Холодная ночь - Грэй Клаудия - Страница 46

Я так люблю вас обоих! Спасибо за все, что вы для меня делали. Несмотря на все наши споры и ссоры, несмотря на разлуку, я всегда знала, что вы самые лучшие родители на свете.

Люблю вас,

Бьянка».

Тот день прошел для меня как в тумане. Я просыпалась и снова засыпала или впадала в беспамятство, я больше не могла отличить одно от другого.

Меня лихорадило, но при этом я понимала, что тело мое совсем остыло, потому что каждое прикосновение Лукаса к руке или ко лбу обжигало огнем. Потные конечности путались в простынях, я то и дело беспокойно пыталась откинуть пряди волос, прилипшие к шее и спине. Окружающее перестало казаться реальным.

Я погрузилась в воспоминания, не связанные между собой. В основном это были счастливые моменты, и я радовалась тому, что мое сознание блуждает среди них. Вот я иду с Ракель по улицам Нью-Йорка, и мы с ней смеемся над тем, как болят мышцы после утренней тренировки. Вот я снова в Эрроувуде, и мама с гордостью добавляет последние штрихи к моему костюму, приготовленному для принцессы фей Хеллоуина. Вот я в «Вечной ночи», и Патрис делает мне такой же маникюр, как у нее, чтобы наши ногти сверкали одинаковым лиловым оттенком. А вот я в фехтовальном зале, напротив Балтазара, он с легкостью отражает мои удары и смеется, опуская рапиру.

Я в закусочной с Виком и Ранульфом — они оба в гавайских рубашках. Или в фургоне с Даной — она громко включает радио и подпевает.

В лесу с папой — мы слушаем уханье сов и обсуждаем мое будущее.

В Ривертоне с Лукасом — я любуюсь подаренной им брошью и смотрю на него с благодарностью и любовью.

Мне не хотелось возвращаться из этих воспоминаний.

Когда сознание все-таки прояснилось, я обнаружила, что уже ночь. Я с трудом повернула голову и увидела Лукаса. Он с белым как мел лицом стоял рядом с кроватью. Наши взгляды встретились, я улыбнулась, но он нет.

— Эй! — шепнула я. — Надолго я вырубилась?

— Слишком надолго. — Лукас медленно опустился на колени, оказавшись почти вровень с моим лицом. — Бьянка, я не хочу тебя пугать, но… то, что с тобой происходит…

— Я знаю. Чувствую.

Наши взгляды встретились, и боль в его глазах показалась мне сильнее, чем мои страх и печаль. Лукас закрыл глаза и поднял лицо к потолку. Если бы я плохо его знала, решила бы, что он молится.

— Я хочу, чтобы ты выпила мою кровь, — сказал он.

— Я не хочу крови, — прошептала я.

— Ты не поняла. — Лукас прерывисто вздохнул. — Бьянка, я хочу, чтобы ты пила кровь до тех пор, пока я не умру. Я хочу, чтобы ты завершила переход. Я хочу, чтобы ты стала вампиром.

От потрясения я утратила дар речи, только молча смотрела на него.

— Я знаю, ты давно решила, что не хочешь становиться вампиром, — продолжал Лукас, взяв мою руку в свои. — Но похоже, это единственный путь. Если такой ценой можно спасти тебя, это не так уж и плохо, правда? Ты вернешься к родителям и навеки останешься молодой и красивой.

Все было далеко не так просто, и мы оба это знали. Но если Лукас в самом деле согласен пойти на это вместе со мной…

— Ты тоже станешь вампиром, — сказала я. — Мы превратимся вместе. Ты готов к этому?

Лукас покачал головой:

— Нет.

— Что?

— Бьянка, пообещай мне — ты должна поклясться всем, что тебе дорого, — когда я умру, ты уничтожишь меня до того, как я очнусь. Не дай мне восстать вампиром. Я предпочитаю смерть.

Значит, он готов принять мою трансформацию, но не свою. Хрупкая надежда последних нескольких секунд разбилась вдребезги.

Лукас оттянул ворот рубашки, обнажая шею, и негромко произнес:

— Пей.

— Ты хочешь, чтобы я убила тебя, — прошептала я. — Ты хочешь отдать жизнь, чтобы спасти меня.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде читалось: «Разве это не очевидно?» Мои глаза наполнились слезами.

— Я знаю, что делаю, — сказал Лукас. В комнате царил полумрак, и мне казалось, что его лицо светится. — Я готов. И последнее, что я буду знать, — это то, что с тобой все в порядке, больше мне ничего не нужно.

Я покачала головой:

— Нет.

— Да, — настаивал Лукас.

Но мне еще хватало сил, чтобы сопротивляться.

— Как же я смогу жить, зная, что ты умер, спасая меня? Я не смогу жить с таким чувством вины, Лукас. Не смогу. Даже не проси.

— Ты не должна чувствовать себя виноватой! Я сам этого хочу!

— А ты бы смог? — спросила я. — Смог бы убить меня ради спасения собственной жизни?

Лукас уставился на меня, пытаясь осознать весь ужас этих слов.

— Пообещай мне, что проживешь хорошую жизнь, а не будешь вечно сидеть и оплакивать меня, — попросила я.

— О боже! — Лицо Лукаса исказилось, и я поняла, что он вот-вот заплачет. Он зарылся лицом в одеяло, я положила руку ему на голову. — Бьянка, пожалуйста! Пожалуйста, сделай это. Спаси себя!

Я чувствовала, что он колеблется, что, если я надавлю еще чуть-чуть, он позволит мне превратить себя в вампира. Но я знала: эта жертва для него куда больше чем смерть — и понимала, что не смогу его об этом попросить — ни ради собственного спасения, ни ради чего-нибудь другого.

— Нет, — сказала я, и он понял, что на этот раз отказ окончательный. — Пообещай мне, Лукас.

— Да какую жизнь я могу прожить без тебя? Ты — самое лучшее и светлое, что у меня есть!

Тут я заплакала. Он взял меня за руку, положил голову мне на плечо, и ощущение того, что он рядом, успокаивало.

Прошло немного времени, и я уже не могла сжимать его руку. Тени в комнате сгустились. Лукас вдруг забеспокоился, но я не могла разобрать, что он говорит, и тем более не находила сил ответить.

Он принес воды, но я и пить не могла. Я уснула, наверное уснула, и очнулась, как мне показалось, спустя очень долгое время.

Лукас стоял у стены, с такой силой упираясь в нее руками, словно пытался не позволить ей упасть, и смотрел диким взглядом.

Заметив, что я пришла в себя, он сказал:

— Я чуть не вызвал скорую помощь. Толку от нее, конечно, не было бы, но я… ни черта не могу сделать!

— Просто будь рядом, — прошептала я. Что-то словно давило на грудь, и каждое слово давалось с трудом.

Меня пронзила дрожь, выворачивая наизнанку. Тело сделалось свинцовым, меня лихорадило, я с трудом могла терпеть это. Мне хотелось вырваться. Хотелось освободиться.

Должно быть, то, что я ощущала, отразилось на моем лице, потому что глаза у Лукаса расширились. Он подошел и положил ладонь мне на щеку. Несколько секунд он боролся с собой, но сумел выдохнуть:

— Я люблю тебя.

— Люблю… — Больше я ничего сказать не могла. Лицо Лукаса потускнело, свет куда-то исчез. Было так приятно перестать сопротивляться.

Я уступила течению, увлекающему меня куда-то вниз.

И умерла.

Глава двадцатая

Больше ничто ни с чем не соединялось — только таким образом я могу описать свои ощущения. Например, я все еще понимала, что гравитация существует — чувствовала разницу между небом и землей, — но ко мне она больше не имела никакого отношения. Я могла всплыть вверх или опуститься вниз, а иногда мне казалось, что я делаю то и другое одновременно.

После стольких дней телесных страданий, после боли и тяжести, я вдруг стала легкой как перышко и свободной. Но это было какое-то пустое ощущение. Я чувствовала себя опустошенной. Потерянной.

Я попыталась открыть глаза, но поняла, что и так все вижу. Впрочем, увиденное казалось бессмысленным. Весь мир расплылся, подернувшись молочно-серой синевой, в которой бродили бесформенные тени. Я попыталась шевельнуться, но, несмотря на ощущение свободы, поняла, что конечности не реагируют.

«Давно ли это со мной?» Я перестала чувствовать течение времени. Может быть, прошло десять секунд, а может, год, я не могла вспомнить, как это определить. «Дурочка, начинай считать по количеству вдохов. Или по сердцебиению. Что-нибудь да подскажет».

И тут до меня дошло, что сердце не бьется. Там, где оно должно находиться, не было ничего.