Драконов бастард - Крымов Илья - Страница 41

– Алтарь, – ответил Тобиус скучающе, – алтарь четырех богов Оры. Ничего интересного, можешь мне поверить.

Чем глубже в обитель снежных холмов и обветренных скал внедрялся караван, тем слабее становился запах моря. К вечеру мир вокруг пах только снегом и звериными шкурами.

Громкий многоголосый вой начал докучать каравану еще ранним вечером. Трижды часть всадниц отделялась от основного отряда и возвращалась через некоторое время. После этого возницы сильнее нахлестывали оленей.

– Как думаешь, что происходит? – тихо спросил Том, дуя на озябшие пальцы.

Разогнавшиеся сани сильно дрожали и подпрыгивали на неровной, засыпанной снегом дороге.

– За нами кто-то следует, – ответил волшебник, чем привлек невольно внимание всех, кто ехал вместе с ним. – Кто-то голодный.

С того момента и до самой остановки на ночлег в санях никто не осмеливался и слова проронить. Темной ночью, как раз тогда, когда началась вьюга, караван въехал в ворота перевалочной точки своего пути, в форт Тольмунд, чье название в переводе на вестерринг значило «Половина Луны».

Тольмунд – форт в виде небольшого участка голого камня, отгороженного круглой каменной стеной. Никаких башен, всего одни ворота и некоторое количество внутренних построек: казармы, склад, оленятня. Гарнизон из двух десятков воинов принял караван и вернулся к обычному распорядку. Подобные форты были разбросаны по большей части человеческой Оры и обеспечивали какое-то подобие заселенности. Большинство орийцев жили либо в самой глуби страны, либо в городах на побережье, но между ними почти непреодолимым препятствием большую часть года лежали снега ледяной тундры. Укрепленные форты, в которых можно было переждать ненастье и пополнить запасы, служили единственным шансом на выживание в долгом пути.

Над Тольмундом раздался многоголосый вой, он отражался от низко плывущих, темных облаков, затмевающих красоту звезд, и метался среди каменных стен, после чего уносился в крепчающую вьюгу.

Все мужчины прошли в спасительное тепло отведенных им помещений, только серый магистр закрыл дверь и остался снаружи. Не обращая внимания на сердитые взгляды часовых, волшебник поднялся на продуваемые ледяным ветром стены форта и стал всматриваться в темноту, где мельтешили выхватываемые светом застекленной лампы комья снега. Должно быть, орийки добавляли что-то в масло, чтобы оно не замерзало на таком холоде. Убедившись, что никакие его способности не могут помочь пронзить взглядом ту белесую мглу, волшебник спустился со стены и пошел к казармам.

Войдя без спроса в длинное полутемное помещение, он встретил там всего трех отдыхающих солдат. Одна из них травила какую-то байку, другая широко улыбалась, наклонившись к рассказчице, третьей же было не до того, она пыталась кормить младенца, но он тихо плакал и отказывался от груди. Появление волшебника орийки заметили не сразу, а когда его серая тень все-таки привлекла внимание, разговоры стихли, во взглядах, обращенных к южанину, вспыхнула холодная враждебность.

– Тепла и света вам, – кивнул Тобиус.

Больше он ничего не сказал, а просто сел на ближайшую свободную койку и стал рассматривать ориек. Высокие широкоплечие женщины, всю жизнь прожившие в суровом краю и с оружием в руках. Тяжелая жизнь наложила свой отпечаток на их внешность, сделала их грубее, тверже и, если начистоту, самую малость волосатее. Но и так магистр не смог бы назвать их некрасивыми. Даже если забыть о принципе «красота равна силе», они были красивы. По-своему.

Орийки насторожились: для них пришелец с юга был живым воплощением беспокойства и разлада в привычной размеренной жизни. Возможно, не они, но их предки, бабки или прабабки, бежали откуда-то на Ору, бежали от тирании мужчин, из мира, в котором жизнь их была невыносима. Память о таком прошлом передавалась от матери к дочери со страшным запретом покидать Ору и верить чужакам. Не странно, что к властным мужчинам с юга они относилась без особого тепла. Молчание затягивалось.

– Когда мы ехали сюда, что-то последовало за нами. Наши стражи знают, что это было, но не думают, что стоит делиться этим знанием. Я же, хоть и изучал вашу родину всеми доступными мне способами, не могу понять, что бы это могло быть. Может, вы мне поможете? Нет?

Молчание как ответ его не порадовало. Волшебник нахмурился, мысленно решив отбросить вежливость и ударить по самому больному, по чему можно ударить женщину. Волшебники умеют быть бесчеловечными, когда это нужно для достижения их целей.

– Простите, что помешал, – сказал он, поднимаясь. – Пойду посплю.

Тобиус развернулся и пошел к двери, по пути как бы невзначай обронив:

– Сочувствую тебе, женщина. Это милое чадо будет мертво к утру. Очень сочувствую.

Три яростных крика слились воедино с приступом детского плача. Тобиус обернулся. Молодая мать сжимала в руках длинный нож и, выкрикивая ругательства, порывалась убить наглого самца. Ребенок у нее в руке плакал. Рассказчица изо всех сил сдерживала разъяренную подругу, а третья воительница, тяжело дыша, рассматривала волшебника, думая, не стоит ли ей тоже броситься на него и нанизать на нож? Ее-то никто не держал.

– До утра, – повторил Тобиус жестко, – ребенок будет дышать. Но потом, что бы ты ни сделала, он умрет. Распеленай и осмотри грудь девочки, найдешь два черных пятна. Пока что они маленькие, но к утру они растянутся на всю грудь, и… я повторяюсь. Простите, что нарушил ваш покой.

Он неспешно вышел в холодную ночь и, посыпаемый снегом, направился к месту своего ночлега. На середине двора его догнала та, что раздумывала, убивать его или нет.

– Стой! Стой, тебе сказано!

– Чего тебе?

– Вернись! То есть ты можешь помочь?

Волшебник нахмурился, глядя в испуганное лицо той, которая ненавидела его.

– Я могу продлить жизнь ребенку. Но нужно ли это вам? – спросил Тобиус. – Это ведь Ора, правда? Красота равна силе, а уродины не выживают. Может быть, девочка слишком слаба, чтобы жить здесь? Вы готовы рискнуть и обречь ее на жизнь, полную страданий?

– Прекрати так просто говорить о жизни моей дочери!

– Твоей дочери? – не понял Тобиус. – А, так это ты мать! Девочка отказалась есть, и ты подумала, что, может, молоко боевой подруги будет принято. Такое тоже бывает.

– Ты сможешь…

– Смогу. Но что я буду с этого иметь?

– Грязная неоскопленная скотина!

Желтые глаза волшебника сощурились, рот растянулся в брезгливую тонкую черту.

– Не оскорбляй того, кого молишь о помощи, женщина. Это неумно. Я тебе ничем не обязан, совсем недавно ты не считала, что я достоин, чтобы разговаривать со мной. А теперь осыпаешь меня мольбами пополам с оскорблениями? Я понимаю твои порывы, но жалости во мне нет.

Он примерил личину подлеца, и она смотрела на его игру исподлобья, сжав челюсти до зубовного скрежета, смотрела с искренней ненавистью, не привыкшая чувствовать себя под властью мужчины. Но выбор был скуп: либо подчинение – либо мертвый ребенок. Выбор слишком простой для матери.

Тобиус вернулся в казармы и, сложив часть своих вещей на койку, требовательно подставил руки, ожидая, когда ему передадут ребенка. Как только девочка оказалась у него, Тобиусу показалось, что вот-вот у всех трех воительниц верхние губы поднимутся, как у волчиц, и они зарычат. Да, именно с такими оскалами волчицы защищают своих щенят, свирепо, безумно.

Осмотрев два небольших пятна на груди младенца, магистр убедился, что все еще обратимо. Диагноз он поставил по наитию. После обучения у врачевателей клана Длиннохвостых народа сару-хэм[37] это было не очень сложно, те мастера являлись блестящими диагностами. Но даже они со всеми их знаниями не смогли бы излечить эту хворь на последней стадии.

– Думаю, брать с собой ребенка на такую суровую службу было глупым решением, – сказал маг, копаясь в своей сумке.

– Я принесла ее в себе, – неохотно ответила обвиненная мать, – и она родилась здесь.