Северный Удел (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич - Страница 15

Но, допустим, если все же речь идет о раскрытии заговора, и заговорщики устраняют свидетелей… Вольных, невольных, потенциальных. Всех. Потому что на карту поставлено очень многое. Тогда какая же у них жуткая сила!

Откуда?

Я похолодел.

Кто-то стремился к власти невзирая на трупы. Кто-то, считающий себя выше государя императора? Одна из фамилий? Ритольди? Гебриз?

Не улица – империя зашаталась под шарабаном.

– Почти приехали, господин, – услышал я возницу.

Рябь замельтешила под веками.

Я «проснулся». Липки чередовались с солнечной пустотой. Все, аллея.

Жандармы, обогнав нас, пустили лошадей рысью. За липками потянулась желтая стена какой-то казенной службы.

Впереди и сзади было пустынно. Лишь вдалеке таял экипаж.

Я спрыгнул с подножки, не дожидаясь, пока возница притормозит кобылку. От щедрот сунул в ладонь парню пятак.

– Свободен!

За мной неловко выбрался Майтус.

За оградой дышал пылью двор. Там, запряженная двойкой, кренилась большая полицейская карета. Чуть дальше, на плацу, шеренгой выстроился едва ли не весь штат.

– И не лезть на рожон! – донеслось до меня.

Сагадеев в светло-серой армейской шинели с красным кантом ходил перед строем зеленых мундиров, рычал и плевался.

Багровели щеки. Вращались глаза.

– Оцепить все! Запечатать! Чтобы ни один не ушел! – гремел его голос. – Вы мне этих субчиков на блюдечке принести должны, ясно?

В конце речи он устало махнул рукой.

Полицейские рассыпались. Часть пробежала мимо нас к карете. Часть скрылась за углом здания.

– Здравствуйте, Бастель, – заметив меня, подошел Сагадеев.

– Что случилось? – спросил я его.

– Из морга больницы Керна пытались украсть тело Лобацкого. Хорошо, я подстраховался и выставил пост. Они и заметили.

– И что?

– Отстреливаются. – Сагадеев тяжело вздохнул. – Вы при оружии?

Вот и кончилась передышка, сказал я себе.

* * *

Солнце висело в небе будто прибитое.

У забора и – особенно – у решетчатых ворот, через которые выдавали мертвецов для захоронения, разрослись лопухи. Ни маленьких окошек морга, ни двери сквозь них видно не было.

Я приподнялся.

Пуля вжикнула по столбу, отправив в полет щепку над головой.

Стреляли, мерзавцы, метко.

– Ну куда вы суетесь? – Сагадеев прихватил меня за полу мундира.

– Не беспокойтесь, – сказал я. – В меня сложно попасть низкокровнику.

– Все вы так говорите…

Упав на бедро, Сагадеев пальцем поманил к себе ближнего, затаившегося в лопухах городового.

Тот подполз. Лихорадочно блеснули глаза:

– Младший унтер-офицер Шахов.

Сагадеев оглядел его с некоторой досадой:

– Экий ты, братец…

Тонкошеему и лопоухому унтер-офицеру было от силы двадцать лет. Лицо под фуражкой и вовсе казалось девчоночьим, округлым, пухлогубым. В крови – синяя, иващинская струйка. И не такая уж тонкая. Пожалуй, поколений десять назад приходился бы он убитому Федору прямым родственником.

– Ты вот что, Шахов… – поморщившись, негромко заговорил Сагадеев. – Слетай-ка к Добрацу, что-то он со стороны больницы долго…

Треск револьверных выстрелов заставил его прерваться.

– Ну куда вы лупите?! – вскинув голову, заорал он, едва стрельба утихла.

– Так мы это… – несмело возразил кто-то из-за низкого забора. – Видим – и того…

– Видят они, – вздохнул Сагадеев.

Я качнулся, выглядывая.

В дверях морга мелькнула рослая фигура. То ли в сорочке, то ли в простыне.

Полицейские тут же принялись палить снова.

Лопухи будто сами по себе фыркали огнем, пули били в кирпич и гранитолевую дверную обивку.

Я достал «Фатр-Рашди». Что ж, кто кого?

С моей позиции было четко видно застывшее в проеме плечо. Шагов двадцать – двадцать пять было до него.

Странно, что ж человек не двигается совсем?

Краем глаза я заметил, что двое полицейских подползли вплотную к углу морга. Из здания не стреляли – то ли перезаряжали оружие, то ли берегли патроны.

Солнце мягко грело спину.

– Что там, Бастель? – шевельнулся Сагадеев.

– Да непонятно.

Я прицелился.

– Ты понял? – спросил обер-полицмейстер городового. – К Добрацу и обратно. Пусть там поживее…

Он снова не договорил – из морга грянул залп. Четыре – нет, пять стволов!

Около уха свистнуло. Дрогнула, принимая свинцовый подарок, заборная доска. Кто-то вскрикнул в лопухах.

Мне пришлось нырнуть в траву и перекатиться. Глинистая проплешина с тележной колеей мелькнула перед глазами.

– Господин! – тревожно замаячило, всплыв из листьев, усатое лицо Майтуса.

– Лежи! – шикнул я на него.

– Вы целы?

– Цел.

Приминая лопухи, я скользнул к нему, в канаву, идущую до конца забора.

Здесь обзор был много хуже, полукружья окон виделись под острым углом, а дверь пряталась за выступом. Зато открывался дальний, заглубленный кусок двора со стоящей там телегой.

Я прополз ближе к моргу.

– Господин!

Майтус попытался рвануть за мной, но я, чуть напрягшись, кровью усадил его обратно:

– Держи дверь на мушке.

К лопухам прибавилась крапива.

После грохота выстрелов сделалось на удивление тихо. Вилась мошка. Где-то вдалеке слышался собачий лай.

Через метр я наткнулся на мертвеца. Полицейский лежал на боку, подтянув под себя ноги в стоптанных сапогах. Судя по знакам отличия – бывший армейский прапорщик. Пожилой. Рябоватый. Потускневшие глаза впитывали осенний небесный цвет.

Пришлось взять левее.

Значит, как минимум, пятеро, размышлял я, подбираясь к моргу. Пятеро. И еще со стороны Добраца сколько-то.

И ничего не боятся. Ни стрельбы. Ни жертв. Ни высокой крови.

Полицейские на углу помогли мне подняться. Все, мундир на выброс. До двери было метров девять по прямой, правда, через два окна в цоколе. Не проползти.

Штурмом брать?

Из-за забора Сагадеев уже делал мне знаки – возвращайся.

Чернел верх кареты. Ее, пожалуй, следовало бы передвинуть к воротам, закрыв выезд.

Я еще раз прикинул: заросший двор с наезженными колеями, боковые стены глухие, толстые, дверь баррикадируется – получается чуть ли не крепость с амбразурами. И хоть войсковую артиллерию зови.

– Бастель! – в нетерпении крикнул Сагадеев.

Из морга выстрелили на голос.

В ответ городовые открыли частый огонь из-за забора. Зазвенело оконное стекло. Лопнул осколками фонарь освещения.

– Господин Кольваро, нам-то что делать?

Оба полицейских, присевших у стены – один в погонах фельдфебеля, другой ефрейтора, – смотрели на меня, ожидая приказа.

– Будьте наготове, – сказал я. – Сейчас решим.

Сиганув через забор, я по широкой дуге обежал простреливаемое пространство, один раз скатившись с дороги в кусты шиповника.

Гуафр!

– Бастель!

– Да!

Я упал рядом с Сагадеевым, рванул пуговицы мундира. Жарко.

– Куда вы поперлись под пули?

– Рекогносцировка, господин обер-полицмейстер.

– С голой задницей? – зашипел Сагадеев в усы. – Меня же государь император собственноручно, если что!.. Если с вами!..

Он задохнулся, торопливо выковырял какую-то бумажку из кармана кителя, развернул ее в желобок, щелкнул снизу пальцем, взбивая щепоть бурого порошка.

– Виноват, – сказал я.

Сагадеев, запрокинув голову, дернул багровой щекой, высыпал порошок в рот и зажмурился.

Справа знакомо защелкало – кто-то досылал патроны в револьверный барабан.

Странно, подумал я, что те, в морге, не идут на прорыв.

Чего-то ждут? Пытаются уничтожить тело Лобацкого? А зачем? Я же все равно хоть с капли крови считаю нить. И вывезти труп уже не получится.

Или у них есть запасной план?

– Вот что, – открыл глаза Сагадеев, – вы лучше со мной советуйтесь, когда, значит, решите в самоубийство… Я вас тогда сам пристрелю.

– Хорошо, – сказал я.

Сагадеев покивал.

Из-за угла показался младший унтер-офицер Шахов и, оскальзываясь на лопухах, заспешил к нам: