Леди-послушница - Вилар Симона - Страница 44

От горьких мыслей отвлекла вновь появившаяся монашка. Они с Честером откровенно улыбались друг другу, граф даже чуть кивнул в сторону алтаря – мол, что я могу поделать? Монашка поняла – по-своему. Чуть выступила из-за колонны, поводила бедрами, мяла груди. А потом… У Честера перехватило дыхание, когда она стала поднимать подол. Маленькая ступня в кожаной сандалии, щиколотка, коленка… Вот бесстыдница! Граф глазам своим не поверил, увидев ее ляжки. Сейчас совсем заголится. Его даже пот прошиб. И не заметил, когда аббат шагнул к нему, удерживая кончиками пальцев гостию[58] и не сводя выжидающего взгляда.

Честер с трудом оторвал взгляд от чаровницы, опустился на колени. Краем глаза видел, что монашка приплясывает, перебирая своими голенькими стройными ножками. Какое святотатство – ощущать, как твой член встает дыбом, в то время как ты принимаешь в себя тело Господне!

«Я потом замолю этот грех. Возведу в обители Святой Мелангель новую часовню», – оправдывался про себя граф, краем глаза видя, как светлое одеяние монахини исчезает в темном переходе. Похоже, и аббат что-то уловил, но Честер резко поднялся с колен, закрыв собой монашку.

Теперь к священнику, тяжело ступая, приближалась графиня. Честер уже подал ей руку, чтобы помочь опуститься на колени, как вдруг неожиданно сказал:

– Я ухожу. Не смейте меня искать!

И тут же заспешил в переход.

После полутемной церкви солнечный свет ослеплял, но граф все же увидел ее за колоннами в дальнем конце клуатра[59], расслышал ее тоненький смех. И рванул следом, как лучшая борзая его своры. Миновал какие-то переходы, оказался в монастырском саду. Монашка стояла у светлой каменной стены напротив, смотрела на него, улыбаясь. Потом сорвала с головы апостольник и покрывало, вызывающе тряхнув коротко стриженными рыжими волосами.

«У нее и между ножек, должно быть, такие же рыжие», – смакуя, подумал Ранульф.

Но едва он шагнул к ней, как монашка взвизгнула и метнулась прочь.

В окружавшей монастырь стене оказался пролом. Она перебралась через него, опять явив взору свои точеные ножки, и грузный граф перелез следом, даже не запыхавшись. Отдуваться он начал, когда бежал к расположенному неподалеку лесочку. Краем глаза заметил на фоне неба силуэт башни Малпас на насыпи – пусть думают, что он ушел поохотиться. Но он и впрямь охотился, и дичь его была ох как желанна!

В лесу Ранульф все же настиг ее. Вернее, это она его дожидалась, стоя среди зарослей у высокого старого бука, все так же улыбаясь и приплясывая, виляя бедрами. Граф подходил к ней медленно, переводя дух и улыбаясь. Вблизи она не казалась такой уж красавицей, но черт возьми! – какие милые рыжие кудряшки и веснушки на курносом носу, какие озорные карие глаза!

Граф сразу ее облапил, стал валить, урча от удовольствия, вдыхая ее запах. Она немного упиралась, немного…

Тут вдруг что-то обрушилось ему на голову, и граф провалился в темноту.

В зарослях стоял запряженный парой крепких мулов фургон с добротным коробом, пологом серой парусины и высокими колесами. Артуру и Метью пришлось немало потрудиться, пока они взваливали в возок бесчувственное тело вождя английского севера. Из фургона за всем наблюдал серый лохматый терьер, усиленно размахивая хвостом.

– Ты его не сильно огрел, Метью? – спросил из-под полога возка спешно переодевавшийся Рис.

Он отвернулся, и его белая как пергамент кожа и гибкая спина впрямь наводили на мысль, что это девушка. Да и голос его был высоким, как у женщины. Но когда оглянулся – лицо оказалось сосредоточенным и по-мужски суровым. Правда, очень бледным. Но кожа Риса и впрямь была очень светлой, отчего россыпь веснушек казалась почти коричневой.

Одетый в линялую монашескую сутану Метью только перевел дух, втягивая Честера в возок.

– Ничего, крепкая голова и не такое выдержит, – и повернулся к Рису, как раз вынырнувшему из ворота холщовой мужской рубахи. На обычно хмуром лице Метью появилось некое подобие улыбки: – Что, жалко стало полюбовничка?

– Артур, скажи ему! – возмутился рыжий Рис.

Прямые черные брови Артура были сосредоточенно нахмурены.

– Давай, вяжите ему руки и ноги. Рис, воткни кляп.

Они положили спеленанного графа под крышку двойного дна фургона среди войлочных ковриков и набитых соломой подушек, плотно закрыли, накинули сверху тюфяк, на который Артур приказал улечься терьеру.

– Охраняй, Гро!

Пес послушно занял указанное место; он шумно дышал, высунув язык, будто забавлялся ситуацией.

Но троим похитителям было не до смеха. Они совершали такое, за что с них живьем могли сорвать кожу.

– А теперь гони! – приказал Рис уже усевшемуся за вожжи Метью.

Но Артур перехватил его руку.

– Нет, Метью, едем быстрой рысью, и все. Если какой-то возок будет во всю прыть нестись от замка Малпас, это может вызвать подозрения.

Граф Ранульф приходил в себя медленно. Поначалу ничего не мог понять, просто ощутил, что чертовски жарко и неудобно. Голова гудела, хотелось пить, но во рту торчала какая-то шерстяная тряпка, и он только тихо замычал. Открыв глаза, он сначала с оторопью решил, что умер и погребен – так было темно, так тяжело дышалось и невозможно было двинуться. Если бы его не трясло и не покачивало, он бы решил, что его замуровали в фамильном склепе де Жернонов.

Но потом он стал понемногу соображать, припоминать. И его охватил страх. Граф понял, что попался. Но кто посмел! Как могли покуситься на него, владыку севера Англии, графа милостью Божьей, с которым вынужден считаться даже король Стефан?

Несколько минут он извивался и рвался в путах, пытался вытолкнуть кляп, пока совсем не подавился, стал кашлять и задыхаться. А тут еще эта собачонка лает. Граф притих и прислушался. Чей-то молодой веселый голос говорил:

– Нет, дружище, наш Рис больше не станет исполнять для тебя танец живота в костюме сарацинки.

Рис! Валлийское имя. Значит, его осмелились похитить соседи из Уэльса. Ведь у валлийцев каждого второго называют Рисом.

Тот же голос продолжал:

– Мы и так тебя потешили на славу, когда ехали в замок Малпас, так что с нас и платы никакой не причитается.

– Но ведь вам же заплатили в замке. Я слышал, там сейчас граф и графиня, а миледи страсть как охоча до всяких фиглярских штучек.

– Да говорят же тебе, ржавая ты каска, что на богомолье в собор Святого Чеда они прибыли, не до развлечений им. А тамошний аббат строг и не велел нас впускать.

– Тогда пусть Рис попляшет.

Честер понял, что похитители проезжают через одну из застав его графства, и завозился в своем тесном убежище, стараясь привлечь внимание. Но сверху только сильнее залилась лаем собачонка, и ее лай заглушил голоса.

И все же он различил, что похитители заплатили пенни, положенное за проезд, при этом ругаясь: если тут такие поборы, то в следующий раз они поедут через мост на реке Ди, а не через Уивер.

Это озадачило Ранульфа настолько, что он затих. Слушая грохот колес по доскам моста, граф пытался сообразить, что происходит. Река Уивер находится на восток от замка Малпас, путь отсюда ведет в Англию, а вот Ди – на западе. Значит, пленника везут не в Уэльс? Куда же тогда?

Собачонка наконец успокоилась, и Честер разобрал, как тот же молодой голос произнес:

– Ну все, выбрались. Метью, гони что есть сил.

Ранульфа трясло и раскачивало, он глох от грохота. Думать в таком положении было сложно, особенно учитывая обуревавшую его ярость. Всю свою жизнь Ранульф де Жернон, сиятельный граф Честерский, считал себя неуязвимым. Он воевал с кем хотел и за кого хотел, его слово зачастую было решающим даже для венценосных особ, в битве под Линкольном он пленил самого короля Стефана. И ничего – когда пришло время, Стефан простил его, ибо понимал – с таким, как Честер, выгоднее жить в мире. Родственница Честера, сама императрица, не решалась укорять его за предательство, а иные вельможи приняли его переход с одной стороны на другую не как измену, а как ловкий политический ход. И вот какие-то фигляры посмели покуситься на его особу. Подослали блудницу, на которую он повелся, как учуявший течку кобель. И что теперь? Неужели у них хватит наглости просить за него выкуп? Да его сыновья и графиня сварят их за это живьем! Или нет, лучше распнут их, вырвут у еще живых кишки и изжарят у них же на глазах. А еще…