Живая душа - Трутнев Лев - Страница 8

Лишь на полянке, увидев синее небо и залитые солнцем березы, я остановился, хватая ртом горячий воздух. Правая рука, сжимавшая топор, занемела, и я перекинул его в левую, поняв, что теперь волк на меня не бросится. Не спуская глаз с зарослей, я трусцой побежал к вязанке прутьев и шустро поднял ее. Оглядываясь, я, как мог, заспешил к деревне, и чем дальше оставались тальники, тем спокойнее становилось у меня на душе. Уже и не верилось, что волк был рядом. Не показалось ли?

– Вот те возьми, где устроились! – удивился дед, выслушав мой торопливый рассказ. – Под боком у деревни! Беги к заготовителю, а то волчица перетащит щенят в другое место…

Заготовитель взял новенькую одностволку, как он сказал – казенную, кинул в телегу топор, лопату и мешок и крикнул мне:

– Поедем! Быстрей!..

Он так гнал лошадь, что телега прыгала на кочках, подбрасывая меня, и даже думать было невозможно, не то что говорить. До ивняков мы доехали быстро, и заготовитель, привязав лошадь к березке, заторопился:

– Бери топор и лопату! Скорее!

Схватив ружье, он устремился к буграм: место это он знал не хуже меня, а то и лучше, и точно ориентировался. С непонятной тоской двигался я за ним, держа топор наготове.

Снова запахло звериным духом, падалью, и мы вышли к логову.

– Карауль! – приказал заготовитель и, сунув мне ружье, запустил лопату в черное отверстие норы.

Раздались какие-то звуки, не то визг, не то урчание. Он нагнулся, вытянул за лапы одного волчонка и ударил головой о лопату.

Темнота полыхнула перед глазами, колючий озноб прошел по спине, а пока я приходил в себя, заготовитель и второго волчонка убил таким же способом. Наполовину скрывшись в норе, он шарился там, я же, потрясенный злой жестокостью, старался не глядеть на волчат с окровавленными головами.

– Ты же говорил – шесть, – вылез из норы заготовитель. – А где они?

Я молчал, не понимая его.

– Унесла, сука! Успела! – Отряхнув ладонь о колено, заготовитель вырвал у меня из рук мешок и покидал туда мертвых волчат. – Ну вот что, будем искать новое логово: перепрятала она их…

Но я плохо слушал его, глубоко сожалея, что рассказал про свою находку. Проанализировать непростые отношения человека с дикой природой я тогда не мог. Меня лишь терзала жалость к маленьким, так зверски убитым волчатам.

Печка раскалилась, низко гудела, бросая в дверку отсветы буйного пламени. Тепло, исходившее от ее жестяных боков, заполнило избу, согрело пол, стены, слизало с окон лед, приятно успокоило нахолодевшее за день тело. Я только что вернулся из очередного похода в лес и отогревался на большой печке.

– Вся эта твоя затея с капканами ненадежная, – говорил Стёпину дед. – Волка обхитрить трудно. Ты, поди, забыл, как с капканами заниматься?

Они сидели друг против друга на скамейке. Заготовитель появился сразу, едва я сбросил в ограде отяжелевшие лыжи. Он теперь сам приходил ко мне, едва заметив мое возвращение с промысла.

– Да нет, не забыл. – Стёпин рассматривал двух крупных колонков[24], добытых мною в этот раз. – И вываривал, и полынью натирал, и все другое делал, как надо.

– Тогда, может, и попадут…

– Я к тебе с просьбой, Леонид, – поднял свой глаз на меня заготовитель. – Завтра собираюсь волчьи капканы проверить, а куда мне одному: одна рука – не две, и вижу плоховато – ни взять, ни пристрелить зверя.

Неприязнь к этому хитрому человеку так и осталась у меня в душе, лишь сглаживаясь и смягчаясь со временем, и помогать ему не было никакого желания.

Дед как понял меня:

– Ты же и ставить его приглашал, а сам управился и теперь обойдешься, – оговорил он Стёпина.

– Так ставить проще: я их прямо с саней маскировал. А на живого зверя одному опасно. Вдруг подфартило… – С какой-то иной, непривычной стороны открывался для меня заготовитель. – Так поможешь?

Стёпин сутулился, и мне стало его как-то жалко. Все же, несмотря на все обманы, заготовитель немало содействовал моему приобщению к охоте, кое-что подкидывал за пушнину, поддерживал. И я согласился.

… Пока ехали по торной дороге, лошадь шла ходко, хотя частые раскаты и мешали ей держать ровный шаг. Низко стояли тучи, закрывая солнце. Лишь в рваные промежутки между ними струился желтый свет, отчего небо было пестрым, как степь ранней весной. Пахло конским потом, соломой и сухим снегом. Тихо скрипели вязки саней, да изредка покашливал Стёпин.

Проехали свежие вырубки и уперлись в край большого заболоченного леса. Глубокие снега окружали нас.

– Отсюда идти придется, – встал с саней Стёпин. – Лошадь не утянет сани по таким заносам, да и напугаться может, если что. Привада-то вон за тальниками, триста сажен[25] отсюда. – Он кинул коню охапку сена, взял с саней топор и веревку. – Ты надевай лыжи, будешь дорогу торить[26]. Я – за тобой: всё легче, чем по целине лезть… Откуда-то взялась сорока, застрекотала, к ней подлетела еще одна.

– Вот они, уже услышали, на доклад прилетели! – Стёпин поправил одежду. – Ну, пошли…

Я взял на плечо ружье, нацепил на валенки лыжи и двинулся в том направлении, куда показал заготовитель. Снег был рыхлым, и за мной оставалась широкая борозда, по которой шел Стёпин. Вначале я убежал от него, но скоро выдохся, упрел и остановился. Спокойно и безмолвно дремал заснеженный лес: ни звука, ни движения.

– Куда попер, как паровоз! – тяжело дыша, серчал Стёпин. – Глянь там, под березой, ничего не видно?

На поляне возвышалась могучая, несколько отстоящая от опушки леса береза. Я шел и не обращал на нее особого внимания – береза как береза, таких немало встречалось в нашем лесу. Но тут обомлел от неожиданности: недалеко от нее метался большой серый зверь, поднимая снежную пыль. Он как из-под земли появился, возникнув внезапно. Минуту назад там никого не было. Не мог же я не заметить волка! Скорее всего, зверь таился до определенного момента, а потом вскочил. Он то вскидывался над снегом, то падал, скрываясь в нем.

– Что, попался? – понял по выражению моего лица Стёпин. – Не стреляй, не кровянь шкуру, я его дрючком пришибу!

До волка было еще далеко, и стрелять я не собирался.

– Раз попал, то не вырвется, – с каким-то злорадством выговаривался заготовитель, надрубая нетолстую березку. – Сейчас я его батожком[27] попотчую. – Он быстро очистил от сучков стволик березки и отрубил от него увесистую палку. – Пошли! Только ружье держи наготове. Ежели чего – стреляй!

Зверь давно нас увидел и в который уже раз попытался вырваться из страшной ловушки. Он бился в снегу, поднимая белые смерчи, и порой трудно было разглядеть положение его тела – так несуразно извивалось оно в этих диких прыжках.

– Рвись, рвись, разбойник! – разглядел волка и Стёпин. Он шагал твердо, держа палку наперевес. – Тяни свои жилы, ломай кости! Тебе конец…

Я шел рядом с ним и вздрагивал от каждого всплеска снега, от железного звона капкана с цепью, от клацанья волчьих зубов – и тонкий страх, и жалость, и печаль давили душу. До зверя было шагов пятнадцать, когда он перестал биться, поняв тщетность своих усилий. Я полностью разглядел крупного, чуть припавшего к земле зверя с взъерошенной шерстью, окровавленной пастью, со злыми блескучими глазами. Передняя и обе задние его лапы, зажатые капканами, красили снег лоскутами спущенной кожи. И выбитое до черной земли место, и алый снег, разбросанный по сторонам, и взлохмаченный суровый зверь являли жуткую картину. От нее сердце сжалось в дробном стуке и скулы свело.

– Возьми на прицел и стой! – крикнул Стёпин, медленно, шаг за шагом, продвигаясь к волку.