Девочка, которая объехала Волшебную Страну на самодельном корабле - Валенте Кэтрин М. - Страница 41

«Такое случается в книжках про пиратов, – припомнила Сентябрь. – Как только кто-то оказывается за бортом, тут же – вуаля! – появляются акулы. Но я же не пират! Среди пиратов очень высока смертность от акул. Но у меня-то нет ни кривой сабли, ни шляпы с пером, так что, может быть, мне повезет больше, чем пиратам?»

Круги все сужались, настолько, что стала видна тень акулы в воде. Не такая уж и огромная, но и не маленькая. «Может, это детеныш акулы и он оставит меня в покое?»

Еще ближе! Сентябрь сжалась в комок в самом центре плотика, как можно дальше от воды, но все равно оставалась слишком близко к ней. Наконец акула проплыла так близко, что толкнула плот, и Сентябрь в страхе вскрикнула. Она держала гаечный ключ наготове, готовая ударить акулу изо всех сил, и сжимала его так, что побелели костяшки пальцев. «Раз уж они все называют эту штуку мечом, буду использовать ее по назначению!» Страх придал ей храбрости.

– Пожалуйста, – прошептала она, – не ешьте меня. Мне стыдно, что я съела рыбу.

Акула лениво плескалась около плота. Она слегка перекатилась на бок, показав свое черное брюхо, – это была черная акула с золотистыми полосками по бокам. Глаза, тоже золотистые, поднялись над водой и безжалостно уставились на девочку.

– Почему тебе стыдно? – спросила она тихим, но грубым и скрипучим голосом. – Я тоже ем рыбу. Рыба для того и существует.

– Ты, наверное, считаешь, что маленькие девочки тоже существуют для этого.

Акула моргнула.

– Некоторые.

– Но ты ведь тоже рыба. А кто ест тебя?

– Рыба побольше.

Акула так и нарезала круги вокруг плота, выкатываясь на гребень волны, чтобы говорить.

– Ты меня съешь?

– Да хватит уже о еде. У меня от этого аппетит разгорается.

Сентябрь быстро закрыла рот, слегка клацнув зубами.

– У меня голова кружится, оттого что ты тут плаваешь кругами, – прошептала она.

– Я не могу остановиться, – проскрипела акула. – Если я остановлюсь, то утону и умру. Так я устроена. Я должна постоянно двигаться, даже после того как достигну цели движения. Это и есть жизнь.

– Это – жизнь?

– Для акулы – да.

Сентябрь вытерла кровь с колена.

– А я – акула? – спросила она еле слышно.

– Я, конечно, не ихтиолог, но что-то не похоже.

– Я сплю? Кажется, что это сон.

– Вряд ли. Давай я тебя укушу, посмотрим, больно тебе или нет.

– Нет, спасибо. – Сентябрь взглянула на плоскую поверхность серой воды, строгой и суровой на рассвете. – Мне надо двигаться дальше, – прошептала она.

– Да.

– Я должна двигаться, чтобы снова двигаться, и снова и снова.

– Но не вечно.

– Почему ты меня не съела, акула? Я ела рыбу и должна быть съедена.

– Это не так устроено.

– Но ты же акула, ты живешь, чтобы есть.

– Не только. Я еще плаваю. Я гоняю наперегонки. Я сплю. Я вижу сны. Я знаю, как Волшебная Страна выглядит снизу, все потаенные места. И у меня есть дочь. Она могла бы умереть, если бы не одна девочка в оранжевом платье, которая обменяла ее на свою тень. Тень, которая, возможно, не стала бы оплакивать съеденную рыбу.

Глаза Сентябрь изумленно расширились:

– Та девочка-оборотень?!

Акула перевернулась в воде, огромные плавники взмыли вверх и опустились, взрезав волну.

– Все мы просто движемся дальше, Сентябрь. Движемся, пока не остановимся.

Акула умолкла и пробороздила гребень особенно крупной волны, которая окатила Сентябрь с головой. Прежде чем акула нырнула в глубину, Сентябрь успела заметить, как черный хвост, задрожав, раздвоился и превратился в пару ног, исчезающих в фиолетовой толще воды.

Глава XVII

«Столетние»

В этот раз Сентябрь заметила приближение острова. Он поблескивал на горизонте то зеленым, то золотым, и Сентябрь направила к нему свой корабль. Это было вечером, на пятый день пути. Ей хотелось снова ощутить твердую почву под ногами, попить настоящей воды, поесть хлеба. Девочка с облегчением повалилась на теплый песок и принялась радостно, по-щенячьи кататься. Она нашла несколько кокосов, разбросанных по берегу, и с первого удара разбила один из них о камень.

Море делает девочек сильнее, вот так-то.

Прихлебывая водянистое кокосовое молоко и похрустывая мякотью, Сентябрь сняла с корабля оснастку, оделась, туго завязала на талии пояс пиджака и отправилась в глубь острова на поиски еды поосновательнее. Наверняка она уже недалеко от Одинокой Темницы и может позволить себе потратить немного времени на обед, если только это не означает очередной пытки рыбалкой.

Но в глубине зеленого острова не нашлось ни деревушки, ни уютных домиков, пускавших дым из трубы, ни главной площади, ни звонящих колоколов, вообще ничего. Кроме мусора.

Пляжный песок сменился длинными шуршащими водорослями, и на этой продолговатой поляне валялось множество странных вещей, как будто это была свалка. Старые сандалии, чайники, поломанные зонтики, банки из-под клея, порванные шелковые ширмы, ковбойские шпоры, разбитые часы, фонари, четки, ржавые мечи.

– Есть тут кто-нибудь? – позвала Сентябрь. Никто, кроме ветра, шевелившего траву, ей не ответил. – Как тут безлюдно… Похоже, кто-то забыл за собой убрать, причем довольно давно. Ну хорошо, может, я хотя бы найду новые туфли…

– А вот это вряд ли!

От страха Сентябрь так и подпрыгнула. Она была уже готова бежать к кораблю и никогда больше не вступать в контакт ни с какими островами – но любопытство оказалось сильнее здравого смысла. Она вертела головой и всматривалась в траву, надеясь разглядеть, кому принадлежал голос. Однако увидела лишь пару соломенных сандалий с кожаным ремешком, охватывающим подошву.

Когда она на цыпочках приблизилась к ним, чтобы рассмотреть получше, на пятках сандалий открылись два старческих желтых глаза.

– Кто тебе разрешил меня трогать? Уж точно не я! Мне решать, чьи ноги будут меня плющить с утра до ночи!

– Ой, простите! Я не знала, что вы живые!

– Вы, ногастые, всегда так. Думаете только о себе.

Другие обитатели свалки стали подползать ближе: мечи обнажили длинные стальные лезвия, банки расправили толстые мускулистые ноги. Шелковые ширмы придвигались к ней гармошкой, чайники повернули носики к земле и плевались паром, чтобы подпрыгивать повыше. Над ними, слабо светясь, летал оранжевый китайский фонарь с бахромой, которая развевалась на ветру. Мусор собирался вокруг Сентябрь с грохотом и звоном.

– Мистер Сандалии…

– Меня зовут Ганнибал, с твоего позволения.

– Ганнибал, я прочитала много книг, встречала спригганов, оборотней и даже виверна, но даже представить себе не могу, что же вы такое!

– КТО! – заорали сандалии, подскакивая и трепеща ремешками от возмущения. – Кто, а не что! «Что» говорят о неодушевленных предметах, а я живой! Я – «кто»! Нас называют цукумогами.

Сентябрь неуверенно улыбнулась. Это слово значило для нее не больше, чем «ххтотм» мистера Мапы. Пара шпор, бренча, закрутилась на тонких паучьих ножках.

– Нам сто лет, – сказали они, как будто это все объясняло.

Оранжевый китайский фонарь, поразительно напоминавший Сентябрь тыкву, мигнул, привлекая внимание. На его бумажной поверхности стали медленно появляться изящные, золотые, пламенеющие буквы:

Ты пользуешься вещами в своем доме и совсем не думаешь о них.

От этого нам горько и больно.

Сентябрь уперла руки в бока.

– О, простите! Я не знала! Если дома стоит диван и выглядит как простой диван, откуда мне знать, что это не просто диван?

В том-то и беда.

Когда возраст домашней утвари переваливает за сотню, она просыпается. Она оживает. Она получает имя, у нее появляются заботы, и мечты, и несчастные влюбленности. Все это не всегда проходит бесследно. Порой мы не в силах забыть печали и радости до?ма, в котором жили. А порой не в силах их вспомнить. Цукумогами – столетние вещи. Они проснулись.