Время вспомнить (СИ) - Норд Наталья - Страница 91

   Глава 18. Не обратится Сердце в камень никогда....

   Не обратится Сердце в камень никогда,

   Его не тронет сила злобного труда,

   И вся та боль, что заслонила в Сердце Свет,

   Чрез жизни и века сойдет на нет.

  Седьмая священная граха из третьей книги 'Четырехкнижья'.

  Перевод с ээксидера Тайилы Нами.

  432 год от подписания Хартии (сезон раннего лета).

  Тайила

  Шли дожди. Тай несколько дней подряд выстаивала длинную очередь из таких же, как она, девушек, ищущих место. Она даже показала свои бумаги, свидетельствующие о том, что она служила при дворе, в надежде, что в столичном документарии не свяжут ее имя со слухами вокруг воспитанниц Магреты. Ей предложили пару мест в самом Патчале, но Мейри настаивала на том, чтобы Тай покинула столицу. Тай приходила домой промокшая и чуть не слегла с простудой. Мейри сварила целый кувшин горчайшего зелья и, чашка за чашкой, потчевала им подругу. Тай пропиталась насквозь запахом гвоздики. Простуда ушла, но ненастье не позволяло ей искать работу далее. Тайила часами сидела у открытого окна, глядя на потоки воды за окном. Хорошая компания, чашка чая, умная книга и вынужденное безделье раньше порадовали бы ее, но теперь ей было тягостно.

  Мейри молчала и не торопила подругу, но Тай чувствовала, что сагиня напряжена. В те дни, когда чтица ходила от дома к дому вдоль набережной, Мейри садилась на кожаный коврик в укромном уголке у воды под каменным выступом и медитировала, держа пальцы в текущей воде. Она промокала не меньше Тайилы, но не болела, лишь с каждым днем становилась все более молчаливой и замкнутой.

  Из-за дождей Доф и Алота вернулись немного раньше, чем планировали. Вечерами, влажными и ветреными, вся компания собиралась у камина. Женщины чинили одежду, писали письма, адман Лард, положив на кофейный столик эпистолярный короб, начисто переписывал переводы Тай с ээксидера, время от времени обращаясь к чтице по поводу того или иного отрывка.

  Тай отвергала все предложения адмана Ларда, касающиеся работы в театре. Она объясняла постановщику, а заодно и недоумевающей Мейри, что быть чтицей и играть на сцене - совершенно разные вещи. В первом случае одушевляется книга, но чтица сама решает, какие чувства и в какой степени преподнести слушателям. В театре же идет настоящее действо, робости и сдержанности там не место, да и для сцены Тай уже 'стара'.

  В один из вечеров, когда Тай зачитала вслух одну из переведенных ею древних легенд Н' Котега о заточенном в башню юноше, Алота вдруг сказала, что не любит театр. Доф взял ее за руку, говоря о чудесах перевоплощения и богах, покровительствующих актерскому творчеству. Девушка покачала головой и произнесла:

  ― Мой милый брат, твои пьесы прекрасны, твои актеры и актрисы очаровательны и талантливы. Но я готова часами слушать нашу Тайилу вместо того, чтобы смотреть на сцену и думать, что юношу, запертого в каменной ловушке и обреченного на смерть, ― человека, все же сохранившего веру в богов и людей, ― будет играть актер в жизни, регулярно и далеко не с целью общения на театральные темы, посещающий спальню Ставленника. Закулисье - это грязь и непотребство. Мне даже страшно, когда ты общаешься с барышнями со сцены.

  В глазах постановщика мелькала надежда на то, что Алота выказывает ревность, но девушка, заметив взгляд Дофа, нахмурилась и объяснила:

  ― Ты можешь попасть в беду. Из-за этих девушек, которые благоволят тебе из-за...из-за твоей внешности и доброты...они все кокетничают с тобой, а у большинства из них есть именитые покровители. А ты...

  ― ...а я всего лишь адман, ― договорил за Алоту Доф.

  ― Да. Раньше за расположение женщины дрались на дуэлях, а сейчас убивают из-за угла или травят ядом.

  ― Я очень осторожен, ― уверил девушку Доф. ― Никогда не остаюсь ни с одной из них наедине. Многие актрисы считают меня жестоким тираном - настолько я строг с ними. Мне не нужны ни яды, ни даже дуэли.

  ― Ты не должен уговаривать Тай играть в театре. Она права ― ее талант для оживления книжных страниц и таких вот вечеров, когда понимаешь, что жизнь прекрасна. Я уверена, что в Метрополии найдутся люди, готовые оценить ее мастерство, если она так уж хочет покинуть нас, ― Алота с упреком посмотрела на Тайилу.

  Тай виновато улыбнулась, а Доф развел руками:

  ― Древнее искусство сказительниц и чтиц, то, что наша Тайила продемонстрировала на еще не испорченном севере в Ко-Барох Брел, здесь, в столице, уходит в небытие. Театр превращается в балаган, да еще в самый худший его вариант - дешевый, для нетребовательной публики, охочей до грубых зрелищ, с фривольными сценками, глупыми шутами и шутовками. А ведь раньше балаганы были хранилищами древних легенд и сказаний, вестниками живых богов.

  ― Многие из них и сейчас поддерживают древнюю веру, хоть это иногда стоит им изрядной потери заработка, ― отозвалась Мейри. ― Крупные города им приходится объезжать стороной, ведь там за пьесы о старых временах могут и намять бока, а то и заставить исчезнуть.

  Мейри сидела на полу на подушке, скрестив ноги. На ней была сажеская одежда - льняные брюки и длинная туника, расшитые красным крестом. Небрежно заплетенная смоляная коса была еще влажна после банной. Мейри читала письмо от учителя, вглядываясь в бисерно-мелкий почерк сага.

  Доф спустя несколько семидневов после выздоровления Алоты все также смотрел сагине в рот. В день, когда он сидел у постели умирающей и не ждал уже спасения для своей любимой, Мейри просто вошла в его дом и заняла его место у изголовья кровати. Он не разу ей не прекословил: когда она сказала собрать и сжечь всю одежду Алоты, он сам увязал в тюк платья, блузы и юбки; когда в доме кончилась соль, которую Мейри засыпала в мешочек и клала в ноги больной, он приволок целый мешок. А потом вместе с Тай ходил высыпать использованную соль, почему-то покрывшуюся черной плесенью всего лишь за несколько дней, в Неду. Он покупал на рынке вязанки крепчайшего чеснока, а потом закапывал загнившие головки в землю у реки, ни разу не спросив у сагини объяснения; он заказал у ювелира широкие серебряные браслеты - Алоте на запястья и щиколотки, ― и хоть это для него было понятным. Адмана Ларда коснулась тень иного мира, и он совсем по-другому вчитывался теперь в старинные легенды и сказки, переведенные Тайилой. Для него Мейри была посланницей богов, настолько необычной, что заслонила в его глазах даже Тай, чтицу и одаренную свыше поэтессу.

  ― Расскажи мне о таких балаганах, ― у постановщика загорелись глаза. ― О тех, что еще помнят живых богов.

  ― Учитель как раз пишет о таком, ― Мейри перевернула страницу, скользя взглядом по строчкам. ― Он рассказал, что балаган с юга-запада был у них за три дня до того, как было написано это письмо. Балаганщики показали пьесу о дружбе охотника и преображенного.

  ― Преображенного?

  ― Животного, соединенного с человеческим духом.

  ― Да, конечно, я читал об этом, ― взгляд Дофа затуманился. ― Дивная, должно быть, вышла пьеса. Вот бы и мне суметь воплотить на сцене сажескую сказку. Карлик Провах смог бы сыграть любого зверя, найди мы подходящую шкуру.

  ― Не очень хорошая мысль, ― Тай покачала головой. ― Такая пьеса на сцене столичного театра будет равняться открытому протесту против власти бесовиков, а значит, и короля.

  ― Ты права, ― постановщик тряхнул волосами. ― Никто мне не позволит ставить в Патчале историю об охотнике, 'Сказание о Ронильде' попало на сцену лишь потому, что повествует о древних королях, но не ставит их власть под сомнение. Не кажется ли вам милые барышни, что самое время пить чай с пирогом. На этот раз Тай превзошла саму себя. Я трижды проходил мимо кухни и каждый раз с трудом сдерживался, чтобы не отхватить кусочек. В такую погоду чай со сладким - самое лучшее времяпровождение.

  ― Я принесу пирог и разолью чай, ― сказала Алота. ― Тай, Мейри, сидите, не вставайте. Наконец-то займу себя чем-нибудь полезным, а то сижу день-деньской как клуша. И чайник стоит на печи горячим.