Море и рыбаки - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 2

Тьма беспрепятственно окутывала бабаню, которая тихо покачивалась в кресле. Лицо бабани выражало глубокую сосредоточенность.

Дрова в камине догорели и превратились в угольки, которые гасли один за другим.

Мрак сгущался.

На каминной полке тикали старые часы. Некоторое время тишину нарушали только эти звуки.

Потом послышался слабый шорох. Бумажный кулек на столе шевельнулся и медленно скукожился, точно сдувшийся воздушный шар. В неподвижном воздухе разлился тяжелый запах гнили. Чуть погодя выполз первый червяк.

Маманя Огг вернулась домой и наполняла пивом большую кружку, когда в дверь постучали. Она со вздохом поставила кувшин и пошла открывать.

— Кого я вижу! Как это вас занесло в наши края? Да еще в такой холод и поздноту?

И маманя попятилась в комнату, отступая перед тремя ведьмами. Все гостьи были в черных плащах и остроконечных шляпах, как полагается ведьмам, зато именно поэтому их было легче отличить одну от другой. Ничто так не подчеркивает индивидуальность, как униформа: здесь подвернем, там подколем — и вот вам мелочи, которые тем заметнее, чем очевиднее единообразие.

Взять, к примеру, куму Бивис: шляпа у нее с очень плоскими полями и такой острой верхушкой, что ею хоть в ушах ковыряй. Куму Бивис маманя любила. Та хоть и была чересчур грамотная (порой ученость из нее так и перла), зато сама чинила себе башмаки и нюхала табак, а это, по скромному мнению мамани Огг, был первый признак Нашего Человека.

В одежде бабуси Развейли наблюдался определенный беспорядок, словно сетчатка бабусиного внутреннего ока отслоилась и старушка жила сразу в нескольких временах. Когда тронется умом обычный человек, добра не жди, но куда страшнее, если упомянутый ум обращен к сверхъестественному. Оставалось только надеяться, что бабуся Развейли всего лишь путает, куда надевать нижнее белье — под платье или поверх него.

Увы, бабуся Развейли сдавала все сильнее — ее стук в дверь иногда раздавался за несколько часов до появления самой бабуси, а следы на дорожке возникали несколько дней спустя.

При виде третьей ведьмы сердце у мамани ушло в пятки, но не оттого, что Летиция Мак-Рица была дурной женщиной. Совсем напротив, она слыла дамой достойной, порядочной, любезной и доброй (по крайней мере к миролюбивым животным и не слишком чумазым ребятишкам). И всегда была готова оказать ближнему добрую услугу. Беда в том, что при этом Летиция руководствовалась единственно своими представлениями о благе этого ближнего и с ним самим не советовалась. Итог был печален: все получалось шиворот-навыворот.

Вдобавок Летиция была замужем.

Маманя ничего не имела против замужних ведьм. Правила этого, в общем, не запрещали; она и сама сменила множество мужей — и даже троих законных. Но у почтенного Мак-Рицы, отставного колдуна, водилось чертовски много золота, и маманя подозревала, что Летиция занимается колдовством от нечего делать, как иные светские дамы вышивают подушечки для преклонения колен в церкви или навещают бедняков.

Итак, у госпожи Мак-Рицы были деньги. У мамани не было ни гроша, и поэтому она заочно недолюбливала всех, у кого они есть. На Летиции был такой шикарный черный бархатный плащ, что казалось, будто в окружающем мире вырезали дыру. У мамани такого плаща не было. Никакие шикарные бархатные плащи ей даром не были нужны. Она за роскошью не гналась и не понимала, отчего бы и другим не жить скромнее.

— Здравствуй, Гита. Как делишки? — сказала кума Бивис. Маманя вынула изо рта курительную трубку.

— Лучше не бывает. Заходите.

— Льет как из ведра, ужас! — пожаловалась бабуся Развейли. Маманя поглядела на небо. Небо было морозное, сизо-лиловое. Но там, где блуждала бабусина душа, наверняка шел дождь.

— Так входите, обсушитесь, — добродушно предложила маманя.

— И пусть наша встреча пройдет под счастливой звездой, — изрекла Летиция. Маманя понимающе кивнула — Летиция всегда выражалась так, точно книга, по которой она училась колдовству, была написана не слишком даровитым в художественном отношении автором, — и поддакнула:

— Вот-вот.

Под журчание вежливой беседы маманя приготовила чай со сдобными лепешками. Потом кума Бивис тоном, недвусмысленно обозначающим начало официальной части, объявила:

— Маманя, мы здесь в качестве комитета Испытаний.

— Да ну?

— Я полагаю, ты примешь участие?

— Ну да. Исполню свой маленький номер. — Маманя покосилась на Летицию. Та улыбалась, и эта улыбка мамане не очень понравилась.

— В этом году много желающих, — продолжала кума. — В последнее время от девчонок отбою нет.

— Ищут парней, — фыркнула Летиция. Маманя промолчала. По ее мнению, приворот был отличным применением колдовства. В некотором смысле — одним из фундаментальных его проявлений.

— Вот и славно, — сказала она. — Все хорошо, много народу. Но.

— Прошу прощения? — удивилась Летиция.

— Я сказала «но», — пояснила маманя. — Кто-то ведь должен сказать «но», верно? Наша маленькая беседа подходит к большому «но». Вот я его и говорю.

Она знала, что самым возмутительным образом нарушает протокол. Полагалось еще минут семь болтать о пустяках, прежде чем приступать к делу, но присутствие Летиции действовало мамане на нервы.

— Это насчет Эсме Громс-Хмурри, — сказала кума Бивис.

— Ну? — без удивления откликнулась маманя.

— Я думаю, она тоже будет участвовать?

— Не припомню, чтоб хоть раз обошлось без нее. Летиция вздохнула.

— Я думаю, вы… Не могли бы вы уговорить ее… в этом году воздержаться?

Маманя оторопела.

— Уговорить? — переспросила она. — Ну, разве что топором.

Колдуньи дружно выпрямились на стульях.

— Понимаешь… — слегка смущаясь, начала кума.

— Честно говоря, госпожа Огг, — вмешалась Летиция, — очень трудно найти желающих выступить, когда известно, что будет барышня Громс-Хмурри. Она всегда выигрывает.

— Ну да, — согласилась маманя. — Это ведь состязания.

— Но она всегда выигрывает!

— Ну и что?

— В других состязаниях, — сказала Летиция, — одному и тому же участнику позволено занимать первое место лишь три года подряд, а затем он на некоторое время отстраняется от участия.