Маленькие боги (Мелкие боги) - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 21

— Да. — И что заставляет тебя так думать?

— То, что я ему так сказал. — раздался голос Ворбиса за спиной человека. — И он здесь, всецело покорный моей воле. Брута хорошо видел лицо человека. Выражения на нем менялись, подобно форме жирного пятна на поверхности лужи. Потом конюший повернулся так, словно его ноги были прибиты к гончарному кругу. — Лорд Ворбис. — промямлил он. — А сейчас ему нужно верховое животное. — сказал Ворбис. Лицо конюшего пожелтело от ужаса. — С удовольствием. Лучшая из наших лошадей… — Мой друг Брута — смиренный служитель Ома. Я не сомневаюсь, что он просит не более, чем о муле. Брута?

— Я… Я не умею сидеть верхом, лорд. — сказал Брута. — Любой может сесть на мула. — сказал Ворбис. — Обычно, множество раз за небольшой промежуток времени. Кажется, теперь все в сборе?

Он поднял бровь, глядя в сторону сержанта охраны. Тот отдал честь. — Мы дожидаемся Генерала Фрайята, лорд. — сказал он. — А, сержант Симони, не так ли?

Память на имена у Ворбиса была просто ужасной. Он знал все. Сержант слегка поблек, потом конвульсивно отдал честь. — Да! Сэр!

— Мы тронемся без генерала Фрайята. — сказал Ворбис. Губы сержанта оконтурили “Н” слова “но” и заняли исходное положение. — У Генерала Фрайята другие дела. — сказал Ворбис. — Куда более тяжелые и срочные. О которых лишь он может позаботиться.

* * *

Фрайят открыл глаза в полумраке. Он различал комнату вокруг, но лишь смутно, как набор граней в воздухе. Меч… Он обронил меч, но возможно, ему снова удастся его найти. Он сделал шаг вперед, ощущая легкое сопротивление в районе лодыжек, и поглядел вниз. Там был меч. Но его пальцы прошли сквозь него. Это было словно спьяну, но он знал, что не пьян. Он не был даже трезв. Он чувствовал… странную ясность рассудка. Он обернулся и взглянул на то, что на мгновение сдержало его движение вперед. — Ох…-сказал он. — ДОБРОЕ УТРО. — Ох… — СНАЧАЛА ВСЕГДА БЫВАЕТ ЛЕГКОЕ ЗАМЕШАТЕЛЬСТВО. НИ НА ЧТО ДРУГОЕ НЕВОЗМОЖНО И РАССЧИТЫВАТЬ. К своему ужасу Фрайят увидел высокую черную фигуру на расстоянии шага сквозь серую стену. — Постой!

Череп в черном капюшоне высунулся из стены. — ДА?

— Ты ведь Смерть, правда?

— РАЗУМЕЕТСЯ. Фрайят собрал все, что осталось от былого величия. — Я тебя знаю. — сказал он. — Я много раз встречал тебя. Смерть пристально посмотрела на него. — НЕТ. НЕ ВСТРЕЧАЛ. — Уверяю тебя… — ТЫ ВСТРЕЧАЛ ЛЮДЕЙ. ЕСЛИ БЫ ТЫ ВСТРЕТИЛ МЕНЯ, УВЕРЯЮ, …ТЫ БЫ ЗНАЛ. — Но что происходит со мной сейчас?

Смерть передернул плечами. — ТЫ НЕ ПОНЯЛ?. — сказал он и исчез. — Постой!

Фрайят рванулся к стене и к своему удивлению обнаружил, что она не является преградой. Он очутился в пустом коридоре. Смерть пропала. И тут он понял, что это не такой коридор, каким он его помнил, с тенями и скрипом песка под ногами. В конце того коридора не было сияния, которое притягивало бы его, как магнит — железные опилки. Нельзя избежать неизбежного. Потому, что рано или поздно, попадаешь туда, где неизбежное стоит и поджидает. Это было тут. Фрайят ступил сквозь сияние в пустыню. Небо было темным, увешенным крупными звездами, однако черный песок, простирающийся насколько хватало глаз, был ярко освещен. Пустыня. После смерти — пустыня. Пустыня. Пока никаких преисподен. Возможно, в этом была надежда. Он вспомнил песенку времен своего детства. Как ни странно, она была не об избиении. Никого не затаптывали. Она была не об Оме, страшном в своей ярости. Простая, коротенькая песенка, пугающая своим безнадежным рефреном. “Ты должен пересечь пустыню одиночества…"

— Где это? — сказал он хрипло. — НИГДЕ. — сказал Смерть. — ЭТО НЕ МЕСТО. “Ты должен пройти всю ее один…"

— Что в конце пустыни?

— СУД. “Никто не сделает этого за тебя…"

Фрайят поглядел на бескрайнее, однообразное пространство. — Я должен перейти ее в одиночку? — прошептал он. — Но в песнях говорится, что эта пустыня ужасна… — ДА? А СЕЙЧАС, С ВАШЕГО РАЗРЕШЕНИЯ… Смерть исчезла. Фрайят глубоко вздохнул, с непривычки. Возможно, ему удастся найти здесь несколько скал. Маленькую скалу, чтобы укрепиться и большую, чтобы можно было укрыться в ожидании Ворбиса. Эта мысль тоже была данью привычке. Месть? Здесь?

Он улыбнулся. Будь благоразумен, человече. Ты был солдатом. Это — пустыня. В свое время ты пересек не одну. И ты выжил, изучая их. Существуют целые племена, умудряющиеся выжить в наихудших из них. Слизывающие росу с теневой стороны дюн, и такой порядок вещей… Они называют это домом! Приведи их на огород и они сочтут тебя сумасшедшим. . Промелькнуло воспоминание: пустыня — это то, что ты о ней думаешь. А теперь ты можешь думать без помех… Здесь нет лжи. Исчезают все прикрасы. Это случается во всех пустынях. Только ты и то, во что ты веришь. Во что же я всегда верил?

Что в общем, в принципе и в сумме, если человек живет, как должно, не так, как учат священники, но так, как в глубине души он считает правильным и честным, то все, в конце концов, должно обернуться к лучшему. Это, конечно, не знамя и боевой клич. Но пустыня уже выглядела получше. Фрайят двинулся.

* * *

Мул был маленький, а ноги у Бруты были длинные. Сделав небольшое усилие, он смог бы встать и позволить мулу прорысить низом. Порядок продвижения не был таким, какого можно было бы ожидать. Сержант Симони держался вместе со своими солдатами впереди, по обе стороны тракта. За ними тянулись слуги, клерки и младшие священники. Ворбис ехал позади, справа, подобно пастырю , присматривающему за своим стадом. Брута ехал рядом с ним. Это было честью, которой он предпочел бы избежать. Он принадлежал к числу тех, кто способен вспотеть даже на морозе, и пыль налипала на него подобно песчаной коже. Но Ворбис, кажется, получал удовольствие от его компании. Время от времени он спрашивал его:

— Сколько мы проехали, Брута?

— Четыре мили и семь эстадо, лорд. — А откуда ты знаешь?

На этот вопрос он ответить не мог. Откуда он знает, что небе голубо? Это просто было в его голове. Невозможно думать о том, как ты думаешь. Это как открывать коробку ломом, который внутри нее. — И сколько заняло наше путешествие?

— Чуть больше семидесяти девяти минут. Ворбис рассмеялся. Бруте очень хотелось знать, почему. Ведь загадка не в том, почему он помнит, а в том, почему все остальные склонны забывать. — У твоих родителей тоже была эта замечательная способность?