Немезида (пер. Ю.Соколов) - Азимов Айзек - Страница 53

– А что если сперва это произойдет с ней?

– Сомневаюсь. Марлена считает себя иммунной. Она повторяла это уже столько раз, что я начал ей верить.

Никогда прежде не случалось Эугении Инсигне с таким страхом следить за календарем, ожидая наступления Нового года. Ведь календарь был пережитком прошлого, к тому же дважды измененным.

На Земле он отмечал времена года и даты, связанные с ними, – осеннего и весеннего равноденствия, зимнего и летнего солнцестояния – впрочем, повсюду они назывались по-разному.

Инсигна не забыла, как Крайл объяснял ей все хитросплетения календаря, мрачно и торжественно, как бывало всегда, когда речь заходила о чем-то напоминавшем ему Землю. Она усердно, но с опаской вслушивалась: усердно – потому, что всегда стремилась разделить его интересы, ведь это могло еще больше сблизить их; с опаской – потому, что память о Земле могла разлучить их, что в конце концов и произошло.

Странно, но Инсигну до сих пор мучили угрызения совести – правда, уже не так сильно. Ей казалось, что она уже плохо представляет себе Крайла, что помнит лишь воспоминания. Неужели только память о памяти разделяет теперь ее и Сивера Генарра?

Именно такая память о памяти заставляла Ротор по-прежнему придерживаться календаря. Времен года на Роторе не было, годы исчислялись по-земному, как и во всех поселениях в системе Земли и Луны, вращавшихся вокруг Солнца. Исключение составляли немногочисленные поселения около Марса и в поясе астероидов. Само понятие времени года становится бессмысленным, когда этого времени нет. И тем не менее люди считали годы, а также месяцы и недели.

Дни на Роторе были частью искусственных двадцатичетырехчасовых суток. Половину суток поселение обеспечивали солнечным светом, другая половина считалась ночью. Можно было использовать любой временной интервал, но сутки постановили считать равными земным и делили на двадцать четыре часа по шестьдесят минут в каждом, которые в свою очередь по-прежнему состояли из шестидесяти секунд. Итак, день и ночь примерно составляли по двенадцать часов.

Обжившись в космосе, начали предлагать просто нумеровать дни, исчислять их десятками, сотнями и так долее: декадни, гектодни, килодни – а если в обратном направлении – децидни, сантидни, миллидни. Однако предложения были признаны абсолютно негодными.

Ни одно поселение не могло установить собственной системы исчисления времени, иначе торговля и сообщение погибли бы в наступившем хаосе. Единую основу по-прежнему могла предложить лишь Земля, на которой все еще обитало девяносто девять процентов всего человечества и к которой неразрывные узы традиций все еще приковывали оставшийся процент. Память заставляла Ротор, как и все поселения, придерживаться календаря, в общем-то бессмысленного для них.

Но теперь Ротор оставил Солнечную систему и превратился в обособленный мир. Дни, месяцы и годы в земном смысле слова перестали для него существовать. Но хотя солнечный свет уже не отделял день от ночи, дневное искусственное освещение по-прежнему сменялось тьмой – и наоборот – каждые двенадцать часов. Резкий переход не смягчали искусственными сумерками. Не было необходимости. Каждый поселенец был волен включать свет в своем доме по прихоти и по необходимости. Но дни отсчитывались по времени поселения, то есть земному.

Даже здесь, под Куполом на Зритро, где естественный день сменялся естественной ночью, – хоть их продолжительность не вполне соответствовала таковой в поселении, – счет времени вели по-земному (снова память о памяти).

Правда, некоторые уже ратовали за отход от патриархальных тенденций. Инсигна знала, что Питт был сторонником перехода к десятичной системе, однако опасался объявлять об этом открыто, чтобы не вызвать яростного сопротивления.

Однако ничто не вечно. Традиционная вереница месяцев и недель постепенно теряла значение, привычные некогда праздники забывались все чаще. Инсигна в своей работе пользовалась сутками лишь в качестве единиц измерения. Настанет время, и старый календарь умрет; появятся новые, лучшие способы измерения времени – галактический календарь, например.

Но сейчас она с трепетом ждала приближения этой совершенно ничего не значившей даты – Нового года. На Земле Новый год отмечали во время солнцестояния: в северном полушарии – зимнего, в южном – летнего. Такое положение дел было как-то связано с вращением Земли вокруг Солнца, но лишь астрономы Ротора помнили теперь, как именно.

Для Инсигны Новый год означал выход Марлены на поверхность Эритро. Дату назначил Сивер Генарр, стараясь потянуть время. Инсигна согласилась с ним лишь потому, что надеялась, что девочка передумает.

Инсигна вынырнула из глубин памяти и обнаружила прямо перед собой Марлену, серьезно смотревшую на мать. Когда она вошла в комнату? Неужели Инсигна так задумалась, что не услышала ее шагов?

– Привет, Марлена, – тихо, почти шепотом сказала Инсигна.

– Мама, ты грустишь.

– Марлена, чтобы это заметить, не нужно обладать сверхъестественной проницательностью. Ты еще не передумала выходить на поверхность Эритро?

– Нет.

– Ну почему, Марлена, ну почему? Ты можешь объяснить мне это так, чтобы я наконец поняла?

– Не могу, потому что ты не хочешь понять. Она зовет меня.

– Кто зовет?

– Эритро. Она ждет меня. – Обычно серьезное лицо Марлены озарила легкая улыбка.

Инсигна фыркнула.

– Когда я слышу от тебя такие слова, мне кажется, что ты уже схватила эту самую…

– Лихоманку? Нет, мама. Дядя Сивер только что сделал мне очередное сканирование. Я хотела отказаться, но он сказал, что это нужно для сравнения. Я совершенно нормальна,

– Сканирование тут не поможет, – нахмурилась Инсигна.

– Материнские опасения тоже, – ответила Марлена и, смягчившись, добавила: – Мама, я знаю, что ты тянешь время, но я не хочу ждать. Дядя Сивер мне обещал. Хоть в дождь, хоть в бурю – я выйду. Впрочем, в это время года здесь не бывает сильных ветров и температурных перепадов. Здесь вообще редко бывает плохая погода. Это просто чудесный мир.

– Но он же мертв, безжизнен. Какие-то бациллы не в счет, – недобро заметила Инсигна.

– Дай время, и мы заживем здесь привычной жизнью, – Марлена мечтательно посмотрела вдаль. – Я уверена.

– Э-комбинезон вещь простая, – пояснил Сивер Генарр. – В нем не почувствуешь перепада давления. Это не водолазный или космический скафандр. У него есть шлем, запас сжатого воздуха с регенератором и небольшой теплообменник, чтобы поддерживать необходимую температуру. Конечно же, он герметичен.

– А он подойдет мне? – поинтересовалась Марлена, без особого энтузиазма глядя на толстую псевдоткань.

– Не слишком модный, – продолжал Генарр, поблескивая глазами, – но делали его для удобства, а не для красоты.

– Дядя Сивер, – строго сказала Марлена, – мне все равно, как я буду в нем выглядеть. Но мне бы не хотелось, чтобы он оказался мне велик. Мне будет неудобно в нем ходить.

Тут в разговор вмешалась Эугения Инсигна. Побледнев и сжав губы, она стояла в стороне и наблюдала за ходом событий.

– Марлена, костюм нужен для безопасности. Тут уж не до жиру – быть бы живу.

– Но он не должен быть неудобным, мама. Пусть его подгонят по мне.

– Этот должен быть впору, – проговорил Генарр. – Лучшего мы не сумели найти. Все-таки у нас в основном большие размеры. – Он повернулся к Инсигне. – Последние годы мы редко пользуемся ими. Когда лихоманка поутихла, мы провели кое-какие исследования и теперь знаем окрестности достаточно хорошо. А в тех редких случаях, когда нужно выйти наружу, используем крытые э-кары.

– Надо было и нам так сделать.

– Нет, – недовольно возразила Марлена, – я уже летала, а теперь хочу прогуляться пешком.

– Ты просто с ума сошла! – воскликнула Инсигна.

Марлена вспылила:

– Если ты не перестанешь…

– Где же твоя проницательность? Ведь я не про лихоманку, а про то, что ты и в самом деле сошла с ума – самым обычным образом. Ах, Марлена, ты меня с ума сведешь. – Инсигна повернулась к Генарру. – Сивер, если ваши э-комбинезоны старые, можно быть уверенным, что они не прохудились?