Диптаун. Трилогия - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 9

– Я пойду, – Надя встаёт. Бросает на стойку бара монетку. – У меня ещё полчаса сегодня… надо посетить пару мест.

– В поисках Дибенко? – киваю я. – А может быть – тёплый песок, гавайский пляж и красное чилийское?

Надя улыбается.

– Лёня, это уже не будет работой. Вечерний пляж и вино… захочется продолжения. А виртуальный секс забавен, но только если сидишь дома, в запертой комнате. Я вошла с работы. Шесть компьютеров в комнате, все заняты. Представляешь, какое зрелище я буду представлять для коллег?

Она предельно откровенна и умна. Хорошая девочка. Дай бог, чтобы и в реальности Надя была такой же смышлёной и открытой.

– Тогда – удачи, – киваю я.

– Спасибо, таинственный незнакомец, – Надя наклоняется и чмокает меня в щеку.

– Лёня, маркер! – шепчут булавки на моих плечах.

Достаю платок-вирусофаг и стираю помаду со щеки. Грожу Наде пальцем:

– Я предпочитаю оставаться таинственным, девочка.

Кажется, она растерялась. Однако ей хватило выдержки, чтобы развести руками и неторопливо удалиться.

Блин. Испортила песню, дура!

Так хорошо поговорили…

Залпом осушаю бокал и щёлкаю пальцами подзывая бармена.

– Джин-тоник, один к одному!

Бармен морщится, но смешивает требуемое. Блин. Заказать что ли, текилы с томатным соком – какую рожу он скорчит?

– Лёня?

Оглядываюсь.

Мой друг-оборотень стоит рядом. Белый костюм, лакированные туфли, чуть старомодный галстук. Лицо чуть напряжённое.

– Привет, Ромка. Садись.

– Что за девица?

– Ничего интересного.

Мы, дайверы, всегда немножко параноики. Что поделать.

Слишком много желающих узнать наши реальные имена.

Оборотень шумно втягивает воздух, хмурится:

– Она пыталась тебя пометить!

– Я знаю. Не беспокойся, это просто журналистка.

Ромка садится, кивает бармену. Тот корчит жуткую рожу – но подаёт ему гранёный стакан, наполненный «Абсолютом-пеппер». Мне даже смотреть тяжело, как Роман пьёт. А он, слегка морщась, вытирает рот и возвращает стакан.

Может быть, он в реальности – алкоголик?

Не знаю.

Мы таимся друг от друга точно так же, как от врагов. Мы слишком ценный товар. Глубоководные рыбы, мерцающие колдовским светом уроды, которых мечтает попробовать каждая акула.

– Ты донёс яблочко? – спрашивает Роман.

– Все в порядке, – откидываю полу пиджака, хлопаю по карману рубашки, где лежит дискета. – Товар на месте.

Оборотень чуть расслабляется.

– А покупатель?

Смотрю на часы.

– Через десять минут. Рядышком, у реки.

– Пошли? – Роман берёт стакан.

Я подхватываю свой, и мы выходим в ту дверь ресторана, что прорублена в каменной стене. В маленьком тамбуре я тихо говорю:

– Индивидуальное пространство для нас обоих. Допуск для человека, назвавшего код «серый-серый-чёрный».

– Принято, – слышится из потолка. Теперь, сколько бы посетителей не захотело погулять в виртуальном пространстве «Трех поросят», их мы не увидим. Только покупателя, которому я загодя сообщил код.

За второй дверью – лес. Дремучий, первобытный, северный. Холодный ветер пронизывает до костей, я ёжусь. Мой спутник к холоду совершенно равнодушен. Может быть, у него более простой шлем – без кондиционера?

Бог знает…

Зарабатывает он не меньше моего, но, может быть, у него огромная семья. Или Роман и впрямь алкоголик, проматывающий тысячи зелёных за считанные недели?

За нашей спиной – маленький каменный домик, так выглядят «Три поросёнка» с этой стороны. Идём по тропинке, помаленьку отхлёбывая из бокалов.

– Тебе нравится перцовка? – мимоходом спрашиваю у оборотня.

– Да.

Сухо и без малейших комментариев. Хотел бы я знать, Роман, кто ты на самом деле.

Но это невозможно. Виртуальность жестока к неосторожным.

Выходим к реке. Крутой обрыв, схваченный цепким покровом низкого кустарника. Очень сильный ветер, я щурюсь. Небо затянуто тучами. Река не то чтобы горная, но порожистая и быстрая. Вдали вьётся стая каких-то крупных птиц – не знаю, каких именно, они никогда не подлетают близко. Над обрывом – столик, на нём стоят бутылки джина, тоника и «Абсолют-пеппера». Ещё никелированный термос, в нём, я знаю, глинтвейн. Вкусный, с корицей, ванилью, мускатным орехом, перцем, кориандром. Рядом три плетёных стула. Садимся рядом, смотрим на реку.

Красиво.

Белая пена на камнях, холодный ветер, полный бокал в руке, сизые тучи, клубящиеся над головой. Завтра наверняка пойдёт снег. Но в виртуальности не бывает «завтра».

– Хотел бы я знать, – делаю глоток, – откуда взята эта река.

– Места красивее не видал я в своей жизни… – странным тоном произносит оборотень.

Вот так всегда. У каждого свои ассоциации и аналогии. Для Романа, явно, этот пейзаж что-то означает. Для меня – просто красивое место.

– Ты здесь бывал?

– В какой-то мере.

Интересно.

– Что это за птицы, Роман?

– Гарпии, – не глядя отвечает он. Хлоп – и его стакан пуст.

Но он всё равно не пьянеет.

Как я ненавижу тайну, которая окружает нас. Мы боимся друг друга. Мы боимся всего.

– А погода приятная, – бросаю наугад.

– Снежное нынче лето… – говорит оборотень. И смотрит на меня с иронией. Он узнает эту местность. Она отзывается чем-то в его душе.

Мне не дано узнать, чем именно.

Наливаю себе глинтвейна в тяжёлую керамическую чашу. Вдыхаю аромат. Снежное лето? Пускай. Нет ничего лучше плохой погоды.

– Лёня, ты куришь травку? – Роман протягивает мне портсигар.

– Нет.

Наверное, он и впрямь алкоголик и наркоман…

– Говорят, куда безвреднее алкоголя и табака.

– Говорят, что в Москве кур доят.

Роман колеблется, но закуривает.

Блин. Надины доводы начинают казаться мне не такими уж безумными.

Я пью глинтвейн, Роман курит анашу. Минуты через две щелчком отправляет недокуренную сигарету вниз и говорит:

– Детская забава. Плесни мне вина.

– Это глинтвейн.

– Какая, фиг, разница…

Теперь мы оба потягиваем горячее вино с пряностями. Роман кивает:

– Рулез!

Я согласно киваю. «Рулез» – это что-то хорошее. Холодное пиво, компьютер седьмого поколения, юная красавица, удачно обезвреженный вирус… глинтвейн.

Сидим над обрывом и нам хорошо.

– Что было в том яблочке?

– Новое лекарство от простуды. Очень эффективное.

Роман хмурится.

– Это стоит шесть тысяч?

– Это стоит сто.

– А… – Роман меняется в лице.

– Давай дождёмся покупателя.

Оборотень кивает:

– Твоя операция, тебе решать.

Покупатель появляется минут через десять, когда я уже начинаю беспокоиться. Я знал его лишь под кличкой «Тёртый», а он меня – под прозвищем «Стрелок». Покупатель опрятен и неприметен, простой костюм, незапоминающееся лицо. Молодой парень с дипломатом в руке.

– Добрый вечер, Стрелок! – говорит он мне. Голос излишне ровен – Тёртый общается через программу-переводчик.

– Доброе утро, – поглядывая на часы отвечаю я. Это взаимная игра. Выяснить индивидуальное время дайвера, определить, в каком часовом поясе тот проживает – уже немало.

– Как я ценю ваш юмор… – Тёртый садится на третий стул, вопросительно смотрит на меня: – Урожай созрел?

– Тяжёлые вышли яблочки, – я достаю дискету, кладу на стол. – Честно говоря, я ожидал большей благодарности за подобный труд…

– Мы ведь условились? Шесть тысяч долларов.

Развожу руками.

– По вашим словам, большего оно и не стоило.

– Вы считаете иначе?

– Понимаете, господин Шеллербах…

«Тёртый» вздрагивает.

– Вы ошиблись как минимум, на порядок. Простуда – это мелочь, конечно… но кому нравится валяться в постели с температурой и сопливым носом?

– Мне – не нравится, – Шеллербах-Тёртый меняется в лице. Теперь это пожилой мужчина с волевой, но нервной физиономией. – Однако я полагал, что слово дайвера – свято.

– Не отрицаю. Я отдаю вам файл, – щелчком отправляю дискету через стол. – Но в следующий раз ни один дайвер не пошевелит ради вас пальцем. Вы нарушаете нашу этику, господин Шеллербах. Труд оплачивается в меру его сложности.