Санта-Хрякус - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 57

— Рад это слышать, — мрачно произнес о боже.

Он дернул на себя рычаг, который переключал цепь на другие шестерни, и снова налег на педали. Площадка со скрипом поползла вверх.

— Все, достаточно, — крикнула через несколько минут Сьюзен. — Так, посмотрим… Аабана Бутылкер…

— Полагаю, Фиалка находится гораздо дальше, — попытался пошутить о боже.

— Вперед!

Башня, покачиваясь, поползла вдоль полки с книгами на букву «Б».

— Стоп!

О боже резко нажал на педаль тормоза, и башня зашаталась.

— Кажется, это она, — донесся сверху голос Сьюзен. — Можешь опускать.

Завращалось огромное колесо, увешанное свинцовыми грузами, и башня со скрипом и скрежетом начала складываться. Когда до пола оставалось несколько футов, Сьюзен спустилась по лестнице.

— Здесь что, есть абсолютно все? — спросил о боже, когда Сьюзен начала листать книгу.

— Да.

— Даже боги?

— Все живые и обладающие самосознанием существа, — сказала, не поднимая головы, Сьюзен. — Странно… Похоже, она находится в заточении. Но кому могло понадобиться заключать в темницу зубную фею?

— Кому-нибудь, у кого очень болят зубы? — Сьюзен вернулась на несколько страниц назад.

— Голова закрыта мешком, ее куда-то несут. Так… — Она перевернула страницу. — А здесь говорится, что она зашла к Банджо, взяла зуб… а потом почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной… затем ее долго везли на телеге… мешок сняли… какая-то дорога… и…

— Все это написано в книге!

— В автобиографии. У каждого человека она есть. Тут описывается вся твоя жизнь по мере ее развития.

— И у меня тоже есть автобиография?

— Думаю, да.

— Ничего себе. «Проснулся, поблевал, захотел умереть». Не слишком увлекательное чтение.

Сьюзен перевернула страницу.

— Башня, — сообщила она. — Фиалка находится в башне. Изнутри башня вся белая, ноне… снаружи? И выглядит нереальной? Вокруг растут очень странные яблони. Рядом виднеется река, тоже ненастоящая. Там плавает много золотых рыбок… на поверхности.

— Типичные последствия загрязнения окружающей среды, — понимающе кивнул о боже.

— Сомневаюсь. Здесь говорится, что рыбки живые.

— Живые и плавают на поверхности? Как такое возможно?

— Это то, что видит Фиалка.

— Правда? Слушай, может, она этого своего плесневелого сыра переела?

— Голубое небо, но… нет, вероятно, она ошибается… тут сказано, что голубое небо только над головой…

— Самое нормальное место для неба. Лучше и не придумать, — ответил о боже. — А вот если оно вдруг оказывается у тебя под ногами, верный признак: жди беды.

Сьюзен полистала страницу туда-обратно.

— Она имеет в виду, что небо есть только над головой, а по краям его нет. К примеру, на горизонте неба нет.

— Прошу прощения, — нахмурился о боже. — Я очень недолго живу в этом мире и не являюсь его выдающимся знатоком, но, по-моему, на горизонте тоже должно быть небо. Иначе как можно определить, что это горизонт?

Сьюзен вдруг показалось, что где-то она видела нечто подобное, однако едва она попыталась сосредоточиться, как ощущение исчезло.

— Я абсолютно точно видела это место, — промолвила она, постучав пальцем по странице. — Если бы она повнимательнее присмотрелась к деревьям… Здесь говорится, что у них коричневые стволы и зеленые листья и что Фиалке они кажутся странными. И… — Она сосредоточилась на следующем параграфе. — Цветы. Растут прямо в траве. С большими круглыми лепестками.

Ничего не видящим взглядом Сьюзен уставилась на о боже.

— Подобный пейзаж просто невозможен, — сказала она.

— А по мне, так вполне нормальный пейзаж, — возразил о боже. — Небо. Деревья. Цветы. Мертвые рыбешки.

— И коричневые стволы деревьев? Обычно они бывают сероватыми, покрытыми мхом. Такие коричневые стволы я видела только в одном месте. И там же небо бывает только над головой. Его голубизна не касается земли…

Она подняла голову. В самом конце библиотечного прохода располагалось одно из очень высоких и узких окон. Оно выходило в черный сад. Черные кусты, черная трава, черные деревья. Скелетики рыб, плавающие в черной воде пруда под черными лилиями.

Цвета в некотором роде присутствовали, но все они представляли оттенки черного, как если бы черный луч пропустили через призму. Кое-где черный цвет с определенной натяжкой можно было принять за темно-лиловый или полуночно-синий. Но в основном все было черным, и небо тоже было черным, потому что данный мир принадлежал Смерти — и этим было сказано все.

Смерть принял ту форму, которую люди создали для него за долгие-долгие столетия. Почему Костлявый? Потому что кости ассоциируются со смертью. Косу придумали сельские жители, посчитавшие эту деталь удачной метафорой. А в Мрачной местности он жил потому, что, согласно людскому пониманию ситуации, не мог жить в более приятном месте, среди каких-нибудь цветочков и пташек.

Такие существа, как Смерть, рождались в воображении людей и там же обретали форму. И он не был единственным…

…Но ему не понравился сценарий. Смерть начал интересоваться людьми. Было ли это мыслью или всего лишь воспоминанием о том, что еще не случилось?

О боже не спускал с Сьюзен глаз.

— Мы можем отправиться за ней? — спросил он. — Я говорю «мы», поскольку, оказавшись в неудачном месте в неудачное время, стал невольным участником событий.

— Она жива, — откликнулась Сьюзен. — А значит, рано или поздно она умрет. А еще это значит, что я смогу ее найти.

Она повернулась и направилась к выходу из библиотеки.

— Но если тамошнее небо, как она утверждает, располагается исключительно над головой, что пролегает между небом и горизонтом?

— Ты не должен идти со мной, — сказала Сьюзен. — Это не твои проблемы.

— Да, но, учитывая, что единственной целью моего существования является плохое самочувствие, любые перемены — только к лучшему.

— Там может быть опасно. Вряд ли она задержалась там по собственной воле. Ты умеешь драться?

— То, что я умею, куда страшнее. Я могу заблевать кого угодно с ног до головы.

Лачуга ютилась на самой окраине городишки под названием Скрот. У Скрота были весьма обширные окраины, сплошь заваленные обломками телег и дохлыми собаками, — люди зачастую проходили этот городок насквозь, даже не осознав, что побывали в «том самом» Скроте. Да и на карте он появился лишь потому, что картографы очень не любят пустых мест.