Римские фантазии (сборник) - Родари Джанни - Страница 28

Дойдя до десятой главы, тетушка Панноккья стала позевывать. Сперва она зевала раза два на каждой странице, потом зевки стали учащаться: три на страницу, четыре, потом по зевку на каждые две строчки… по зевку на строчку… по зевку на каждое слово… Наконец последний зевок, который был продолжительнее всех прочих, и, когда рот доброй синьоры закрылся, вместе с ним закрылись и ее глаза.

— Вот всегда так, — сказала Ромолетта, — дойдет до половины книги и засыпает.

— Неужели нужно ждать, пока она проснется? — спросил Цоппино. — Она пришила меня до того крепко, что, захоти я зевнуть, я бы не мог открыть рта. А ведь мне нужно разыскать друга, которого я не видел со вчерашнего вечера.

— Положись на меня, — сказала Ромолетта.

Она взяла маленькие ножницы и осторожно разрезала нитки, которыми был пришит котенок. Цоппино потянулся, спрыгнул на пол, походил взад-вперед, разминая затекшие лапы, и наконец с удовольствием вздохнул.

— Скорее, — шепнула Ромолетта, — идем через кухню!

В кухне была кромешная тьма, и только в одном углу, примерно там, где висел умывальник, блестело четырнадцать зеленых огоньков.

— Я чувствую кошачий запах, — сказал Цоппино, — точнее, я чувствую запах семерых котов.

— Это тетины коты.

Со стороны умывальника донеслось веселое фырканье.

— Братец, — сказал какой-то голос, — ты, видно, не только хром, но и слеп! Не видишь, что ли? Ведь мы такие же собаки, как и ты!

— Опять мне попались коты-лгуны! — воскликнул Цоппино, не на шутку рассердившись. — Ваше счастье, что мне некогда, а то бы вы познакомились с моими когтями и живо бы научились мяукать. И тетушка Панноккья мне только спасибо сказала бы.

— Гав! Гав! — хором возмутились все семеро котов.

Цоппино прихрамывая прошелся по кухне и свернулся клубком под самым носом у своих единоплеменников.

— Мяу! — с вызовом произнес он. Семеро котов были задеты за живое.

— Слышали? — сказал самый маленький котенок. — Он умеет мяукать!

— Да, и для собаки совсем неплохо.

— Мяу! — повторил Цоппино. — Мяу, мяу, мяу!

— Он, наверное, работает звукоподражателем на радио, — предположил самый старый кот. — Не обращайте на него внимания. Он просто напрашивается на аплодисменты.

— Мяу! — снова сказал Цоппино.

— По правде говоря, — пробормотал другой кот, — я бы тоже хотел помяукать. Если хотите знать, мне надоело лаять. Каждый раз, когда я лаю, меня охватывает такой страх, что шерсть становится дыбом.

— Глупышка, — сказал Цоппино, — чего же ты пугаешься? Что ты кот, а не собака?

— Пожалуйста, без оскорблений! Хватит с нас и того, что мы тебя слушаем. Еще неизвестно, кто ты такой.

— Я такой же кот, как и вы!

— Собака ты или кот, а помяукать я бы не отказался.

— А ты попробуй! — не отставал Цоппино. — Тебе понравится! Во рту станет сладко, как…

— Как от молока, что дает нам тетушка Панноккья?

— Во сто раз слаще!

— Пожалуй, я бы попробовал… — сказал самый маленький котенок.

— Мяу, мяу, мяу! — соблазнял их Цоппино. — Смелее, братцы коты, учитесь мяукать!

И тут Ромолетта, хохотавшая до слез, вдруг услышала, как самый маленький котенок робко мяукнул. Второй кот поддержал его, затем к ним присоединился третий кот. И вскоре уже все семеро котов тетушки Панноккьи замяукали, словно семь расстроенных скрипок, а Цоппино громче всех.

— Ну как?

— И в самом деле сладко!

— Слаще, чем молоко с сахаром!

— Тише! — вмешалась Ромолетта. — Еще разбудите тетушку Панноккью. Пойдем, Цоппино!

Но было уже поздно. Тетушка Панноккья проснулась и уже стояла в дверях кухни. Щелкнул выключатель, и все увидели счастливое, мокрое от слез лицо старой синьоры.

— Кисаньки вы мои! Наконец-то! Наконец-то замяукали!

Цоппино и Ромолетта были уже во дворе. А семеро котов сначала растерялись, не понимая, что означают два ручейка, текущие по щекам тетушки Панноккьи, а потом замяукали еще громче и один за другим выскочили на улицу.

Тетушка Панноккья, утирая слезы, вышла вслед за ними.

— Умницы! Вот умницы! — повторяла она в волнении.

И коты отвечали ей:

— Мяу!

Но был у этого редкостного спектакля еще один никому не видимый зритель, синьор Калимеро, хозяин дома. Чтобы получать с жильцов побольше денег, жадный синьор сдавал внаем весь дом до последней комнаты, а сам ютился на чердаке. Не раз Калимеро запрещал тетушке Панноккье держать в доме животных, но старая синьора, разумеется, не обращала на это никакого внимания.

— Я плачу за квартиру, — говорила она, — и плачу немало! Поэтому я могу приглашать к себе кого угодно!

Добрую часть своего времени синьор Калимеро проводил у окошечка на чердаке, подсматривая, что делают другие. Поэтому-то он и увидел в этот вечер котов, услышал, как они мяукают и как тетушка Пан-ноккья громко хвалит их за это, без конца повторяя:

— Вот умницы! Вот молодцы!

— Дожили! — возмутился Калимеро, потирая руки. — Вот зачем эта старая ведьма шатается по городу и подбирает бездомныx котов. Она учит их мяукать! На этот раз я покажу ей! А сообщу об этом кому следует!

Он закрыл окошечко, взял перо, бумагу, чернила и написал:

«Синьор главный министр! Происходят неслыханные вещи, подвергающие терпение горожан тяжелым испытаниям. Синьора тетушка Панноккья сделала то-то и то-то, и так далее и тому подобное».

И подписался: «Друг лжи».

Он вложил письмо в конверт и побежал опустить его в почтовый ящик.

А возвращаясь домой, он, словно на беду, увидел и Цоппино с Ромолеттой, которые проделывали то, за что тетушка Панноккья прочла бы им еще десяток глав из своей книги.

Цоппино, как вы уже знаете, время от времени испытывал невыносимый зуд в передней лапке, избавиться от которого он мог, лишь написав что-нибудь на стене. И в этот момент он как раз «лечил» свою лапку, а Ромолетта смотрела на него с завистью, потому что в кармане у нее не было ни кусочка мела. И никто из них не заметил Калимеро.

Он же, едва увидев их, сразу заподозрил что-то неладное. Он притаился в подворотне и смог таким образом безо всяких помех прочесть новое заявление Цоппино, которое гласило:

Не успели Цоппино и Ромолетта уйти, как Калимеро, потирая руки, побежал домой и настрочил министру еще одно письмо:

Тем временем в соседнем переулке Цоппино озабоченно рассматривал свою лапку, которая опять заметно укоротилась.

— Нужно найти какой-нибудь другой способ письма, иначе у меня скоро останется только две лапки, — вздохнул он.

— Подожди-ка, — воскликнула Ромолетта, — как же я раньше не догадалась! Тут по соседству живет один художник. Его комнатка на чердаке никогда не закрывается на замок, потому что художник беден и не боится воров. Ты можешь пойти к нему и взять в долг какой-нибудь тюбик с краской или даже целую коробку. Пойдем, я покажу тебе дорогу, а потом вернусь домой, иначе тетушка Панноккья будет беспокоиться.

Глава восьмая, в которой знаменитый художник Бананито оставляет кисти и берется за нож

В тот вечер художнику Бананито, что означает маленький банан, никак не удавалось заснуть. Он сидел один-одинешенек у себя на чердаке, смотрел на свои картины и грустно думал: «Никуда-то они, к сожалению, не годятся. В них явно чего-то не хватает. И если б не это «что-то», они были бы просто великолепны. Но чего именно в них не хватает? Вот загвоздка…»