Живая душа - Трутнев Лев - Страница 2

Особо нужно сказать о небольших повестях «Красный лис», «Белогрудый», «Длинноухий», входящих в сборник. В них Лев Емельянович с присущей ему художественной яркостью и доподлинным знанием биологии животных описал жизнь красного лиса, гуся и косулёнка, исходя из их восприятия окружающего мира и как бы незримо присутствуя рядом с ними во всех забавных и трагических приключениях, происходивших с этими зверями. Читаются эти повести с неотрывным интересом не только как подлинно приключенческие, но и как раскрывающие многие тайны природы, ее красоту. «Этот крик, далекий, едва уловимый, смахивающий на вой, красный лис услышал в самой середине чистой, прозрачной от снега и небесного излучения ночи и вскочил упруго и резко. Сладко и тревожно забилось звериное сердце, когда он во второй раз уловил легкое отрывистое тявканье с подвыванием. Нечто волнующее, теплое заполнило лиса и вырвалось наружу резким хрипловатым лаем. Пропала вся его осторожность. Ослепленный неудержимым порывом, ошалевший от каких-то новых, испепеляющих чувств, бежал зверь по снегу прямо на долетающие из глубокого пространства звуки. Музыкой непреодолимой силы звучала для лиса призывная песня самки, и никто не остановил бы его в безумном порыве стремительного бега. Разве что смерть. Но сумрачная ночная степь была пустой, гулкой, как хрупкий стеклянный сосуд огромных размеров, и все в ней пело голосом тоскующей лисицы, тоненько, с переливами, и ни единого постороннего звука, мешающего тому пению, не проявлялось…» («Красный лис»).

В заключение следует сказать, что детство Льва Емельяновича выпало на военные и послевоенные годы, которые он провел в глухой сибирской деревне. Позднее окончил среднюю школу, техникум, служил в армии. После армии поступил в институт на специальность инженера-механика. Более двадцати лет проработал в научно-исследовательском институте. Много ездил по стране. По служебным делам и в охотничьих скитаниях побывал в разных краях. Писать художественную прозу начал рано, еще в школе, но первую книжку удалось издать лишь в 1965 году. Сейчас Лев Емельянович – автор семнадцати книг для взрослых и детей – романов, повестей, рассказов, сказок, очерков, публицистики, изданных в Москве и Омске. Член Союза писателей России. Он – лауреат литературной премии имени В. Я. Шишкова. Его книги были представлены на Международных книжных выставках в Пекине, Женеве, Дели, а сам он был в делегациях писателей, представляющих современную литературу России.

Творческие планы писателей часто держатся в тайне. Известно лишь одно: Лев Емельянович продолжает активно работать. Пожелаем же ему творческих успехов и новых интересных книг!

Юрий Перминов

Рассказы

Гроза

Глиняная крынка, обвязанная у горловины веревочной петлей, стояла подле моего друга, доверху, с бугорком, наполненная ядреной полевой клубникой. И мой старый эмалированный бидончик белел в траве неподалеку, выделяясь красной шапочкой ягод, набранных верхом. На широкой поляне, между двумя колками[1], не было никого, и мы вдвоем до отвала наедались сочной пряно-сладкой клубники, приминая мягкую траву вместе с ягодником.

С утра небо туманилось редкой белёсой пеленой. Тускло светило солнце. Тихая прохлада не давала подняться зною, и приятно было ползать по траве-мураве, собирая ягоды.

Мало-помалу небо тускнело. Бледным пятном проступало сквозь наползавшую пелену туч полуденное солнце. Из-за леса стал доноситься слабый глухой рокот.

– Дождь будет! – оглядывая потемневший лес и прислушиваясь к отдаленным раскатам грома, встревожился я. – Пошли домой!

С ношей бежать неудобно: того и гляди, споткнешься и высыпешь все, что набрал, потому мы и пошли шагом.

Гром нарастал. День темнел и темнел. Холодный ветер погнал по траве зеленые волны, взлохматил притихший лес. Гроза шла навстречу. В промежутках между лесами на короткое время открывались неохватные взглядом дали, и там темная, с седыми прожилками туча занавесила все небо от края до края, клубясь и наползая рваными краями на белесую деревню, за которой все почернело, будто обуглилось. С солнечной яркостью прошивали эту темень корявые жилки молний, и что-то с угрожающим грохотом перекатывалось поверху. Там, за деревней, мощно плыл дымчато-белый вал, закрывая собой все и сливая воедино землю и небо. Чувствуя, как оттуда, из этого угрожающего смешения черного и белого, потянуло холодом, запахом талой воды, я понял, что гроза идет с градом, и сказал другу:

– Давай прятаться: град будет…

Справа, на поляне, чуть склонившись набок, стояла одинокая кряжистая береза, и мы кинулись к ней. За могучим узловатым стволом дерева было тише и спокойнее. Толстые его сучья чуть подрагивали под хлесткими порывами ветра, а комель[2] стоял как каменный. Мы прижались друг к другу, упираясь спинами в корявую кору дерева.

Чистый клочок неба над ближним лесом быстро закрывался наплывающей тучей. Я вспомнил не то разговор, не то прочитанное где-то, что нельзя прятаться от грозы под одиноким деревом, и забеспокоился. Наша береза хотя и казалась несокрушимой, но стояла отдельно от леса. Первые крупные капли дождя уже зашлепали по листьям, к тому же резко похолодало, и покидать надежное укрытие не хотелось.

– Бежим в кусты! – все же крикнул я и выскочил на потемневшую поляну.

В тальнике[3] мы почти упали на пахнущую перегноем подстилку из старых листьев, и тут грохнуло так, что земля дрогнула. Тяжелый и пугающий шум накрыл лес. Деревья затрепетали, будто хотели оторваться от земли. Очередной удар грома оглушил и прижал нас к траве. На лес обрушился водяной вал. Все скрылось от взора. Даже могучая береза на поляне, под которую мы вначале приткнулись, едва-едва проступала в этом сплошном потоке воды. Лишь ослепительные вспышки выхватывали из этого мрака очертания опушки леса и отдельные деревья. Грохот сотрясал воздух. Что-то холодное и увесистое ударило меня по голове вскользь, и я увидел градину с воронье яйцо. И тут застукало, засекло по веткам. Все пространство слилось в сплошную серую пелену.

Плотные тальниковые кусты с березовым подлеском все же спасали нас от прямых градин. Отсеченные листья мягко шлепались подле нас, сиротливо зеленея на фоне почерневшей лесной подстилки. Снова полыхнуло так, что глазам стало больно. Совсем близко на неуловимое по времени мгновение я увидел расщепляющуюся на две половины березу, объятую искрящейся золотой сеткой, и страшный грохот оглушил меня. Сунувшись под толстую талину, я закрыл глаза и замер, весь съежившись. Перед мысленным взором все еще светилась обвитая молнией развалившаяся береза…

Шум падающей воды начал удаляться. Перестали щелкать по веткам градины. Дождь пошел ровнее. Гром все еще гулял где-то близко, за лесом, еще сверкала молния, но уже не так жутко.

Я приподнялся на локте и увидел поверженную березу, густо и пышно закрывавшую могучей вершиной часть поляны, броские разломы ее кряжистого ствола. Сила, срубившая одним ударом такую махину, не поддавалась осмыслению. Березу раскололо от макушки до комля. Красноватые по излому, с синим оттенком, ее части исходили паром и были уродливо завиты в жгуты. Вспомнилось, как дед скручивал для саней распаренные ивовые прутья. Почти так же страшная сила скрутила, изломала и оторвала от корней толстое, охвата в два, дерево.

Листья березы уже поникли, зеленовато-белесые, мокрые. С них струйками капала чистая дождевая водица. Удивительно пахло свежей зеленью и цветами…

Пока дошли до деревни, небо очистилось. Слабый рокот еще долетал до нас, вспыхивали над лесом зарницы, но было уже тепло и хрустально-прозрачно.