Крылья - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 23

Лягушка, что ползла впереди, пыталась осмыслить новую для нее мысль. Она очень смутно сознавала необходимость нового восприятия мира.

В мире, где она жила, была лужица в окружении лепестков. Это был один мир.

Но за веткой лежал еще один мир. Он мучительно походил на покинутый ею цветок. Еще один мир.

Лягушка присела на мшистой кочке и развела глаза в разные стороны так, чтобы видеть одновременно оба мира.

Один и один.

Лягушка сморщила лоб в напряженном размышлении. Ведь один и еще один — должно получаться один. Но если один здесь, а другой там…

Ее товарки с большим изумлением смотрели, как она все вращает и вращает глазами.

Один здесь и один там не могут составлять один. Слишком далеко они друг от друга. Нужно найти такое слово, которое соединило бы их оба. Надо сказать… надо сказать…

Лягушка раскрыла рот. И осклабилась так широко, что концы ее рта едва не встретились на затылке.

Она додумалась.

— . — . — . мипмип. — . — . , — сказала она.

Это означало: один. И еще один.

Когда они возвратились, Гердер все еще спорил с Хохолком.

— Каким образом они умудряются препираться? — удивился Ангало. — Ведь они же не понимают друг друга.

— Самый лучший способ спорить, — заметил Масклин. — Гердер! Мы уходим. Иди за нами.

Гердер поднял глаза. Лицо у него было багровое. Он и Хохолок сидели на корточках перед нацарапанными ими в пыли знаками.

— Мне нужен Талисман, — сказал Гердер. — Этому идиоту ничего не вдолбишь.

— Тебе его все равно не переспорить, — произнес Масклин. — Шраб говорит, что он спорит со всеми номами. Ему это просто нравится.

— А тут разве бывают другие номы? — спросил Гердер.

— Номы есть везде, Гердер. Так утверждает Шраб. Есть они и во Флориде, и в Канаде, куда флоридцы перелетают на лето. Вполне вероятно, что и у нас дома есть другие номы. Мы ведь никогда их не искали.

Масклин помог аббату подняться.

— У нас остается мало времени, — заключил он.

— Я ни за что не полечу на этой птице!

Гуси уставились на Гердера с таким изумлением, словно он был какой-то необычной лягушкой, которую они совершенно не ожидали увидеть в своей заводи.

— Я и сам не в восторге от этого, — сказал Масклин. — Но ведь здешние номы все время летают на гусях. Надо только уцепиться за их перья и держаться покрепче.

— Уцепиться! — выкрикнул Гердер. — Да я никогда ни за что не цеплялся!

— Но ведь ты летал на «Конкорде», — вмешался Ангало. — А это самолет, построенный и управляемый людьми.

Гердер сверкнул глазами: он явно не собирался сдаваться.

— А кто построил гусей? — спросил он.

Ангало, ухмыляясь, посмотрел на Масклина, который сказал:

— Что? Не знаю. Должно быть, другие гуси.

— Гуси, гуси! Как могут они обеспечить безопасность полета, что они в этом понимают?

— Послушай, — сказал Масклин. — Они легко могут доставить нас в нужное место. Флоридцы пролетают на них тысячи миль. Представь себе — тысячи миль, и ни тебе копченой лососины, ни хотя бы этой розовой размазни. А уж восемнадцать миль мы как-нибудь продержимся.

Гердер заколебался. Хохолок что-то забормотал.

Гердер прочистил горло.

— Хорошо, — снисходительно сказал он. — Уж если этот заблудший язычник летает на гусях, то мне и подавно это не составит никакого труда. — Он посмотрел на серых птиц, покачивающихся в лагуне. — Разговаривают ли флоридцы с этими тварями?

Талисман перевел его слова Шраб. Та покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Гуси очень глупые. Дружелюбные, но глупые. Зачем разговаривать с теми, кто не может ничего ответить?

— А ты что-нибудь рассказал ей о наших делах? — спросил Масклин.

— Нет. Она не спрашивала, — ответил Талисман.

— А как мы сядем на этих птиц?

Шраб сунула пальцы в рот и засвистела. К берегу подковыляли полдюжины гусей. Вблизи они казались просто огромными.

— Где-то я читал о гусях, — сказал Гердер в каком-то смутном ужасе. — Там было сказано, что одним ударом своего клюва они могут перебить человеческую руку.

— Ударом крыла, — поправил его Ангало, глядя на огромных серых птиц, возвышающихся над ним. — Ударом крыла, а не клюва.

— И уж если соблюдать точность, то это могут делать только лебеди, — негромко поправил Масклин. — А гуси — существа мирные, чуть что — пугаются.

Гердер посмотрел на длинную шею, которая раскачивалась над ним взад и вперед.

— Вот уж не подумал бы! — сказал он.

Много времени спустя, когда Масклин взялся писать историю своей жизни, он описал этот полет как самое страшное из всего, что ему довелось пережить; к тому же, добавил он, еще никогда в своей жизни он не летал так высоко и стремительно.

Ему возражали: но ведь ты же сам писал, Масклин, что самолет летел быстрее звука да так высоко, что внизу даже не было видно земли.

В том-то все и дело, отвечал он. Самолет летит так быстро, что ты даже не чувствуешь быстроты, и так высоко, что ты даже не чувствуешь высоты. И это происходит как бы само по себе. «Конкорд» словно бы создан для полета. На земле он совсем не смотрится.

А что до гусей — те казались не более приспособленными для полета в небесах, чем подушки. Они не взмывали в небо и не играли с облаками, как самолет. Нет, они побежали по берегу, отчаянно молотя воздух крыльями, и, хотя казалось, что они никогда не взлетят, все же поднялись над землей. Озеро провалилось вниз, и птицы стали набирать высоту, медленно, словно их забыли смазать, взмахивая крыльями.

Спроси его кто-нибудь, Масклин охотно признал бы, что ничего не понимает в сложных реактивных самолетах, поэтому, летая на них, он не испытывал никакого страха. Но он знал кое-что о силе мышц, и мысль о том, что его поддерживают в воздухе только сильные мускулы, не внушала ему спокойствия.

Каждый из гусей нес на себе по одному путнику и одному флоридцу. Полетом, насколько мог видеть Масклин, управляла Шраб, сидевшая на шее переднего гуся. Остальные гуси следовали за вожаком правильным клином.

Масклин зарылся поглубже в оперение. Лететь было достаточно удобно, хотя воздух и был прохладным. Позднее он узнал, что флоридцы даже спали на летящих гусях. Масклину о таком было страшно даже подумать.