Кодекс - Престон Дуглас - Страница 32

— Ehi! Ehi! — широко улыбнулся Чори. — Uakaris!

— Их здесь двое! — взволнованно воскликнул дон Альфонсо. — Смотри, Томасино, какой удачный выстрел: мать и детеныш.

Детеныш в страхе кричал и все еще цеплялся за шерсть матери.

— Обезьяна? Вы убили обезьяну? — возмутилась Сэлли.

— Да, целительница. Представляете, как нам повезло?

— Повезло? Но это же ужасно! — Лицо старого индейца потухло.

— Вы не любите обезьян? Если их мозг поджаривать прямо в черепе, получается очень вкусное кушанье.

— Мы не едим обезьян!

— Почему?

— Это… почти каннибализм. — Девушка повернулась к Тому: — И вы позволили ему в нее стрелять?

— Я никому ничего не позволял, — ответил он.

А Чори так и не понял, о чем шла речь, и по-прежнему светился гордой улыбкой. Он швырнул обезьяну на дно каноэ, и глаза убитого животного обратились на людей. Они уже затуманились, язык вывалился изо рта. Малыш наконец отлепился от матери и громко вопил, закрывая голову лапами.

— Ehi! Ehi! — повторил Чори и поднял мачете, собираясь нанести смертельный удар.

— Нет! — Том быстро взял детеныша на руки. Маленькая обезьянка тут же успокоилась и перестала плакать. А индеец от удивления застыл с поднятым мачете.

Дон Альфонсо подался вперед:

— Я не очень понимаю, почему вы толкуете о каннибализме?

— Мы считаем, что обезьяны — почти люди.

Старый индеец повернулся к Чори и начал объяснять. Тот перестал улыбаться, и у него на лице появилось растерянное выражение.

— Не знал, что в Северной Америке обезьяна считается священным животным, — продолжал дон Альфонсо. — Это правда, они похожи на людей. Вот только Бог вместо ног приделал им руки. Извините, я не знал, иначе не позволил бы ее убивать. — Он что-то резко бросил Чори. Каноэ двинулось дальше, а дон Альфонсо швырнул мертвую обезьяну за борт, и она немедленно исчезла в бурлящем водовороте.

Том почувствовал, что детеныш все крепче прижимается к нему и тянет лапу. Он вгляделся в черную мордашку. Обезьянка была совсем маленькой — ростом всего восемь дюймов и весила не больше трех-четырех фунтов. У нее была мягкая, короткая шерсть, карие глазки, маленькие, как у людей, уши и розовый нос. А пальцы на руках были не толще зубочисток.

Том заметил, что Сэлли смотрит на него и улыбается:

— Обзавелись новым дружком?

— Ну уж нет!

— А вот и да!

Обезьянка оправилась от испуга, поднялась по руке Тома и принялась тыкаться ему в грудь. Черные ручонки копались и шарили в складках одежды, а губы при этом издавали чмокающий звук.

— Она вас чистит. Ищет вшей, — заметила Сэлли.

— Надеюсь, останется разочарована, — отозвался Бродбент.

— Думает, что вы ее мать, — вступил в разговор дон Альфонсо.

— Как вы можете есть таких красивых существ? — возмутилась девушка.

— В джунглях, целительница, любое существо красиво, — пожал плечами старый индеец.

Том чувствовал сквозь рубашку щекочущие прикосновения. Цепляясь за пуговицы, обезьянка поднялась к клапану огромного, тропического покроя, кармана и нырнула внутрь. Устроилась в кармане, сложила лапки и, слегка задрав нос, поводила вокруг глазами.

Сэлли захлопала в ладоши и рассмеялась:

— Том, она вас полюбила!

— А что они едят? — повернулся тот к дону Альфонсо.

— Все. Насекомых, листья, личинок. У вас не возникнет проблем с кормежкой вашего нового приятеля.

— А кто сказал, что это я должен за него отвечать?

— Детеныш выбрал вас, поэтому теперь вы принадлежите ему.

Обезьянка высовывалась из кармана и, словно самая главная, озирала владения.

— Ах ты, волосатик, — сказала по-английски Сэлли.

— Волосатик. Так мы его и назовем.

Ближе к вечеру, когда они оказались в особенно извилистой протоке, дон Альфонсо приказал остановиться и минут десять изучал воду: пробовал на вкус, плевал жеваные бумажные шарики и наблюдал, как они опускаются ко дну. Затем разогнулся.

— У нас проблема.

— Мы заблудились? — забеспокоился Том.

— Нет, это они заблудились.

— Кто?

— Один из ваших братьев. Свернул здесь налево к Пласа-Негро — Черной площади, гнилому сердцу болота, где обитают демоны.

Протока вилась, зажатая между огромными стволами деревьев под пологом ползучих растений. Над черной водой курился зеленоватый туман, и казалось, что здесь начинается водная дорога в ад.

«Не иначе Вернон», — подумал Том. Вернон всегда терялся — в буквальном и переносном смысле слова.

— Как давно они здесь проплывали?

— Не меньше недели назад.

— Здесь поблизости можно где-нибудь остановиться?

— Впереди, в четверти мили, есть небольшой островок.

— Пристанем там, разгрузим лодку, оставим в лагере Пинго и Сэлли, а сами налегке пойдем искать моего брата. Мы не можем терять времени.

Когда они подошли к покрытому грязью, насквозь пропитанному водой островку, дождь полил с такой силой, что казалось, на их головы обрушился настоящий водопад. Дон Апьфонсо кричал и, энергично жестикулируя, руководил разгрузкой, а затем вновь положил в каноэ все, что могло потребоваться во время спасательной экспедиции.

— Мы будем отсутствовать два или три дня, — объяснил он. — Надо приготовиться к ночевкам на борту. Не исключено, что будет идти дождь.

— Какая неожиданность, — хмыкнула Сэлли. Том отдал ей обезьянку.

— Берегите ее, пока меня нет, — попросил он.

— Хорошо, — кивнула девушка.

Каноэ отошло от берега. Том смотрел, как неясная фигура на островке растворяется в струях дождя.

— Том, а вы берегите себя! — крикнула Сэлли, хотя ее уже было не видно.

Чори энергично отталкивался, и лодка, лишившись груза, быстро двигалась по протоке. Через пять минут над головой послышались пронзительные вопли — с ветки на ветку перепрыгивал черный шарик. Вот он оказался на дереве над самым каноэ и спрыгнул в суденышко. Это был Волосатик.

— Ах ты, негодник, не мог дождаться, сразу же удрал, — проворчал Том и посадил маленькую обезьянку обратно в карман. Волосатик уютно свернулся и тут же затих.

Каноэ все глубже проникало в гнилое болото.

27

Когда суденышко достигло ведущей к Черной площади протоки, гроза превратилась в настоящую бурю. То и дело сверкали молнии, гром эхом прокатывался по лесу. Разряды следовали друг за другом через секунду. Казалось, это гремит орудийная канонада. В двухстах футах над головой гнулись и сотрясались верхушки деревьев.

Вскоре протока стала делиться на множество мелких, прорезавших бесконечное пространство подрагивавшей вонючей грязи. Дон Альфонсо поминутно приказывал остановиться и старался разглядеть на неглубоком дне отметины от шеста. Дождь не давал передышки, а ночь подкралась так незаметно, что Том удивился, когда услышал, как старый индеец дал команду остановиться на ночлег.

— Переночуем в каноэ, как дикари, — бросил дон Альфонсо. — Это место — как раз то, что нужно: над головой ни одной толстой ветки. Мне бы не хотелось, чтобы меня разбудило смрадное дыхание ягуара. Нам следует остерегаться, Томасино. Умирать здесь никак нельзя, иначе наши души никогда отсюда не выберутся.

— Постараюсь изо всех сил.

Том завернулся в москитную сетку, устроился на куче утвари и попытался уснуть. Дождь наконец утих, но он промок до самых костей. Весь лес был наполнен звуком падающих капель, и под их аккомпанемент раздавались крики, визг и рык невидимых зверей. Иногда казалось, что это вопят люди. А может быть, так оно и было и они слышали жалобы заблудших душ, о которых говорил дон Альфонсо.

Том думал о брате Верноне, может быть, больном, может быть, даже умирающем. Вспомнил его мальчиком — с дружелюбным, полным надежд, но постоянно потерянным выражением лица. И в конце концов окунулся в тревожные сновидения.

Труп они нашли на следующее утро. Он плыл по воде, и на его горбу пестрели красные и белые полоски. Чори подвел лодку к утопленнику, и все увидели, что горб — это не горб, а надувшаяся от выделявшихся газов разложения рубашка. Как только каноэ приблизилось, в воздух взлетели сердитые мухи. Чори осторожно поставил суденышко бортом к трупу. Вокруг тела плавало не меньше дюжины дохлых пираний. Рыбы разинули рты, их выпученные глаза затянулись пленкой. Снова начал моросить дождь.