Искатели неба. Дилогия - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 32

Я замолчал. Не мне спорить с настоящим священником, искушенным в словесных тонкостях.

– Слово – тайна огромная, непостижимая, – задумчиво сказал Рууд. – Вот представь – нет Слова! Вообще нет! Что бы стало с миром? Где могли бы хранить дворяне свои ценности – от разграбления, от воров… да, от воров, брат мой Ильмар… Вместо потаенного Слова, на котором вся графская казна хранится, – сотни людей охраны, трудом не занятые. Вместо того чтобы в Холод налоги спрятать, да и донести без помех до Дома – целые обозы по дорогам двинутся, значит, надо эти дороги огромным трудом поднимать, чинить, в порядке держать…

Нас как раз тряхнуло, и я рискнул вставить:

– Хорошие дороги – они и добрым людям полезны.

Брат Рууд слегка улыбнулся.

– Не спорю, брат. Пришло время – построили дороги. Но каким чудом, скажи, удалось бы руссийскому тёмнику Суворову пушки через Альпы перетащить, когда в швейцарской провинции битва состоялась? Каким чудом – кроме Слова? А как святой брат наш, Самюэл Ван-дер-Пютте, незадолго до той баталии, смог бы из Китая в Европу тайну пороха доставить? Через Руссийское Ханство пронести – и пулевики, и порох, и книги тайные? Как он смог бы в Китай нефрит и железо доставить для подкупа? Если бы Дом против Руссийского Ханства без пушек и пулевиков воевал – жили бы под игом! Все в мире связано, брат. Одним Слово беду несет, другим – пользу приносит, от беды спасает.

– Слышал я, что в давние годы в Европе порох знали, – возразил я. – Потом был утерян секрет, спрятан на Слове, а мастера и убили. Пришлось из китайских земель заново тайну доставлять.

– А если и так? Видишь, Слово все время работает, одно теряется, другое находится. И благо в нем, и зло.

Я кивнул.

– Искупитель создал Слово непознаваемым, и в том была великая мудрость. Для стороннего взгляда все просто. Сказал человек что-то, потянулся куда-то, с силами собрался – и достал вещь из Холода. А теперь подумай сам: мог принц Маркус от цепей освободиться?

– Нет, конечно. Навык нужен.

Брат Рууд усмехнулся:

– А если бы он взял цепь, его сковывающую, да и положил на Слово?

– Но… – Я замолчал, пытаясь представить картину. Мальчик касается цепи… прячет в ничто… остается свободным? – У него сил не хватало?

– Не в том дело. Цепь не ему принадлежала, он сам на цепи был. Вот если вначале снять цепь, власть над ней ощутить – то пошла бы она в Холод без задержек. Об этом еще святой Фома рассуждал – над чем мы руками владеем, то и духу подвластно… Ладно, а вот представь, веревка или цепь, один конец свободный, а к другому привязан ослик, или человек прикован. Берет принц Маркус эту веревку-цепь, да и кладет на Слово. Что случится?

– Живое и жившее Слову не подвластно.

– Правильно. А то, что к живому привязано? Уйдут путы в Холод, станет пленник свободным?

– Не знаю.

Брат Рууд улыбался.

– Скажи! – попросил я. – Скажи, брат!

– А вот это, Ильмар, от того, кто Словом владеет, и от того, на ком путы, зависит. Может, так случится, что исчезнут. А может – и нет… Хорошо, представь, что берутся за одну вещь два человека, знающих Слово. И каждый вещь на Холод прячет. Кому она будет принадлежать?

Я молчал. Все в голове смешалось. Не было никакого ответа на эти вопросы, ничего я не мог сказать.

– А если…

Карета вдруг дернулась, начала сворачивать к обочине, останавливаясь. Я глянул в окно.

– Брат Рууд, дозор армейский!

– Не бойся, брат…

Дозор был серьезный. Два офицера в надраенных медных кирасах, десяток солдат с короткими копьями и мечами. У одного офицера в руке был двуствольный пулевик. О чем говорят, слышно не было, но, похоже, ответы возниц их не удовлетворили.

– Брат Рууд…

– Успокойся, брат, лучше вот о чем подумай. Если подходит человек со Словом к вещи составной. Например – к нашей карете. Берется за колесо, да и говорит Слово. Одно колесо в Холод уйдет, вся карета, или вообще ничего не случится? А что с нами, в карете сидящими, будет? В Холод не уйти, значит, на землю упадем? Или пока мы в карете, нельзя…

Дверь открылась. Офицер с пулевиком заглянул внутрь. Почтительно произнес:

– Святые братья…

– Мир тебе, слуга Дома, – невозмутимо отозвался Рууд. – Так вот, рассуди, брат, что случится?

– Не знаю, – сказал я учтиво, голову склоняя. – На все воля Искупителя и Сестры…

Не пересказывать же ему, как Марк в планёр вскочил, чтоб не дать летунье его на Слово взять.

– Святые братья, – с легким нажимом повторил офицер. Брат Рууд повернулся к нему:

– Мир тебе. Говори.

– Из вольного города Амстердама запрещен выезд, – сказал офицер. Властно, но под этой напускной твердостью пряталась неуверенность. Наверное, не один экипаж он этой ночью назад завернул, но вот что сейчас делать – не знал.

– Я знаю, офицер. Только касается ли этот приказ нас?

– В приказе сказано – всем без исключения…

– Повтори приказ дословно.

Офицер кивнул, явно обрадованный предложением. Чуть прикрыл глаза, произнес:

– Именем Искупителя и Сестры, повелением Дома, запрещен для всех без исключения выезд за пределы вольного города Амстердама. Все экипажи, а также отдельных путников, проверять в поисках беглого каторжника Ильмара, после чего заворачивать обратно. Если же каторжник Ильмар или младший принц Дома Маркус будут замечены или хоть подозрение в том появится…

– Хорошо, офицер. Так ты полагаешь, что Сестра своим слугам запрещает город покидать?

– В приказе не сказано ни о каких исключениях.

– Как твое имя, офицер?

– Рейнгарт, святой брат.

Рууд молча достал бумаги. Протянул офицеру два листа. Тот молча начал читать, беззвучно шевеля губами. Поднял округлившиеся глаза на Рууда.

– Я, святой паладин Сестры, ее волей отменяю приказ в той части, что касается нашего экипажа. По воле епископа Ульбрихта мы, два смиренных брата, следуем в город Брюссель с миссией особой важности.

– Мне запрещено пропускать кого бы то ни было! – с мукой в голосе воскликнул бедолага Рейнгарт.

– Беру твой проступок на себя, брат, – безмятежно ответил Рууд. – Именем Сестры прощаю грех.

Он поднял с груди святой столб, прикоснулся к покрывшемуся испариной лбу офицера.

– Нет на тебе греха. Вели освободить дорогу.

– Я должен спросить разрешение у штаба…

– Тебе дано высшее разрешение! – повысил голос Рууд. – Уведоми о нем свой штаб.

– Дайте мне слово, что в экипаже нет беглого каторжника Ильмара и принца Маркуса, – прошептал офицер.

Видимо, крепкий был приказ, раз офицер осмелился такое требовать от святого паладина.

– Здесь лишь два священника храма Сестры, – ответил Рууд. – Все. Иди и не греши.

Офицер кивнул. И посмотрел на меня.

– Благословите, святой брат.

Тут был какой-то подвох. В глазах Рууда вспыхнула тревога, а офицер ждал.

В один миг я вспомнил все благословения, что происходили на моих глазах. И с облегчением произнес:

– Ты уже удостоен напутствия, брат мой. Чистое не сделать чище. Иди с миром.

– Спасибо, братья. – Офицер подался назад. – Мягкого пути, святой паладин. Мягкого пути, святой миссионер.

Он притворил дверь, махнул рукой солдатам. Защелкали кнуты, карета тронулась, выкатилась на дорогу.

– Трубачей нам не хватает, – сказал я. – Десятка трубачей да пары глашатаев.

– О чем ты, Ильмар? – удивился Рууд.

– И чтобы трубачи всех сзывали, а глашатаи объявляли: «Мы едем в Брюссель, а вовсе не в Рим. Святой паладин – дело самое обычное. А скромный миссионер в епископской карете – явление заурядное. Не удивляйтесь, люди добрые. Не обращайте на нас внимания».

Брат Рууд молчал. Лицо его медленно шло красными пятнами.

– Ты считаешь, что мы выдаем себя?

– Конечно, брат, – удивился я. – На самом-то деле нам надо было пешком двинуться. Или верхом, но никак не в карете.

– А как же дозоры? Нас со всеми документами едва пропустили…

– Брат Рууд, если дать две-три монеты любому крестьянину – такими тропками проведет, что ни одного стражника не встретим.