Ночь, которая умирает - Азимов Айзек - Страница 2

Дверь распахнулась, и вошел Ромеро Вильерс. Все неловко встали, чтобы поздороваться с ним, да так в замешательстве и остались стоять. Никто не протянул ему руки.

Вильерс смерил их сардоническим взглядом.

«Вот кто сильно изменился», – подумал Тальяферро.

Что правда, то правда. Тело Вильерса словно бы уменьшилось, усохло, да и сутулость не прибавляла роста. Сквозь поредевшие волосы просвечивала кожа черепа, а кисти рук оплетали вздутые синеватые вены. Он выглядел тяжелобольным, в нем ничего не осталось от того Вильерса, каким они его помнили, разве что характерный жест – желая что-либо рассмотреть, он козырьком приставлял руку ко лбу, – да еще ровный сдержанный голос баритонального тембра – они его вспомнили, как только он заговорил.

– Привет, друзья! Мои шагающие по космосу друзья! Мы давно потеряли связь друг с другом, – произнес он.

– Привет, Вильерс, – отозвался Тальяферро.

Вильерс впился в него взглядом:

– Ты здоров?

– Вполне.

– И вы оба тоже?

Конес слабо улыбнулся и что-то пробормотал.

– У нас все в порядке, Вильерс. К чему ты клонишь?! – взорвался Райджер.

– Он все такой же сердитый, наш Райджер, – сказал Вильерс. – Что слышно на Церере?

– Когда я ее покидал, она процветала. А как поживает Земля?

– Сам увидишь, – сразу как-то сжавшись, ответил Вильерс и, немного помолчав, продолжал: – Надеюсь, вы прибыли на съезд, чтобы прослушать мой доклад? Я выступлю послезавтра.

– Твой доклад? Что за доклад? – удивился Тальяферро.

– Я же писал вам. Я собираюсь доложить съезду об изобретенном мною способе мгновенного перенесения массы, о так называемой телепортации.

Райджер криво улыбнулся:

– Да, ты писал об этом. Однако ни словом не обмолвился, что собираешься выступать на съезде. Кстати, я что-то не заметил твоего имени в списке докладчиков. Уж на него-то я несомненно обратил бы внимание.

– Ты прав, меня нет в списке. Я даже не подготовил тезисы для публикации.

Вильерс покраснел, и Тальяферро поспешил успокоить его:

– Будет тебе, Вильерс, пожалей нервы. У тебя нездоровый вид. Вильерс резко повернулся к нему, губы его презрительно скривились.

– Благодарю за заботу. Мое сердце пока еще тянет.

– Послушай-ка, Вильерс, – произнес Конес, – если тебя не внесли в список докладчиков и не опубликовали тезисы, то……

– Нет, это ты послушай. Я ждал своего часа десять лет. У вас у всех есть работа в космосе, а я вынужден преподавать в какой-то паршивой школе на Земле, и это я, который способнее всех вас вместе взятых.

– Допустим…… – начал было Тальяферро.

– Я не нуждаюсь в вашем сочувствии. Я проделал свой эксперимент на глазах у самого Мендела. Полагаю, вам знакомо это имя. Здесь, на съезде, Мендел является председателем секции астронавтики. Я продемонстрировал ему свою аппаратуру. Собранная наскоро, она сгорела после первого же эксперимента, однако…… Вы меня слушаете?

– Да. Но настолько, насколько твои слова заслуживают внимания, – холодно ответил Райджер.

– Мендел даст мне возможность сделать доклад в той форме, которую я сочту удобной для себя. Бьюсь об заклад, он это сделает. Я буду говорить без предупреждения, без всякой рекламы. Я обрушусь на них, точно бомба. Как только я сообщу основную информацию, съезд закроется. Ученые тут же разбегутся по своим лабораториям, чтобы проверить мои расчеты, и с ходу начнут монтировать аппаратуру. И они убедятся, что она действует. С ее помощью живая мышь исчезала в одном конце лаборатории и мгновенно появлялась в другом. Мендел видел это.

Он пристально посмотрел в лицо каждого.

– Я вижу, вы мне не верите.

– Если ты не хочешь, чтобы об этом изобретении стало известно до твоего выступления на съезде, почему ты решил рассказать нам о нем сегодня? – поинтересовался Райджер.

– О, вы – другое дело. Вы мои друзья, мои однокашники. Бросив меня на Земле, вы отправились в космос.

– А что нам оставалось делать? – каким-то не своим, тонким голосом возразил Конес.

Вильерс не обратил на его слова никакого внимания.

– Я желаю, чтобы вы узнали обо всем сейчас. Аппарат, проделавший такое с мышью, в принципе годен и для человека. Сила, которая может перенести предмет на расстояние в десять футов в стенах лаборатории, перенесет его и через миллионы километров космоса. Я побываю и на Луне, и на Меркурии, и на Церере – везде, где захочу. Я стану таким же, как вы. Я превзойду вас. Хочу заметить, что уже теперь я, школьный учитель, сделал больший вклад в астрономию, чем все вы, вместе взятые, с вашими обсерваториями, телескопами, фотокамерами и космическими кораблями.

– Лично меня это только радует, – сказал Тальяферро. – Желаю тебе успеха. А нельзя ли ознакомиться с твоим докладом?

– О нет! – Вильерс прижал руки к груди, словно пытаясь защитить от посторонних взглядов невидимые листы с записями. – Вы будете ждать, как все остальные. Существует всего лишь один экземпляр моего доклада, и никто не увидит его до тех пор, пока он не будет зачитан. Никто. Даже Мендел.

– Один экземпляр! – воскликнул Тальяферро. – А что если ты потеряешь его?

– Этого не случится. А если даже с ним что-либо произойдет, это не катастрофа – я все помню наизусть.

– Но если ты… – Тальяферро чуть было не сказал «умрешь», но вовремя спохватился и после едва заметной паузы закончил фразу: – …не последний дурак, ты должен на всякий случай хотя бы заснять текст на пленку.

– Нет, – отрезал Вильерс. – Вы услышите меня послезавтра и станете свидетелями того, как в мгновение ока перед человеком распахнутся необъятные дали, беспредельно расширятся его возможности.

Он еще раз внимательно посмотрел в глаза каждому.

– Подумать только, прошло целых десять лет, – произнес он. – До свидания.

– Он рехнулся! – взорвался Райджер, глядя на захлопнувшуюся дверь с таким выражением, будто там еще стоял Вильерс.

– В самом деле? – задумчиво отозвался Тальяферро. – Пожалуй, отчасти ты прав. Он ненавидит нас вопреки разуму, не имея на то никаких оснований. К тому же как еще можно расценить тот факт, что он отказывается сфотографировать свои записи – ведь это необходимо сделать из простой предосторожности……

Произнося последнюю фразу, Тальяферро вертел в руках собственный микрофотоаппарат. Это был ничем не примечательный небольшой цилиндрик чуть толще и короче обычного карандаша. В последние годы такой аппарат стал непременным атрибутом каждого ученого. Скорее можно было представить врача без фонендоскопа или статистика без микрокалькулятора, чем ученого без такого фотоаппарата. Обычно его носили в нагрудном кармане пиджака или специальным зажимом прикрепляли к рукаву, иногда закладывали за ухо, а у некоторых он болтался на шнурке, обмотанном вокруг пуговицы.

Порой, когда на него находило философское настроение, Тальяферро пытался осмыслить, как в былые времена ученые могли тратить столько времени и сил на выписки из трудов своих коллег или на подборку литературы – огромных фолиантов, отпечатанных типографским способом. До чего же это было громоздко! Теперь же достаточно было сфотографировать любой печатный или написанный от руки текст, а в свободное время без труда проявить пленку. Тальяферро уже успел снять тезисы всех докладов, включенных в программу съезда. И он не сомневался, что двое его друзей поступили точно так же.

– Во всех случаях отказ сфотографировать записи смахивает на бред душевнобольного, – сказал Тальяферро.

– Клянусь космосом, никаких записей не существует! – в сердцах воскликнул Райджер. – Так же как не существует никакого изобретения! Он готов на любую ложь, только бы вызвать в нас зависть и хоть недолго потешить свое самолюбие.

– Допустим. Но тогда как он послезавтра выкрутится? – спросил Конес.

– Почем я знаю? Он же сумасшедший.

Тальяферро все еще машинально поигрывал фотоаппаратом, лениво размышляя, не заняться ли ему проявлением кое-каких микропленок, которые находились в специальной кассете, но решил отложить это занятие до более подходящего времени.