Легенды II (антология) - Хэйдон Элизабет - Страница 14

Когда я спросила, не это ли его напугало, он сердито велел мне замолчать и вспомнить об уважении к мужу. Просто ему, дескать, ясно, что скоро болото затопит весь город, и он не желает там погибать. Мне не верится, что все дело в этом, но я рада, что у него хватило ума уйти вовремя. Он сказал, чтобы я готовила детей в дорогу и собрала побольше еды.

Я, хотя и неохотно, повиновалась. Петрус с явным облегчением начал укладываться. Карлмин сидел молча, отковыривая с лица примочку. Я поспешно наложила свежую — не хочу, чтобы Джатан увидел медную чешую на лице своего сына. Раньше я пыталась снять корку, но мальчик кричит, когда я это делаю, и кожа у него кровоточит. Кажется, он весь обрастает чешуей, словно рыба. О таких же чешуйках у себя на спине я стараюсь не думать. Эту запись я делаю второпях, перед тем как спрятать тетрадь в свою корзину. Поклажа у нас невелика, так что места вполне хватит.

Мне очень не хочется уходить от всего, что я здесь построила, но облегчение, которое испытал Петрус при вести о нашем уходе, слишком заметно. Я жалею, что мы вообще посетили подземный город. Если бы не это проклятое место, мы, возможно, обосновались бы здесь навсегда. Предстоящее путешествие пугает меня, но делать нечего. Может быть, если увести отсюда Карлмина, он снова начнет говорить.

В тот же день, позже

Написав это, я возьму тетрадь с собой в город. Если мое тело найдут, то, возможно, какая-нибудь добрая душа доставит этот дневник в Джамелию, и мои родители будут знать, где закончила свои дни Кариллион Вальджин. Но вернее всего и он, и я будем погребены под болотной почвой, заливающей город.

Я уже закончила сборы, когда ко мне пришли Челлия с Тремартином., Он исхудал, его одежда покрыта засохшей грязью. Он наконец нашел Олпи, но мальчик совершенно лишился разума, загородил дверь в свою комнату и выходить не желает. Ретио и Тремартин искали его все это время. Ретио сейчас остается у двери, защищая ее от неумолимо наползающей грязи. Тремартин не знает, долго ли он еще продержится. Ретио думает, что Петрус мог бы уговорить Олпи открыть дверь. И Тремартин, и Челлия пришли умолять нас об этой услуге.

Я не могу больше отворачиваться, видя отчаяние в глазах моей подруги, и мне стыдно, что я так долго упорствовала. Я стала убеждать Джатана, говоря, что мы пойдем прямо туда, где прячется мальчик, уговорим его выйти, а потом все вместе покинем лагерь. Я привела даже такой довод, что через джунгли лучше идти большой компанией, а не вдвоем вместе с детьми.

Он, не потрудившись отозвать меня в сторону или понизить голос, осведомился, с какой стати ему рисковать своим сыном и наследником ради отпрыска прачки, которую мы в Джамелии и в служанки не взяли бы. И упрекнул меня за то, что я позволила Петрусу подружиться с мальчишкой низкого сословия. После этого он отчеканил, что напрасно я считаю его дураком и думаю, что он ничего не знает о Ретио. Он наговорил еще много гадостей — что я осквернила брачное ложе лорда, когда легла на него с мужланом, и поддерживаю этого мужлана в его намерении возглавить Компанию.

Не хочу больше записывать его постыдных речей. Не знаю, право, отчего они все еще способны довести меня до слез. В конце концов я восстала. На его предложение идти с ним сейчас или остаться здесь навсегда я ответила: «Да, я останусь и помогу Челлии. Мне все равно, чем она занималась раньше, — здесь она мой друг».

Это решение досталось мне дорогой ценой. Джатан увел с собой Петруса. Я видела, что мальчик разрывается надвое, но желание уйти пересилило. Я его не виню. Карлмина отец оставил мне, сказав, что мое воспитание сделало из него жалкого недоумка. Карлмин снова соскреб примочку, открыв чешую у себя над бровями. Слова отца оставили его равнодушным. Я обняла Петруса на прощание и пообещала, что догоню их, как только смогу. Надеюсь, что сумею сдержать это обещание. Джатан и Петрус взяли, сколько могли унести. Нам с Карлмином, когда мы пойдем следом за ними, много не понадобится.

Сейчас я уложу тетрадь, перо и чернильницу в маленькую корзинку, которую они.мне оставили, вместе с запасными факелами, трутом и огнивом. Кто знает, когда мне доведется сделать следующую запись? Если вы прочтете эти строки, батюшка и матушка, знайте, что я любила вас до последнего часа.

Девятый день Города (как мне кажется)

первого Дождевого года

Какой глупой и мелодраматической выглядит моя последняя запись.

Это я пишу опять-таки второпях, пока не погас свет. Мои друзья терпеливо меня дожидаются, хотя Челлии моя затея кажется неразумной.

Менее десяти дней прошло с тех пор, как я впервые здесь побывала, а мне представляется, что пролетели годы. При входе мы увидели многочисленные следы грязных ног, и разгром, учиненный искателями сокровищ, заметен повсюду. Они, точно злые мальчишки, уничтожают все, что не могут забрать: выламывают куски мозаики, отбивают руки и ноги у статуй и пускают на дрова прекрасную старую мебель. Как бы ни пугал меня этот город, мне грустно видеть его разоренным. Он годами сопротивлялся болоту, но пал жертвой человеческой жадности всего за несколько дней.

Его магия в самом деле слабеет. Освещается только часть помещений. Драконы на потолке померкли. На изваянии дракона, несущего женщину, остались следы молотков. Корзина из жадеита и слоновой кости, где сидит сама женщина, помещена слишком высоко, чтобы достать до нее. Остальному залу посчастливилось меньше. В фонтане с рыбой была свалена чья-то добыча. Человек, стоявший на груде добра с ножом в одной руке и дубинкой в другой, крикнул, чтобы мы проходили — он, мол, убьет всякого, кто подойдет ближе. Вид у него был такой дикий, что мы поверили. Проходя мимо, я отвела глаза от стыда за него. У каждого из горевших в зале костров лежали сокровища и сидел страж. В отдалении слышались воинственные выкрики и стук молотков. Четверо мужчин поднимались по лестнице с тяжело нагруженными мешками.

Тремартин зажег у бесхозного костра один из наших факелов, и мы вышли из зала по тому же коридору, что и в первый раз. Карлмин, с утра не сказавший ни слова, стал напевать странный мотив, от которого у меня волосы поднялись дыбом. Я вела его за руку. Дочки Челлии, тихо всхлипывая и тоже держась за руки, шли позади.

Мы прошли мимо выломанной двери. Из комнаты за ней сочилась болотная грязь. Она, проникая через широкую трещину в дальней стене, заполнила комнату до половины, однако и здесь кто-то рылся в поисках сокровищ. Со стен сорвали и бросили в грязь заплесневелые живописные полотна.

На перекрёстке коридоров мы увидели медленно ползущий грязевой поток и услышали натужный скрип — похоже, это стонали от непосильной нагрузки балки перекрытия. Тем не менее и здесь стоял сторож, предупредивший нас, что весь участок у него за спиной принадлежит ему и его друзьям. Глаза у него горели, как у дикого зверя. Мы заверили его, что ищем пропавшего мальчика и больше ничего нам не нужно. Позади часового стучали молотки — видимо, это его друзья выламывали очередную дверь.

«Надо спешить, — сказал Тремартин. — Кто знает, что окажется за следующей дверью? Они не успокоятся, пока сюда не хлынет река. Ретио я оставил у двери Олпи — как бы другие не подумали, что он стережет там сокровище».

«Мне нужен мой мальчик. Потом я с радостью уйду из этого места», — сказала Челлия. Мы до сих пор надеемся исполнить ее намерение.

Не стану писать подробно о том, что еще мы видели, потому что свет сильно мигает. Люди тащили наверх сокровища, которые нипочем не пронесли бы через болото. Одна женщина с безумным взором накинулась на нас с криком: «Воры!» Я толкнула ее так, что она упала, и мы пустились дальше бегом.

Сырость сменилась водой, вода жидкой грязью. Увязая в ней, мы миновали маленькую гардеробную, где нашли Олпи в первый раз. Красивый туалетный столик успели порубить на куски. Тремартин свернул в боковой коридор, который я не нашла бы сама, и свел нас по узкой лестнице вниз. Пахло стоячей водой. Я старалась не думать о нажимающей отовсюду земле. Мы снова спустились вниз, в какой-то просторный зал. Двери здесь были металлические. На них тоже виднелись следы молотков, но они устояли против взлома.