Carpe Jugulum. Хватай за горло! - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 49

У матушки задергалась рука. Она открыла рот, ее связанное тело выгнулось дугой, потом снова обмякло.

Агнесса прикоснулась ко лбу матушки и резко отдернула руку.

– Она вся горит! Ходжесааргх! Принеси воды.

– Уже иду, госпожа!

– О нет… – прошептал Овес и показал на веревки.

Они развязывались сами, крадучись скользили друг по другу, будто змеи. Матушка то ли свалилась, то ли скатилась с кровати и упала на четвереньки. Агнесса бросилась, чтобы поднять ее, но заработала удар локтем, от которого отлетела к стене.

Старая ведьма открыла дверь и выползла под дождь. Когда первые капли упали на нее, она остановилась, тяжело дыша. Агнесса готова была поклясться, что некоторые из дождевых капелек зашипели.

У матушки расползлись в стороны руки, она рухнула в лужу, но тут же попыталась встать.

Сине-зеленый свет струился в открытую дверь конюшни. Агнесса заглянула туда и увидела Ходжесааргха. Он смотрел на банку из-под варенья, где горел белый свет, окруженный бледно-голубым ореолом, который пульсировал, распространяясь далеко за пределы банки.

– Что это?

– Это мое перо феникса, госпожа! Оно выжигает воздух!

На улице Овсу удалось поднять матушку на ноги и даже заставить опереться на его плечо.

– Она что-то произнесла, – сообщил он. – Я не разобрал, что именно.

– Она могла стать вампиром!

– Вот, снова, снова! Ты слышала?

Агнесса подошла ближе, и вдруг безвольная рука матушки схватила ее за плечо. Даже сквозь промокшее платье она ощутила жар, а сквозь шум дождя до нее донеслось некое слово.

– Железо? – переспросил Овес. – Она сказала «железо»?

– Замковая кузница совсем рядом, – вспомнила Агнесса. – Давай отведем ее туда.

В кузнице было темно и холодно, огонь в ней разводили только тогда, когда нужно было выполнить какую-нибудь работу. Они буквально внесли матушку в кузницу, но там матушка выскользнула из их объятий и на четвереньки опустилась на каменные плиты.

– Кажется, железом не борются с вампирами? – спросила Агнесса. – Никогда не слышала, чтобы люди использовали железо…

Матушка издала какой-то звук, нечто среднее между фырканьем и рычанием. Оставляя за собой грязный след, она поползла к наковальне.

Наковальня представляла собой длинный кусок железа, вполне подходящий для неумелого избиения металла, которое иногда требовалось для того, чтобы жизнь в замке продолжалась. Стоя на коленях, матушка обняла наковальню обеими руками и прислонилась к ней лбом.

– Матушка, что мы можем… – начала было Агнесса.

– Возвращайся к остальным, – прохрипела матушка Ветровоск. – Нужны три ведьмы… И если у вас ничего не получится… вам придется встретиться лицом к лицу с величайшим ужасом вашей жизни…

– С каким ужасом, матушка?

– Со мной. Уходи. Немедленно.

Агнесса попятилась. На черном железе рядом с пальцами матушки возникли рыжие частички ржавчины.

– Я пошла! А ты присматривай за ней!

– Но что, если…

Матушка откинула голову назад и зажмурилась.

– Убирайся! – заорала она.

Агнесса побелела.

– Ты слышал, что она сказала! – бросила Агнесса и выбежала под дождь.

Голова матушки снова опустилась на железо. На металле рядом с ее пальцами заплясали рыжие искорки.

– Господин священнослужитель, – произнесла она хриплым шепотом, – где-то здесь есть топор. Принеси его!

Овес в отчаянии окинул взглядом кузницу. Здесь действительно был топор, небольшой с двойным лезвием. Он лежал рядом с точилом.

– Э… Я нашел его, – неуверенно произнес он.

Голова матушки дернулась назад. Она заскрипела зубами, но все-таки сумела выдавить:

– Наточи его!

Овес бросил взгляд на точило и взволнованно облизнул губы.

– Я сказала, наточи его. Немедленно!

Он закатал рукава, взял в руки топор и поставил ногу на педаль точила.

Колесо закрутилось, из-под лезвия посыпались искры.

– Потом найди палку и… заостри ее, а еще найди… молоток.

Найти молоток было совсем просто. Рядом с точилом стояла полка с инструментами. Покопавшись в горе мусора у стены, Овес извлек оттуда обломок жерди.

– Мадам, что я могу сделать?…

– Скоро… здесь появится… нечто, – задыхаясь, произнесла матушка. – Сделай так… чтобы… Ты сам все понимаешь…

– Но… ты хочешь сказать, я должен тебя обезглавить?…

– Я не говорю, а приказываю тебе, святоша! Во что ты на самом деле… веришь? Что есть вера? На самом деле? Распевание всяких песенок? Рано или поздно… все заканчивается… кровью…

Голова матушки упала на наковальню.

Овес снова посмотрел на ее руки. Метал вокруг них был черным, но рядом с пальцами уже начинал светиться, и на нем по-прежнему шипела ржавчина. Он осторожно коснулся наковальни, отдернул руку и сунул палец в рот.

– Госпожа Ветровоск неважно себя чувствует? – спросил вошедший в кузницу Ходжесааргх.

– Думаю, я вынужден с тобой согласиться, – сказал Овес.

– Надо же. Хочешь чая?

– Что?

– Ночь скверная. Коли нам предстоит провести ее на ногах, я поставлю чайник.

– Неужели ты не понимаешь? Она может выйти отсюда кровожадным вампиром!

– О. – Сокольничий опустил взгляд на неподвижную фигуру и дымящуюся наковальню. – Что ж, в таком случае… Лучше встретить ее с чашкой доброго чайку в животе, чем на голодный желудок.

– Ты вообще понимаешь, что здесь происходит?

Ходжесааргх медленно обвел взглядом кузницу.

– Нет, – сказал он.

– Тогда…

– В мои обязанности не входит понимание подобных ситуаций, – пояснил сокольничий. – Я этому не обучен. Вероятно, нужно очень много знать, чтобы понять такое. Это твоя работа. И ее работа. А вот тебе, к примеру, известно, что происходит, когда обученная птица убивает добычу и возвращается на запястье?

– Нет…

– Вот именно. Значит, все в порядке. Так как насчет чашки чая?

Овес сдался.

– Да, пожалуйста. Буду признателен.

Ходжесааргх поспешно удалился. Священнослужитель сел. Он не был уверен в том, что понял бы происходящее, даже если бы ему была известна истина. Старая женщина испытывала страшные муки от боли и жара, а теперь… нагревалось железо, словно жар и боль уходили туда. Кто способен на такое? Ну, прежде всего пророки, это наверняка. А все потому, что Ом наделил их силой. Однако эта женщина, судя по всему, никогда ни во что не верила.

Она совсем не шевелилась.

О ней отзывались как о великой волшебнице, но сегодня в зале он видел обычную, усталую, измученную старую женщину. Он встречал таких людей в приюте для бедняков в Аби-Дьяле, неподвижных и ушедших в себя, потому что боль была настолько сильной, что им оставалось только молиться, а потом… не оставалось даже этого. Сейчас матушка была похожа на тех людей.

Она была абсолютно неподвижной. Такую неподвижность Овес наблюдал лишь в тех случаях, когда движение переставало быть насущным.

Вверх по склону доступной всем ветрам горы и вниз по узкой лесистой долине неслись Нак-мак-Фигли, которые отрицали скрытность и осторожность вообще и в принципе. Впрочем, вскоре скорость несколько упала, потому что некоторые откололись от отряда, чтобы подраться между собой или поохотиться экспромтом. Кроме того, рядом с ланкрским королем теперь летели, подпрыгивая над вереском, лисица, оглушенный олень, дикий кабан и ласка, которую заподозрили в том, что она как-то странно посмотрела на одного из Нак-мак-Фиглей.

Сквозь пелену, еще застилающую разум, Веренс разглядел, что они направляются к насыпи, возвышающейся на краю давно заброшенного и заросшего поля, на гребне которой росли древние колючие деревья.

Когда голова короля чуть ли не воткнулась в большую кроличью нору, пикси резко затормозили.

– Херавлеззет!

– Т'сувай, сувай!

Веренса пару раз стукнули головой о мокрую землю. Бесполезно.

– Ушарежь, норасуй!

– Верзуны!

Один из человечков покачал головой.