Легенды II (антология) - Хэйдон Элизабет - Страница 45

Не то чтобы Элвин испытывал какие-то трудности с его обнаружением. Он почти все время мог засечь его сердечный огонь и сомневался, что Артур сумеет скрыть его, если Элвин по-настоящему захочет его найти. Сейчас парень находился внизу, в помещении для рабов, где его никто не спросит, что он тут делает и куда девался его хозяин. Вопрос в том, что ему в самом деле там надо.

Едва успев достать из котомки кукурузный хлеб, сыр и сидр, Элвин увидел, как Артур поднимается по трапу на палубу — и не в первый раз задумался, так ли уж парень слаб в созидании.

По натуре Артур не лжец, но секреты, в общем, хранить, умеет — может, он просто не рассказывает Элвину обо всем, чему научился? Может, он вылез наверх именно сейчас потому, что знает: Элвин пришел из города и расположился поесть?

Элвин, само собой, и куска не успел проглотить, как Артур плюхнулся рядом с ним на скамейку. Элвин мог бы поесть в кают-компании, но там «слугу» рядом с собой не посадишь, а на палубе это никого не касается. Рабовладельцы, конечно, могли счесть его последним отребьем, но их мнение Элвина не очень-то волновало.

— Ну как? — спросил Артур Стюарт.

— Хлеб как хлеб.

— Я тебя не про хлеб спрашиваю!

— Сыр тоже ничего, хотя его делают из молока самых заморенных, костлявых, заеденных мухами, облепленных навозом коров, когда-либо стоявших в могиле двумя копытами.

— Стало быть, молочное дело у них не на высоте.

— Если они претендуют на звание столицы Американского Нила, им не мешало бы сперва осушить болото. Раз Гайо и Миззипи сливаются здесь, значит, это место низменное, а раз оно низменное, то его все время заливает. Не надо быть ученым, чтобы это вычислить.

— Никогда не слыхал об ученом, который отличал бы низменность от возвышенности.

— Не всякий ученый туп, как пробка.

— Знаю, знаю. Где-то должен быть ученый, в котором знания сочетаются со здравым смыслом, просто до Америки он пока не доехал.

— Это доказывает наличие у него здравого смысла. Что ему делать в стране, где большой город ставят прямо на болоте.

Отсмеявшись, они хорошенько набили рты.

Когда они отужинали — Артур умял больше половины и не сказать, чтобы наелся, — Элвин с деланной небрежностью спросил его:

— Что там такого интересного, в трюме?

— У рабов, ты хочешь сказать?

— Я пытаюсь говорить, как человек, способный владеть другими людьми, — очень тихо пояснил Элвин. — А ты попытайся говорить, как человек, который кому-то принадлежит — или уж не суйся на Юг.

— Я старался понять, на каком языке говорят эти беглые.

— Ну и?

— Точно не по-французски. Там есть один канадец, и он говорит, что нет. И не по-испански — так сказал парень с Кубы. Никто не знает, по-каковски они лопочут.

— По крайней мере мы знаем, на каком языке они не говорят.

— Я знаю больше.

— Слушаю тебя внимательно.

— Тот кубинец отозвал меня в сторонку и говорит: «Знаешь, парень, я уже слыхал такой говор». «Что ж это за говор», — спрашиваю? А он: «Мне сдается, никакие они не беглые».

— Почему он так думает? — Про себя Элвин отметил, что Артур в точности копирует слова того другого и его акцент.

Раньше Артур Стюарт мог скопировать что угодно, не только человеческие голоса — крики птиц и животных, детский плач, шорох ветра в деревьях и шлепанье башмаков по грязи. Был у него такой дар до того, как Элвин переменил в нем все, даже запах, чтобы ловчие не могли больше найти Артура по обрезкам его ногтей и волос. Перемены коснулись самых глубоких и потаенных уголков Артурова существа и сказались на его одаренности. Тяжело поступать так с ребенком. Благодаря этому Артур сохранил свободу, но Элвин сожалел о цене, которую пришлось за нее отдать.

— Он говорит, что слышал такую речь, когда ездил с хозяином в Мексику.

Элвин глубокомысленно кивнул, хотя понятия не имел, что это может значить.

— Я его спрашиваю, откуда черным ребятам знать мексиканский говор, а он: в Мексике когда-то много черных было.

— И то верно, — сказал Элвин. — Они прогнали испанцев всего пятьдесят лет назад. Думаю, их вдохновил на это Том Джефферсон, освободивший черрики из-под власти короля. К тому времени испанцы должны были ввезти в страну много рабов.

— Ну да. Вот я и спрашиваю: раз в Мексике приносят столько человеческих жертв, почему ж они первым делом не поубивали этих африканских рабов? А кубинец говорит: черные люди грязные, их нельзя скармливать мексиканскому богу. И давай ржать как сумасшедший.

— Пожалуй, в том, что другие считают тебя нечистым, есть некоторое преимущество.

— Многие американские проповедники говорят, что Бог всех людей считает нечистыми духовно.

— Это ложь, Артур Стюарт. Многих проповедников ты слышать никак не мог.

— Я слышал, что так они говорят. Потому-то наш Бог и не признает человеческих жертв. На кой они ему, раз все мы нечистые, как черные, так и белые.

— Однако я не верю, что Бог именно так думает о своих детях. И ты тоже не веришь.

— Мало ли во что я верю. Мы с тобой не всегда думаем одинаково.

— Я счастлив уже оттого, что ты вообще думаешь.

— Это так, хобби. Не основное мое занятие.

Элвин засмеялся, чем Артур остался очень доволен, и принялся рассуждать вслух:

— Итак, у нас есть двадцать пять рабов, происходящих из Мексики. Они следуют вниз по Миззипи на том же пароходе, что и человек, вербующий солдат для вторжения в ту же Мексику. Поразительное совпадение.

— Проводники? — предположил Артур.

— Весьма вероятно. Они, возможно, закованы в цепи по той же причине, по которой ты притворяешься рабом. Чтобы их принимали не за тех, кто они есть на самом деле.

— Или у кого-то хватает ума полагать, что закованные рабы будут хорошо показывать дорогу на неизвестных землях.

— Ты хочешь сказать, что они не такие уж и надежные.

— Может, они не прочь умереть с голоду в пустыне, чтобы прихватить с собой белых рабовладельцев.

Значит, мальчик все-таки понимает, что смерть можно предпочесть рабству. Это хорошо.

— Жаль, что я не говорю по-мексикански, — сказал Элвин. — И ты тоже.

— Да-а.

— Не вижу, как ты сможешь выучить их язык. К ним никого не подпускают.

— Да-а.

— Надеюсь, у тебя не зародился какой-нибудь дурацкий план, о котором ты умалчиваешь.

— Могу и сказать. Я уже договорился, что буду носить им еду и выносить за ними парашу. До рассвета, когда больше никто это делать не рвется.

— Их стерегут круглые сутки. Какты вообще собираешься разговаривать с ними?

— Брось, Элвин. Ты же знаешь, что хоть один из них да говорит по-английски — как иначе они могли бы работать проводниками?

— Или по-испански, а кто-то из белых тоже владеет этим языком. Об этом ты не подумал?

— Я уже попросил кубинца выучить меня испанскому.

Это показалось Элвину явным хвастовством.

— Я отсутствовал всего шесть часов, Артур Стюарт.

— Ну, он ведь не совсем еще меня выучил.

Элвин опять задумался о том, так ли уж сильно пострадал талант, которым Артур обладал в детстве. Выучить язык за шесть часов? Нет, конечно, гарантии, что кубинский раб хорошо владеет испанским — как и английским, впрочем. Но что, если у Артура Стюарта природный дар к языкам? Что, если он был вовсе не имитатором, а мальчиком, от рождения умеющим говорить на любом языке? Элвин слышал о таких людях. Им стоит только услышать чужое наречие, чтобы заговорить на нем, как на родном.

Может быть, этот дар по-настоящему проснулся в Артуре только теперь, когда он становится мужчиной? Элвин даже позавидовал ему и тут же посмеялся над собой. Представить только, чтобы человек с его, Элвина, даром завидовал кому-то другому! Он может сделать камень жидким как вода, воду — прочной как сталь и прозрачной как стекло, может обратить железо в живое золото и при этом жалеет, что не способен овладеть чужим языком с той же легкостью, с какой кошка падает на лапы? Грех неблагодарности, один из многих, за которые его наверняка пошлют в ад.