Патриот - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 36

— Ха!

— Я СКАЗАЛ ему, — гнул свое Колон. — Как отрезал. «Туда, куда не светит солнце».

— Заместитель посла ни словом не упомянул принца Куфуру, — задумчиво произнес Моркоу. — Странно.

— Я иду домой, — сказал вдруг Ваймс.

— Да, сэр, и мы уже почти пришли.

— Я имею в виду ДОМОЙ . Мне нужно поспать.

— Хорошо, сэр. А что сказать ребятам, сэр?

— Что хочешь, то и скажи.

— Я посмотрел ему прямо в глаза и сказал: «Засуньте это туда, куда…» — продолжал вспоминать Колон.

— Хотите, я возьму пару парней покрепче и пойду разберусь с этим Ржавом? — предложил Детрит. — Нет ничего проще. Он наверняка в чем-то виноват.

— Нет!

Голова у Ваймса стала такой легкой, что казалось, он вот-вот взлетит в небеса. Оставив стражников возле штаб-квартиры, он предоставил голове тянуть его дальше, вверх по холму и за угол, а затем в дом, мимо утратившей дар речи жены, потом вверх по лестнице и в спальню, где он рухнул, не раздеваясь, на кровать и уснул еще до того, как его голова коснулась подушки.

Наутро, в девять часов, первые рекруты тяжелой пехоты лорда Вентурии шли парадом по Брод-авеню.

Стража вышла на улицы смотреть. Больше ничего не оставалось.

— Это случайно не дворецкий господина Ваймса? — Ангва указала на негнущуюся фигуру Вилликинса в первом ряду.

— Ага, а в барабан бьет ихний кухонный мальчишка, — показал пальцем Шнобби.

— Ты ведь когда-то был… военным человеком, а, Фред? — спросил Моркоу под мерное громыхание идущих мимо сапог.

— О да. Первая тяжелая пехота герцога Эорльского, иначе говоря — Фазанодеры.

— Фазано… что? — полюбопытствовала Ангва.

— Прозвище полка. Данное давным-давно. Они встали на поселение в каком-то имении, а там было полным-полно фазаньих загонов, а они, сама понимаешь, жили на подножно-подвижном корму и все такое… с тех пор и пошел обычай носить на шлемах фазаньи перья. Традиция такая.

Суровое морщинистое лицо Фреда начало принимать размягченное выражение, характерное для человека, который отправился на прогулку по Аллее Воспоминаний.

— У нас и боевой марш был свой, — добавил он. — Трудноватый, правда, немного. Там слова были такие… что случилось?

— О, не обращай внимания, — махнула рукой Ангва. — Со мной так часто бывает: начну смеяться и не могу остановиться, а почему — сама не знаю.

Фред Колон опять устремил мечтательный взор в пустоту.

— А до того я служил в пехоте средней весовой категории герцога Щеботанского. Повидал много боевых и прочих действий.

— Могу себе представить, — кивнул Моркоу, пока Ангва предавалась циничным размышлениям о том, с какого именно расстояния Колон видел эти самые боевые действия. — Твоя выдающаяся военная карьера — наверное, это настоящий кладезь приятных воспоминаний.

— Девушкам нравилась форма, — добавил Фред Колон, многозначительно двигая бровями и всем своим видом намекая, что иной раз молодому парню нужна вся возможная поддержка. — И еще…

— Что, сержант?

Колон неловко потупился и поспешил замять тему, чтобы не выставлять напоказ грязное белье прошлого, случайно вытащенное наружу метлой воспоминаний.

— Это было… гораздо легче. Чем быть стражником, то есть. Все ясно, ты солдат, а сволочи на той стороне — враги. Боевым маршем приходим на большое поле, строимся в каре, потом тип с пером на шлеме отдает приказ перестраиваться в клин…

— О боги, неужели так на самом деле и происходит? А я считал, что эти треугольнички рисуют только на планах сражений!

— Старый герцог, он все делал по учебникам… В общем, главное было лупить всякого, на ком форма другого цвета, и по возможности избегать того, чтобы лупили тебя. Все было просто. Но сейчас, когда… — Колон страдальчески наморщил лоб, пытаясь подобрать правильные слова. — Одним словом, когда ты стражник, то без подробной карты хороших от плохих ни в жизнь не отличишь. Это факт.

— Но… у нас все же есть что-то общее. Мы руководствуемся законом, и там тоже есть закон, только военный.

— Само собой… однако, когда льет как из ведра и ты по… по пояс в дохлых лошадях, а кто-то там отдает тебе приказ, до книжек с правилами руки как-то не доходят. Да и законы эти по большей части рассказывают только про то, в каких случаях тебя можно расстрелять.

— Думаю, сержант, ты преувеличиваешь. Там просто обязано быть что-то еще.

— Да, наверное, — дипломатично согласился Колон.

— К примеру, там должны быть описаны правила обращения со сдавшимся противником. Что его нельзя убивать.

— Ну как же, это там есть. Убивать — нет, ни в коем случае, но оставить что-нибудь на память, чтобы тебя запомнили…

— Ты намекаешь на… ПЫТКИ! — уточнила Ангва.

— О нет, нет. Но… — Аллея Воспоминаний внезапно сделала крутой поворот и превратилась в разбитую колею, ведущую через темный лес. — Но когда твоему лучшему другу в глаз попадет стрела, кругом все орут, лошади ржут, а ты от страха готов обо… короче, по-настоящему испуган, так вот, если в такой момент тебя вынесет на вражеского солдата… то почему-то испытываешь сильное желание немного его… вроде как поколотить. Просто… сделать что-то такое, чтобы лет через двадцать в дождливые дни у него начинало сводить коленную чашечку. Чтобы он помнил, где он побывал и что делал.

Порывшись в кармане, Колон извлек оттуда крохотную книжицу.

— Вот, — сообщил он. — Это принадлежало моему прадедушке. Он участвовал в той знаменитой сваре с Псевдополисом, и мой прапрадедушка дал ему с собой этот солдатский молитвенник, потому как на войне тебе только и остается, что молиться, уж поверьте мне, и прадедушка сунул книжку в верхний карман кожаного жилета, на нормальные латы денег не хватило, а на следующий день во время сражения, откуда ни возьмись, стрела и, фьють, прямиком в книжку, просверлила ее всю до последней страницы и застряла. Вот, можете посмотреть. Дыра осталась.

— Да уж, чудо так чудо, — согласился Моркоу.

— Оно самое, — подтвердил сержант и уныло поглядел на потрепанный томик. — Если бы не остальные семнадцать стрел…

Барабанный бой затих вдали. Немногочисленные остатки Стражи избегали смотреть друг другу в глаза.

А потом чей-то повелительный голос вдруг осведомился:

— А ты почему не в форме, молодой человек?

Шнобби оглянулся. К нему обращалась пожилая госпожа, чертами лица похожая на индейку, а голосом — на судью, выносящего смертный приговор.

— Я? Как это не в форме? — Шнобби указал на свой видавший виды шлем.

— Я говорю о ДОЛЖНОЙ форме, — поджала губы дама, протягивая ему белое перо. — Чем ты будешь заниматься, когда клатчцы станут насиловать нас в наших постелях?

Бросив на остальных испепеляющий взгляд, она величественно прошагала дальше. Ангва заметила в толпе нескольких таких женщин. То там, то сям мелькали белые перья.

— Лично я буду думать: «Ну и смелые ребята, эти клатчцы», — пожал плечами Моркоу. — Похоже, Шнобби, цель белого пера — устыдить тебя и заставить записаться в солдаты.

— О, тогда все в порядке, — оживился Шнобби, никогда не видевший в стыде ничего постыдного. — А что мне с ним теперь делать?

— Гм-м, кстати… я рассказывал вам, что я сказал лорду Ржаву? — нервно осведомился сержант Колон.

— Уже семнадцать раз, — отозвалась Ангва, напряженно следя за женщинами с белыми перьями. И добавила, словно про себя: — Возвращайся со щитом или на щите…

— Интересно, а как полагается: только по перу на человека или можно взять больше? — полюбопытствовал Шнобби.

— Ты о чем? — переспросил Моркоу.

— О перьях, — с готовностью пояснил Шнобби. — На вид настоящие, гусиные. Я уж найду им применение…

— Я обращался к Ангве. — что ты сказала?

— Гм? А… просто выражение. Женщины говорили так, когда провожали своих мужчин на войну: «Возвращайся со щитом или на щите».

— На щите? — не понял Шнобби. — Вроде как… на санках, что ли?

— Вроде как мертвым, — объяснила Ангва. — Они имели в виду: возвращайся победителем либо не возвращайся вовсе.