Время вспомнить (СИ) - Норд Наталья - Страница 98

  За воспоминаниями Сегред успел обстругать удилище и прикрепить к нему крючок на шелковом шнуре.

  ― Не всем, однако, суждено оставить после себя потомство. Наша королева была бесплодной, от того, говорят, не вышла замуж, ― добавил охотник. ― Да я и не удивляюсь тому, что она не хотела иметь детишек: что ни год, то, говорят, покушались на нее бесовики да желающие освободить трон для кого-нибудь другого. Говорят, тринадцать покушений было на нее, и ни одно цели не достигло. Недаром люди до сих пор почитают ее как святую, любимицу Богини-Матери.

  Преображенный встал и потянулся, отбросив задними лапами несколько увесистых голышей.

  'Тринадцать! ― Бран фыркнул. ― Куда как больше! На одной моей памяти на Магрету покушались раз десять, а до меня...'

  Сегред поднял голову на Брана, недоверчиво поморгал.

  ― На твоей памяти?

  Преображенный сел, тяжело задышал, высунув язык. Сегред застыл, напряженно наблюдая за Браном.

  'Боги, я помню. Помню ту валану из сна! Помню Магрету и себя рядом с ней! Мы плыли на острова. Я был именно таким, не молодым, но и не старым...Трюм был полон людей: мужчины, женщины, не меньше трех четверок - знатные господа. Заговор. Да, да, они были узниками, заговорщиками... Кто-то из них подкупил слугу, и Магрете подсыпали яд в пищу, а она...она вдруг пожалела тех людей и приказала отнести им свой обед...и слуга...он не выдержал...признался...она приказала посадить его к ним, к тем людям в трюме... ― Бран торопливо 'говорил', вздрагивая всем своим мускулистым телом. ― Одна женщина поднималась к Магрете из трюма и подолгу говорила с ней. Несколько человек из пленников поклялись королеве в верности после этого... Когда мы пристали к берегу и высадились, нас уже ждали. Мы, конечно, и подозревать не могли, что бесовики доберутся до Добрейшей в колониях. Я возглавлял кварту... Они...хотели отбить пленников. Мы прикрывали отход. Потом...я был ранен...видел, как отплывает валана...Они ушли, Магрета ушла, я остался. Там был человек. Он мучил меня, но так, чтобы я не умер...долго...обвинял меня...говорил, что я каждый раз встаю на его пути...говорил, что...обзывал королеву разными словами...Я смог плюнуть ему в лицо...тогда он сказал, что мое раскаяние переживет меня самого... он кричал, стоя надо мной, что я отрыжка старых богов, которые никак не могут сдохнуть и позволить истинному повелителю занять свое место...'

  ― Толий? Это был Толий Лец?

  'Это был Толий Лец.'

  Тишина. Журчит река. Где-то далеко кукушка кукует, потом срывается на хрип, замолкает, опять пыхтит и опять замолкает. Кукушка - вестник дурной славы для того, кто к ней слишком усердно прислушивается.

  'Меня насильно напоили чем-то, потом...все так мутно...какой-то старик смотрел на меня. Все померкло, но я не умер. Видел что-то...ходил...смеялся...Мы были на корабле. Я помню, как однажды обедал с капитаном и Толием, и те шутили и говорили со мной, как со старым другом. Я видел, как тело старика предали воде, и Толий сказал: 'Не морщись, все прошло, ты будешь теперь целовать женщин крепкими губами, а не куриной гузкой.' Ночью мне становилось легче. Пленс старика слегка терял контроль над телом, и я учился. И молился. Я ждал. Я не мог остановить сердце или задушить себя собственными руками, я был для этого слишком слаб...Я учился подчинять себе ноги и мечтал шагнуть с края какого-нибудь обрыва, чтобы никто уже не смог остановить меня на пути к смерти. Дальше не помню...не помню всего...обрывки...'

  ― Так кто же ты? ― вымолвил наконец Сегред.

  'Бран, Бран, я - Бран, Бран Вархио, Первый Советник Королевы, сирота, выживший при атаке гаскальских племен на поселения ко-неритов, видимо, последний из своего народа. Я был Хранителем Печати и Платка. Теперь я пес, пес, тхуутова собака!'

  ― Ты говорил, что смог уйти, не дать тем людям воспользоваться твоим телом. Как ты спасся? Как выбрался?

  'Спасся?! Ты издеваешься?! Я так и не спасся, я стал пленсом, если ты смог заметить!'

  Рука Сегреда сама потянулась за ножом. Что-то такое прозвучало в немом вопле заколдованной души, от чего охотнику захотелось бежать прочь. Лучше бы Бран ничего не вспоминал. Преображенный носился взад-вперед по небольшому пляжику, мотая головой, взрывая лапами речной песок. Охотник отворачивался, чтобы песчинки не попадали ему в рот и глаза.

   ― Постой, ― Сегред старался говорить спокойно. ― Ты ведь как-то вырвался, ты смог...уйти...умереть.

  'Я умер тысячу раз. А потом еще тысячу! А они так и не оставили меня в покое! Кто я для них? Кто? Балаганная кукла?! Какое право они имели...меня...человека чести...Я служил королеве! Да, я готов был умереть ради Святой! Я защищал ее телом и словом! Из-за этого?! Почему нельзя было просто убить?!'

  ― Бран, приди в себя, давай поговорим...

  'Не называй меня так! Я не Бран! Бран мертв! Сгнил в земле! Сколько лет прошло, что осталось ничего от того Брана?! Я тварь! Я Дитятко! Тот, кем пугают детей! Зачем я просил, чтобы воспоминания вернулись?! Я уйду...в тот храм...хватит...там стихии...там смерть...для пленса! Не могу так больше!'

  ― Бран!

  Сегред вскочил и кинулся вслед за мощным телом, пропахавшим заросли. Пес уже был далеко. Он взвыл где-то глубоко в лесу, и стаи птиц бусинами сыпались в небо там, где проносилось эхо.

  Сегред ждал весь день, ловил рыбу, спал, прислушивался к лесным шорохам. Бран вернулся ночью, когда охотник дремал, прислонившись к дереву. Сегред встрепенулся, смотрел, как преображенный бесшумно выходит из леса, идет к костру и ложится напротив. Охотник молча положил перед псом жареную рыбу на куске коры.

  'Спасибо'.

  ― Расскажешь?

  'Позже. Прости. Мне было...так больно '.

  ― Ничего. Я все понимаю. Ты был в храме?

  'Да'.

  ― И?

  'Кто я такой, чтобы спорить со стихиями? Рысь была права. Придется мне поносить еще хвост и когти'.

  ― Понятно. Ты что-то вспомнил...кроме того, что рассказал?

  'Нет. То есть да, немного. Свечи.'

  ― Свечи? Какие?

  'Свечи на корабле. В красивых подсвечниках. Они падали...Все, что помню'.

  ― Что ж, хоть что-то, может, дальше будет больше...Как мне тебя звать теперь? ― охотник улыбнулся и посмотрел преображенному прямо в глаза. ― Может, господином из рода Вархио?

  'Нет. Я Бран. Давай поедим. Я голоден'.

  ― Голоден, значит, жив, ― Сегред расстелил одеяло, нащупав место поровнее. ― И слава богам, верно?

  Бран не ответил.

  ****

  Тормант.

  Лежа на животе, Тормант ощущал, как в грудной клетке, вжатой в душную перину, с тревожными перебоями стучит сердце: удар, удар, пауза, глухой удар, слышал, как шумит за окном гостевых покоев листва, но сон подчинял большую часть сознания, и Тормант закрытыми глазами всматривался в туманные дали Левого Берега.

  Там была Дарина, не девушка из его юности, а женщина, сагиня, резкая, хмурая, непреклонная. Она стояла над обрывом, а внизу, в страшной, извилистой глубине текла Река Жизни.

  ― Я искал тебя, ― срывающимся голосом сказал Тормант в спину жене.

  Он подошел совсем близко и почувствовал тепло ее тела.

  Полуобернувшись, Дарина завела руку за спину мужчины, подтолкнула его, и Торманта повлекло к краю обрыва. Он пытался упереться ногами в землю, но давление между лопатками было таким, будто его толкала рука великана.

  ― Смотри! ― выкрикнула сагиня. ― Смотри, во что ты превратил себя! Смотри, не отводи взгляд!

  Тормант завис у самого края, у бездны. Рука, которая толкала, теперь удерживала его от падения. Внизу был туман, его клочки разлетались по ущелью, и жрец с ужасом наблюдал, как с гулким рокотом Река его Жизни, ― пенящийся гноисто-зеленый смрадный поток, ― заполняет все русло и поднимается к нему, чтобы навсегда поглотить его.

  Он проснулся от собственного крика. Долго лежал на мокрых от пота шелковых простынях, не решаясь закрыть глаза. Дарина что-то еще сказала ему в спину, прежде чем поток засосал его, сдирая плоть с костей. Она сказала: 'Наша девочка'.