Время вспомнить (СИ) - Норд Наталья - Страница 69

   Глава 14. Балаган

  432 год от подписания Хартии (сезон весны)

  Кормуша.

  Купец Кормуша совсем упарился в теплом жакете. Как назло, небольшой караван двигался вдоль кромки леса по солнечной стороне. Кормуша с завистью смотрел на слугу, одетого в легкий дублет. У самого купца пот из-под каракулевого воротника стекал до самого недовольно бурчащего с голодухи пуза. Вот уж вздумал нарядиться перед самым Тан-Даном, когда на юге уже зрела в лесу ранняя земляника.

  На ферме пообедать не удалось: Перепел только что вернулся из столицы, пребывал в скверном настроении, ворчал, ругался и не был расположен охаживать прижимистого Кормушу. Пришлось брать, что дали, и убираться, пока 'создатель' не передумал.

  Купец уже раз нанимал у Перепела зверя. Тот сослужил хорошо - об обидчике Кормуши, ажезском торговце, переманившем всех покупателей южными безделушками, а потом чуть не выжившим Кормушу из Митрицы, уже несколько лет ничего не было слышно. Несмотря на успех, купец не собирался вновь обращаться к 'создателям', помня о том, как жутко было ему лежать в постели рядом с мирно сопящей женой и думать о том, как крадется в ночи адская тварь, ведомая человеческой душой. А если что-то пойдет не так в мертвой башке, перепутает тварь жертву с заказчиком (животное как-никак), и захочет поохотиться на самого Кормушу? Купцу чудился даже шорох под окном, он будил жену, и, обливаясь потом, выслушивал попреки. Ну был он трусоват, как не признать! Так то - даже не трусость, а осторожность. Которой, однако, в дельце с окаянником Копытом вовсе и не хватило.

  Кормуша уже давно в Митрице приторговывал контрабандой, пользуясь своими родственными связями в городском документарии. Один раз всего лишь провернул он дельце криво: как только отчалила последняя шлюпка, переправившая с 'черной валаны' специи, не выждал, а сразу выставил их в лавке по цене выше, чем договаривались. Он и раньше так делал, успевая расторговаться за пару четвертей сезона, а потом, когда валана возвращалась, уже на остатках менял цену на прежнюю. Покупателям он объяснял, что товар свежий и лучшего качества, что было истинной правдой. Так удавалось положить в карман лишку четверок пять золота. Оказывается, в тот злополучный раз Копыто, бывший при контрабандистах посредником, не ушел с ними за Залив, а остался в городе и случайно раскрыл обман купца.

  Сколько не божился Кормуша, что зла не желал, а хотел лишь чуть выгадать, окаянник, свято чтивший главный закон 'теневого братства' - ни в коем случае не привлекать к себе внимания - поставил купцу условие: плати за лукавство золотом и выходи из дела. Сроку дал ему два семиднева. Деньги-то, бесы с ними, хоть и жалко до икоты, но потерять доверие братства...Урон на всю торговлю. Не будет хорошего товара - не будет и дохода. Это ведь только по документам караваны Кормуши ходят за Залив всего раз в год и привозят чуть ли не песок из ажезской пустыни. А кто захочет делать все по правилам? Отдай в казну налог, заплати за место на судне. И доверенному лицу отстегни! Не сам же Кормуша будет таскаться по заморским рынкам, обеспечивая лавку необходимым товаром?

  А все так славно было налажено! Товару каждый сезон прибывало: пряности, ажезские масляные лампы, курительницы и благовония, табак, чай, кофе, ткани. Чиновнику, к которому приписана лавка, платилась в сезон достаточная сумма, чтоб тот ненароком не заглянул в лавку с проверкой. В документарии кузен купца за небольшую мзду подписывал все бумаги, отчеты и разрешения. Вот и встал Копыто Кормуше поперек горла. Купец посчитал, что окаянника легче порешить, чем уговорить. Легче и экономнее.

  За помощью Кормуша пришел к Перепелу. Купец давно знался с бесовиками, с тех пор, как сильно заболел, чуть не умер, и получил от храма дар не хворать. Он даже иногда жертвовал 'смерть победившим' по нескольку серебрушек. В Митрице к бесовикам относились хорошо, у Храма было полно поклонников. Болтали, конечно, всякое, но люди рассуждали так: раз живет такое зло в мире, а боги не сильно-то и беспокоятся, так лучше я первым супротив соседа какое умение приобрету, чем он против меня.

  О бестиях, впрочем, мало кто знал, Купец полагал, что те, кто знал, болтать о том не станут, и сам молчал. Ему-то за немалое золото о 'преображенных' по секрету поведал жрец Ювана из храма в Ко-Днебе, когда Кормуша, запуганный и замордованный нанятыми ажезским купцом окаянниками, в панике уже искал по ближним городам новое торговое место и покупателей на свою лавку. Он прибежал в Храм, лелея надежду выхлопотать себе новый дар. Храм отказал. Не могло бренное тело Кормуши то ли что-то там 'нести', то ли 'вынести'. Ювана, глядя на муки доведенного то отчаяния торговца, рассказал ему о ферме Перепела, стращая при этом Кормушу жуткими карами, если тот проговорится. Тот и не собирался болтать, даже жене не сказал. Сам нашел ферму и сам договорился, никому не доверяя. Вышло ему это в кругленькую сумму, но Кормуша, себе, жадному, удивляясь, ничуть не пожалел: во-первых продавать лавку и налаживать торговлю на новом месте обошлось бы ему дороже, а во-вторых, он сподобился поглядеть на диво дивное (полуживых-полумертвых тварей из сказок) и отомстить обидчику страшно и кроваво.

  Однако теперь Кормуша поглядывал на выбранное им 'чудо' с сомнением. Перепел в этот раз подсунул ему бойцового пса, крупного, страшненького (вон слуги и мордобойцы косятся с опаской), но, на взгляд купца, недостаточно свирепого. То ли дело была горная кошка, что упокоила ажезца - ловкая, зубастая, покрытая жутковатыми наростами, такую увидишь - сам богам душу отдашь, без принуждения.

  С другой стороны, хорошо, что хоть такую бестию удалось заполучить, это теперь-то, когда в окрестностях совсем обнаглели сажеские охотники, перебившие чуть ли не половину перепелова зверинца, и сам 'создатель' нижайше просил в Патчале выделить ему отряд бесовиков для наведения порядка. Другие преимущества у такого выбора тоже имелись: Кормуша пса почти не боялся, он видывал баулия и раньше, на боях в Буэздане. Купец даже смог взять с собой слуг и пару мордобойцев для охраны, напев им, что решил сам разводить бойцовых псов.

  Сейчас баулия бежал впереди, принюхиваясь. Они столбов на пятнадцать отъехали от фермы. Кормуша собирался оставить пса в своем охотничьем домике, вернуться в город и обеспечить себя свидетелями, когда натравленная на Копыто тварь будет вершить правосудие. Купец все выведал об обидчике: знал, в каких корчмах тот любит ошиваться, у какой девки ночует, и даже, где у окаянника схорон. На схорон у Кормуши были большие надежды - сходы и дележ контрабандисты проводили в доме сестер-тряпичниц, на отшибе города. Лучше места для нападения было не найти. Кормуша был уверен, что Копыто не отобьется, никто бы не отбился, да и окаянник сам из себя был не дюжий, правда ловкий и хитрый. Купец только боялся, что кто-нибудь станет свидетелем убийства, пойдут слухи, и ниточки разговоров и пересудов приведут к бесовикам.

  В общем, тревог у Кормуши хватало. От жары и переживаний у него даже разболелась голова. Он не заметил, как пес убежал вперед за поворот, услышал лишь пронзительный собачий визг и крики людей. Кормуша встрепенулся и остановил коня, вглядываясь в сплетение ветвей, загораживающих изгиб дороги. Спутники его за спиной настороженно замолкли. Купец пальцем показал одному из мордобойцев, чтобы тот поехал вперед, а сам осторожно двинулся следом.

  Дорога, обогнув овраг, вывела небольшой караван к заливным лугам на берегу мелкой, но широкой речушки. Столбах в пяти виднелась деревушка со ржавым шпилем Единохрамия. На лугу под открытым небом трепетал на ветру аляповатый балаганный шатер, обставленный по кругу яркими повозками. Балаганщики, как видно, стояли в этом месте уже несколько дней: в молодой траве, режущей глаза ядреной зеленью, рыжей вязью были вытоптаны паутинки троп и дорожек, черными проплешинами выжжены круги от кострищ. У края дороги валялось три овечьих тела, порванных, окровавленных и безголовых.