытие, которое положило начало делу всей его жизни. И в том же городе встретил конец, заживо погребенный в темной гробнице. Белый город стал альфой и омегой карьеры этого человека.

Том отдал бинокль Сэлли, и та долго не отрывалась от окуляров. Затем опустила бинокль и повернулась к Тому. Ее глаза возбужденно блестели.