Римские фантазии (сборник) - Родари Джанни - Страница 40

«Вот это настоящий сумасшедший!», — подумал Цоппино и закрыл окошко. Он не был знаком с Калимеро.

В конце коридора находилась самая большая палата, в которой было заперто человек сто. Среди них были и тетушка Панноккья с Ромолеттой. Если бы в палате горел свет, Цоппино увидел бы их. А если б к тому же тетушка Панноккья не спала, она непременно схватила бы Цоппино за хвост по своей старой привычке. Но свет не горел, и тетушка Панноккья спала крепким сном. Цоппино на цыпочках пробрался через палату и вышел на лестницу, которая вела наверх. Там после долгих поисков он отыскал наконец палату, в которую упрятали Бананито.

Художник спокойно спал, закинув руки за голову, и видел во сне великолепные картины, которые ему предстояло написать. Но в одной из этих картин вдруг образовалась дыра, из чудесного букета цветов вдруг выглянула кошачья мордочка и громко мяукнула. Бананито проснулся, взглянул на дверь и сразу же вспомнил, что он — в сумасшедшем доме. Но окошко в двери было приоткрыто, и в нем виднелась голова мяукающего Цоппино.

— Бананито! Бананито! Ну и крепко же ты спишь!

— Вот чудеса! Голову даю на отсечение, что эти усы принадлежат Цоппино!

— Проснись, говорят тебе! Это я, Цоппино! Да, это я, и даже лапка, которую ты мне сделал, со мною Она действует превосходно.

Говоря это, Цоппино изловчился, пролез в окошко и прыгнул в палату.

— Я пришел, чтобы выручить тебя.

— Спасибо, милый Цоппино, но как?

— Еще сам не знаю. Хочешь, украду ключи у сторожей?

— Но они могут проснуться.

— Хочешь, прогрызу в двери дырку?

— Эх, будь у тебя сверла вместо зубов, — может быть, и удалось бы… Нет, знаешь, что нам нужно?

— Что?

— Напильник! Достань мне напильник, а об остальном я сам позабочусь.

— Есть! Я мигом разыщу тебе его! Бегу!

— Все можно было бы сделать гораздо быстрее, — остановил его Бананито, — я мог бы просто нарисовать напильник, но эти канальи не оставили мне даже огрызка карандаша!

— Так зачем же дело стало! — воскликнул Цоппино. — Вот тебе мои лапки! Или ты забыл, что они из мела и масляной краски?

— Это верно… Но ведь они станут короче… Цоппино и слышать ничего не хотел:

— Пустяки! Нарисуешь мне потом новые!

— Так как же выбраться из палаты?

— Нарисуй напильник!

— А как спуститься вниз?

— Нарисуй парашют!

— А как перебраться через ров?

— Нарисуй лодку!

Когда Бананито кончил рисовать все, что требовалось для побега, лапка Цоппино превратилась в крохотную культяпку.

— Видишь, — засмеялся Цоппино, — как хорошо, что я не изменил себе имя. Хромоножкой был, хромоножкой и остался.

— Давай я нарисую тебе новую лапу, — предложил Бананито.

— Сейчас некогда. Надо успеть, пока не проснулись сторожа.

И Бананито принялся за работу. К счастью, он нарисовал такой острый напильник, что тот врезался в железо, как нож в масло. Через несколько минут в дверях уже зияло большое отверстие; через него наши друзья выбрались в коридор.

— Зайдем за тетушкой Панноккьей и Ромолеттой, — предложил Цоппино, — да и котов не стоило бы забывать.

Но скрежет напильника все-таки разбудил сторожей. Чтобы навести порядок, они стали обходить ru-латы.

Бананито и Цоппино услышали их тяжелые размеренные шаги, раздававшиеся в соседнем коридоре.

— Нужно добраться до кухни, — сказал Цоппино, — раз уж не можем убежать все вместе, удерем хотя бы вдвоем. На свободе от нас будет больше проку, чем здесь.

Едва они появились на кухне, как голодный поваренок снова напустился на Цоппино:

— Я же только что выгнал тебя, бесстыжий обжора! А ты опять норовишь отнять у меня последние объедки! Ну, быстро! Вот окно — полезай в него! А утонешь, так туда тебе и дорога!

Он был так сердит и встревожен, что даже не обратил внимания на Бананито. Бедного поваренка беспокоил только кот, который, по его мнению, мог оставить его без ужина. Бананито пристегнул парашют, приготовил лодку и взял на руки Цоппино:

— Ну, в дорогу!

— Да, да! В дорогу! В дорогу! И больше тут не показывайтесь! — проворчал поваренок.

Только когда беглецы скрылись, он заподозрил что-то неладное.

— А этот другой, кто бы это мог быть? — стал соображать он, схватившись за голову. И чтоб не навлечь на себя беды, решил притвориться, будто ничего не видел и ничего не слышал. Затем поваренок откопал в куче очистков капустную кочерыжку, и урча от удовольствия, вцепился в нее зубами.

Не прошло и десяти минут, как бегство Бананито было обнаружено. Сторожа высовывались из окон сумасшедшего дома и кричали:

— Караул! Караул! Сбежал буйнопомешанный!

Как раз в это время Бананито и Цоппино, пригнувшись к самому дну лодки и гребя руками, переплыли через ров. Но не уйти бы им от преследователей, если б на том берегу их не ждал со своей тележкой Бен-венуто-не-присядь-ни-на-минуту.

— Скорее! Прячьтесь сюда! — велел старьевщик. Он помог им забраться в тележку и забросал сверху кучей тряпья, А сторожам, которые вскоре подбежали к нему, он сказал: — Вон там ищите! Они туда побежали, — и махнул рукой вдаль.

— А ты что тут делаешь?

— Я бедный старьевщик. Я устал и остановился передохнуть.

И чтобы ему поверили, Бенвенуто присел на край тележки и закурил трубку. Бедный Бенвенуто, он прекрасно понимал, что станет сейчас совсем старым и в несколько минут лишится нескольких месяцев жизни. Но он продолжал сидеть.

«Годы, что я теряю сейчас, — думал он, — наверняка продлят жизнь моим друзьям», — и он выпустил изо рта клуб дыма прямо в лицо стражникам.

К несчастью, в это самое мгновение у Цоппино защекотало в носу. Тряпки, что укрывали его, были довольно пыльными, и только какой-нибудь носорог мог бы сказать, что они были надушены. Цоппино попытался лапками зажать себе нос, но слишком поздно вспомнил, что из передних лапок у него осталась только одна. И он громко чихнул. Так громко, что поднял целое облако пыли.

Чтобы не подвести Бананито, Цоппино тут же выскочил из тележки и задал стрекача.

— Кто это? — удивились стражники.

— Кажется, какая-то собака, — ответил Бенвенуто, — да, собака. Спряталась, должно быть, среди тряпок. Вон как улепетывает.

— Ага! — решили стражники. — Раз улепетывает, Еначит, совесть нечиста. Догнать ее!

И Цоппино услышал за собой тяжелый топот, услышал тревожные крики и обрадовался: «Если они погонятся за мной, то оставят в покое Бенвенуто и Бананито».

Он пробежал почти через весь город, а стражники все гнались за ним, высунув языки. Вот площадь перед королевским дворцом, вот колонна, на которой Цоппино провел однажды такую хорошую ночь…

— Ну, последний прыжок, — сказал Цоппино своим лапкам, — и мы будем в безопасности!

И лапки с такой готовностью откликнулись на его призыв, что Цоппино, вместо того чтобы вскарабкаться на колонну, со всего разбега налетел на нее и тут же превратился в рисунок — в набросок трехлапого котенка. Правда, в тот момент он не пожалел об этом, потому что стражники остались, как они сами писали потом в донесении, с носом.

— Куда она провалилась? — спрашивали они друг друга.

— Я видел, как она бросилась к колонне…

— Но поблизости никого нет…

— Тут что-то нацарапано. Смотри — какой-то проказник стащил в школе мел и нарисовал на колонне собаку.

— Что ж, пойдем отсюда. Детские каракули — не наше дело.

А Бенвенуто между тем катил свою тележку к дому, останавливаясь время от времени, чтобы отдышаться. По пути он даже присел два-три раза, потому что уже еле держался на ногах от усталости. Словом, когда он выходил из дому, ему было около восьмидесяти лет, а когда вернулся обратно, ему уже перевалило далеко за девяносто. Подбородок Бензенуто уткнулся в грудь, глаза затерялись среди морщин, а голос стал еле слышным, как бы доносящимся из-под груды опилок:

— Бананито, проснись, приехали!

Но Бананито его не слышал — он уснул, пригревшись под тряпьем.

Глава восемнадцатая, в которой вы проститесь с Бенвенуто-не-присядь-ни-на-минуту