Империя: чем современный мир обязан Британии - Фергюсон Ниал - Страница 70

Но это был только газетный триумф. Как проницательно отметил Китченер, в Баден-Пауэлле “больше показухи, чем подлинной ценности”. Он, возможно, сказал бы то же самое о снятии осады Мафекинга.

К лету 1900 года в войне наступил перелом. Британская армия (теперь под началом более умелого полководца — индийского ветерана лорда Робертса) освободила Ледисмит и продвинулась вглубь бурской территории, заняв Блумфонтейн, столицу Оранжевого Свободного государства, и Преторию, столицу Трансвааля. Роберте, уверенный в том, что выигрывает войну, с триумфом прошел по улицам Блумфонтейна и расположился в резиденции. Его офицеры отправились танцевать в просторном зале на первом этаже.

Однако буры, несмотря на потерю главных городов, отказались сдаться. Вместо этого они перешли к партизанской войне. “Буры, — жаловался Китченер, — не походят на суданцев, которые выходят на честный бой; они всегда удирают на своих пони”. (Вот бы они бросились на британские “максимы” с копьями — это было бы так спортивно!) Поэтому Роберте в расстройстве избрал новую безжалостную тактику.

Бурские фермы время от времени сжигали и прежде, обычно из-за того, что обитатели некоторых усадеб укрывали снайперов или снабжали партизан провиантом и разведданными. Отныне британские войска получили право методично сжигать дома буров. Около тридцати тысяч домов были уничтожены. При этом возникал вопрос, что делать со ставшими бездомными женами и детьми партизан, которые ушли в вельд. Теоретически тактика “выжженной земли” скоро вынудила бы сдаться буров, желавших защитить свои семьи. Но пока этого не произошло, ответственность за мирное население лежала на британцах. Следует ли считать таких людей военнопленными или беженцами? Вначале Роберте полагал, что “если кормить тех, чьи родственники которых сражаются против нас, то это только поощрит буров продолжать сопротивление, и, кроме того, ляжет на нас тяжким бременем”. Но его идея вынудить их “присоединиться к своим родственникам за линией фронта, если те не сдадутся”, не была реалистичной. После некоторых колебаний генералы дали ответ. Они согнали буров в лагеря, точнее — концентрационные лагеря.

Английские концлагеря не были первыми (испанцы использовали подобную тактику на Кубе в 1896 году), однако они первыми получили дурную славу[160]. В концлагерях погибло 27927 буров (большинство из них — дети), то есть 14,5% всего бурского населения, — главным образом от недоедания и плохих санитарных условий. Из-за этого погибло больше взрослых буров, чем от действий противника. Кроме того, в отдельных лагерях умерло 14 тысяч из 115,7 тысяч интернированных чернокожих (81% — дети).

Тем временем в блумфонтейнской резиденции оркестр продолжал играть. В итоге, после нескольких месяцев “Гэй Гордонса” и “Обдери иву”[161], пол танцзала износился. Чтобы избежать несчастных случаев, которые могут произойти с женами офицеров, следовало заменить доски пола, что и было сделано. К счастью, был найден способ утилизовать старую древесину. Ее продали бурским женщинам на гробы для их детей, по цене шиллинг и шесть пенсов за доску.

Конечно, комбинация тактики “выжженной земли” и концентрационных лагерей подорвала стремление буров к борьбе. Но только когда Китченер, занявший место Робертса в ноябре 1900 года, покрыл страну сетью колючей проволоки и блокпостов, они были вынуждены сесть за стол переговоров. Но даже это не привело к безоговорочной капитуляции. Согласно мирному договору, заключенному 31 мая 1902 года в Ференихинге, бурские республики потеряли независимость и были аннексированы. Но это означало, что британцы должны были заплатить за восстановление ими же разрушенного. В то же самое время решение вопроса об избирательных правах цветного населения было отложено до предоставления самоуправления. Вследствие этого подавляющее большинство жителей Южной Африки оставались без гражданских прав в течение жизни трех поколений. Но главное, договор не препятствовал тому, чтобы буры пользовались своими привилегиями. В 1910 году, спустя ровно восемь лет после заключения договора, был образован самоуправляющийся Южно-Африканский Союз с трансваальским главнокомандующим Луисом Бота в качестве премьер-министра и некоторыми героями войны на министерских постах. В 1913 году был принят закон “О землях туземцев”, в соответствии с которым чернокожие южноафриканцы получили в собственность десятую часть земель в стране — наименее плодородных[162]. На самом деле буры, теперь управлявшие не только бывшими Оранжевым Свободным государством и Трансваалем, но и британскими Наталем и Капской колонией, сделали первый шаг к установлению режима апартеида во всей Южной Африке. Милнер видел будущее так: “Две пятых буров и три пятых англичан — мир, прогресс и слияние”. Но для этого в Южной Африке оказалось недостаточно английских переселенцев.

Последствия войны с бурами для Британии оказались во многих отношениях серьезнее, чем для Южной Африки. Именно отвращение, которое вызывала в обществе эта война в 1900-х годах, сместило вектор английской политики влево.

В предместье Блумфонтейна установлен мрачный внушительный памятник бурским женщинам и детям, погибшим в концлагерях. Там же, рядом с президентом Оранжевого Свободного государства военного времени [Мартинусом Штейном], покоится прах Эмили Хобхаус, дочери корнуэльского священнослужителя и одной из первых активисток антивоенного движения XX века. В 1900 году до нее дошел слух о “бедных [бурских] женщинах, которых гнали с одного места на другое”, и она решила отправиться в Южную Африку, чтобы им помочь. Она учредила Фонд помощи южноафриканским женщинам и детям, “чтобы накормить, одеть, предоставить кров и охранить тех женщин и детей — бурских, английских и других, — кто стал нищ и наг в результате разрушения их собственности, насильственного выселения или других инцидентов в ходе… военных действий”. Вскоре после своего прибытия в Кейптаун в декабре 1900 года Хобхаус получила у Милнера разрешение на посещение концлагерей, хотя Китченер и пытался не пустить ее в лагерь в Блумфонтейне, где тогда находились 1800 человек. Совершенно неприемлемые условия жизни там (представители военных властей расценивали мыло как “предмет роскоши”) глубоко потрясли Хобхаус. Несмотря на препятствия, чинимые Китченером, она также посетила лагеря в Норвалспонте, Аливал-Норте, Спрингфонтейне, Кимберли, на реке Оранжевой и в Мафекинге. Везде было одно и то же. И ко времени ее возвращения в Блумфонтейн условия только ухудшились.

Чтобы попытаться положить конец политике интернирования, Эмили Хобхаус вернулась в Англию, но натолкнулась на безразличие военных. Весьма неохотно правительство согласилось назначить женский комитет во главе с Миллисент Фосетт, чтобы оценить данные, представленные Хобхаус, причем ее саму в состав комитета не включили. Она попробовала вернуться в Южную Африку, однако безуспешно: ей не позволили даже сойти на берег. Теперь единственным оружием Хобхаус стала гласность.

В 1901 году условия содержания в лагерях еще ухудшились. В октябре погибли три тысячи заключенных; смертность, таким образом, превысила одну треть. Однако это не было результатом политики, нацеленной на геноцид, а объяснялось скорее недальновидностью и вопиющей некомпетентностью военных властей. Комиссия Фосетт оказалась не столь беззубой, как опасалась Хобхаус: она составила резко критический отчет и быстро обеспечила в лагерях улучшения по части медицинской помощи. Хотя Чемберлен отказался публично критиковать военных, он также был потрясен открытиями Хобхаус и поспешил передать лагеря в распоряжение гражданских властей Южной Африки. С поразительной быстротой условия содержания улучшились, и уровень смертности сократился с 34% (октябрь 1901 года) до 2% (май 1902 года)[163].