Невеста капитана Тича - Прайс Джереми - Страница 35

— Ну нет, ребята! — сказал Тич, убирая дымящийся пистолет. — Мы не можем позволить себе ни с того, ни с сего снова остаться без доктора — верно?

Анна вырвалась из толпы и, дрожа, прижалась к кормовому люку. Толпа угрожающе заворчала. Тич повысил голос до крика:

— Утопиться мне на этом месте, ребята — мы идем к Сен-Китсу!44 Много рома, много женщин-и ни одного военного корабля во всем Карибском море, после того, как мы потопили «Скарборо»! Зачем же нам сейчас перерезать друг другу глотки из-за полуутопленной маленькой карамельки на палочке? Убери ее вниз, Блайт! Забирай свою сестру, парень, прежде чем кто-нибудь примется слизывать с нее патоку!

Хохот разрядил появившиеся было опасные настроения, и команда начала расходиться, усталая и веселая.

Некоторое время спустя в. судовом журнале «Мщения королевы Анны» дневные происшествия были должным образом записаны собственным изменчивым почерком капитана Эдварда Тича:

«Сего дня принял на борт от Боннета хирурга и девицу и поставил их на довольствие. Сего дня заметил» Скарборо»— обвел дураков вокруг пальца — поставил девицу у штурвала, а вся команда попряталась. Сосунки клюнули на приманку и поперли глазеть на чудо. Я держался с подветренной стороны и всыпал им полный заряд из крупных и мелких орудий, из носовых и всем бортом. Не то, чтобы сразу, но все-таки потопил. Из команды потерял девять человек, и сверх того еще девять орали так, как вроде бы были ранены серьезно. Потом возникла чертовски забавная кутерьма в провизионной кладовке. Подстрелил мулата — он проявил плохие манеры по отношению к девице посреди всей компании, а также собственноручно заколол канонира Захи Лонга. Потом все взялись за выпивку и легли на курс к Сент-Китсу «.

Даже для Черной Бороды это был весьма хлопотливый день.

Часть Вторая

Глава 1

В бархатной темноте, с кое-как закрепленными парусами, свободно развевающимися на мачтах подобно небрежно накинутому платью, » Мщение королевы Анны» легко несся сквозь ночь по направлению к Сен-Китсу. Приказав штурвальному держаться курса, весьма приблизительно проложенного по звездам, Израэль Хендс предоставил остальной команде заниматься всем, чем ей заблагорассудится. Это было продиктовано чистым благоразумием, а не просто беспечностью или отсутствием дисциплины, ибо Хендс сознавал, что после такой победы даже матрос, добровольно вызвавшийся стоять на руле, будет мертвецки пьян еще до рассвета, и никто не мог гарантировать, что марсовые не свалятся с салинга45, забывшись в пьяном сне на своем качающемся насесте. Таковы уж они были по натуре. Человек, сочетавший опасности и бесшабашную разгульную жизнь пирата с нормальным риском и трудностями профессии моряка, обычно становился немного ненормальным; во всяком случае, у него в значительной степени притуплялся естественный инстинкт самосохранения.

И все же, хотя пиратский корабль плыл по пустынному ночному океану без сигнальных огней, без вахтенных и впередсмотрящих, с небрежно поставленными парусами и с полупьяным рулевым у штурвала, он сейчас находился в большей безопасности, чем когда-либо. Теперь на всем пространстве Карибского моря не было ни одного вооруженного судна, которое могло бы потягаться с пиратом в открытом бою. Словно сознавая это, «Мщение» спокойно резал форштевнем поверхность моря, безмятежно переваливаясь на волне и оставляя за кормой светящийся след, подобно гигантскому плугу, вспахивающему россыпи зеленого жемчуга.

Палуба все еще сохраняла дневное тепло, и команда разлеглась на ней живописными беспорядочными группами, каждая из которых концентрировалась вокруг бочонка с густым и черным ромом. Люди ели, пили и развлекались, как умели. Одни, столпившись вокруг музыканта, извлекавшего из скрипки плаксивые, царапающие ухо и душу мелодии о страданиях моряка, утирали с бородатых и обветренных щек слезы сентиментальной жалости к самим себе, хриплыми голосами хором подхватывая припев. Другие, кого дневные опасности и драки не смогли насытить до предела, с риском для жизни повисали над бортом корабля с факелами в руках, пытаясь загарпунить светящихся зеленоватым призрачным светом тунцов и сарганов, которые всплывали на поверхность моря, привлеченные красными отблесками пылающей и брызжущей искрами просмоленной пакли факелов.

В капитанской каюте на корме, восседая в любимом плетеном кресле из тростника, капитан Тич играл в кости со своими ближайшими помощниками и друзьями. Это были пожилые буканьеры, аристократы среди профессиональных грабителей и убийц, чье мастерство, сила или громкая слава позволяли им по пиратскому обычаю требовать к себе обращения:»лорд такой-то» или «лорд сякой-то», и брать себе дополнительную долю при дележе любой добычи. Тич был вдребезги пьян, но не терял контроля над собой и над окружающим. Груды золотых луидоров и дукатов с зубчатыми краями валялись на неприбранном столе. Как и все, к кому богатство приходит без труда и нечестным путем, пираты были фанатичными игроками.

— Куда опять пропала эта проклятая девчонка? — неожиданно спросил Тич.

— Она в лазарете, ухаживает за ранеными и помогает убирать беспорядок, который там натворил доктор, — сообщил Израэль Хендс.

— Вот как, черт побери! — Тич даже потряс головой, помогая себе переварить эту удивительную информацию. Сам он никогда и не пытался проявить какую-нибудь заботу о раненых товарищах, разве что только заносил их имена в бортовой журнал, чтобы впоследствии не возникало споров и кривотолков при дележе и выплате специальных премий за ранения и увечья. Законы пиратов, которые буканьеры чтили с почти комическим благоговением, устанавливали, что за потерю глаза или одной из конечностей потерпевший получает до тысячи дукатов компенсации, и сотню дукатов за потерю фаланги пальца. Ранения тела и внутренних органов не признавались достойными внимания, ибо считалось, что пират, чей желудок не в состоянии переварить мушкетную пулю или осколок гранаты — не пират, а нечто вроде симулянта.

— Ну и как — понравилась девица тем двум парням, или, нет? — спустя некоторое время снова спросил Тич.

— Гринзейл говорит, что они не успели приняться за нее как следует…

— Хо! — с обновленным интересом пьяно осклабился Тич. — Так вот как обстоят дела? Значит, она все еще невеста?

Компания за столом оживилась, зная странную слабость своего вожака. Рожденный во грехе и выросший без семьи, бездомный подкидыш Тич был чрезвычайно щепетилен в вопросах матримониальных и брачных церемоний.

— Которой же будет эта новенькая по счету? — спросил Гиббонс. — Пятнадцатой, или уже шестнадцатой миссис Тич, а?

Тич бросил на него сердитый взгляд.

— Я ведь венчался с ними в церкви, разве не так? — свирепо спросил он. Правду сказать, он и сам удивлялся этой своей слабости в такой же степени, в какой она забавляла остальных. — Я не желаю, чтобы хоть один из моих сыновей не знал, кто его отец! Пятнадцать жен, или пятьдесят — какая разница, если все оформлено честь по чести, как этого требует Библия?

Он схватил флягу с ромом и добрым глотком восстановил утраченное душевное равновесие.

— А что вы подарите ей на свадьбу, капитан? — усмешка на расплывшейся физиономии Гиббонса была льстивой и заискивающей. Он чувствовал, что его дерзость едва не зашла слишком далеко.

Тич обнажил в широкой ухмылке два ряда пожелтевших от табака зубов.

— Себя! — после небольшой паузы заявил он. — И этого достаточно, я полагаю!

Новый взрыв хохота последовал за этим заявлением, потому что успехи Тича в этой области уже превратились в веселую, хоть и несколько фривольную легенду.

— Да, да! — повторял Тич, довольный своей шуткой. — Я подарю ей самое лучшее, что у меня имеется — самого себя!

И он, запустив пятерню в бочонок со съедобными моллюсками, с удовольствием отправил себе в рот целую пригоршню.