Солдат революции. Фридрих Энгельс: Хроника жизни - Воскобойников Валерий Михайлович - Страница 23

Почти одновременно с маминым он получил письмо Маркса: «Как мог ты предположить, что я брошу тебя хотя бы на минуту на произвол судьбы! Ты неизменно мой ближайший друг, как и я, надеюсь, твой».

Недели через две втайне от отца мама прислала ему денег.

«О Марксе я ничего не хочу более говорить, если он поступает так, как ты пишешь, и я нисколько не сомневаюсь, что он сделал всё, что мог, и я благодарна ему от всего сердца… Теперь ты получил от нас деньги, и я прошу тебя, купи себе тёплое пальто, чтобы оно у тебя было на тот случай, если вскоре наступят холода…»

Милая мама! Она беспокоилась о тёплой одежде, а он рвался из затхлой Швейцарии назад, в Кёльн!

«Даже предварительное заключение в Кёльне лучше жизни в свободной Швейцарии», — писал он Марксу.

Ещё весной политический эмигрант поэт Фрейлиграт жил в Лондоне. Он служил в коммерческой фирме «Хьют и компания», жалованья которой едва хватало ему на жизнь.

Его друг, знаменитый американский поэт Лонгфелло, написавший «Песнь о Гайавате», звал за океан, обещал помочь.

И как раз в те дни, когда Фрейлиграт решился наконец уехать в Америку, в Европе началась революция.

«…Вы уже знаете о моих американских планах. Они, конечно, опрокинуты вместе с тронами, свидетелями крушения которых мы являемся и ещё будем являться. Я возвращаюсь в Германию, чтобы по мере сил своих, самым непосредственным образом участвовать в вашей дальнейшей борьбе… равно готовый как к цензурным процессам, так и к баррикадам», — писал он друзьям 8 апреля.

Летом Фрейлиграт поселился в Дюссельдорфе. Германские события разворачивались не так, как предполагали революционеры. В Трире, Майнце и других городах королевские власти разгоняли народные представительства.

— Эти либералы повсюду отступают. Они предают народ, словно не было мартовских побед! — возмущался Фрейлиграт.

За один вечер он написал пламенные стихи «Мёртвые — живым». Поэт вспомнил 22 марта, день торжества народа и день унижения прусского короля.

Стихи клеймили успокоившихся, трусливых, требовали продолжения революционной войны.

Маркс немедленно выпустил стихи в виде листовки. Фрейлиграт стал сотрудником редакции «Новой Рейнской».

Прокуратура Дюссельдорфа и Кёльна возбудила против поэта дело «за оскорбление короля». Он был арестован и посажен в тюрьму.

3 октября начался суд. В зал явилась Национальная гвардия. У зала суда заранее собралась толпа.

Наконец под конвоем полицейских привели Фрейли-грата. Публика бросала ему под ноги букеты цветов.

— Я отказываюсь сидеть на скамье подсудимых, так как здесь, на судебном процессе, буду защищать завоевания народа, — заявил Фрейлиграт оторопевшему судье и спокойно сел на скамью рядом с защитниками.

Прокурор предъявил вещественное доказательство преступления — стал читать стихи «Мёртвые — живым».

Публика рукоплескала, требовала повторить чтение. Смущённый прокурор снова начал читать. Его, словно актёра, вызывали на «бис».

Присяжные, посовещавшись, вынесли оправдательный приговор.

Из зала суда рабочие вынесли Фрейлиграта на руках. Они шли к дому поэта и пели революционные песни.

Вечером под его окнами было устроено факельное шествие.

— Эй, Фрейлиграт, вы проиграли пари! — крикнул Веерт, как только Энгельс вошёл в редакцию. — Кто утверждал, что Фридрих вернётся через неделю? Вы! А я говорил, что он будет сегодня, я-то его хорошо знаю!

Из корреспонденции «Два процесса «Новой Рейнской газеты».

«Кёльн, 8 февраля. Вчера и сегодня в нашем суде присяжных снова состоялись два процесса по делам печати (против Маркса, главного редактора «Новой Рейнской газеты», Энгельса и Шаппера, сотрудников этой газеты… которые обвиняются в том, что они возбуждали народ против правительства в связи с отказом от уплаты налогов). Наблюдалось необычайное скопление народа. На обоих процессах обвиняемые защищали себя сами и стремились доказать неосновательность обвинения; это им удалось в такой степени, что присяжные вынесли в обоих случаях приговор «не виновны».

Революционная армия беспорядочно отступала к швейцарской границе.

— Низкие трусы! — ругался командир корпуса Вил-лих. — Подлое правительство. «Умереть за республику!» — передразнил он. — Выпивают сейчас в швейцарском кабаке, а мы тут держи заслон.

— Смотрите, какая картинка! — Энгельс показал на лужок около селения.

Офицер и два солдата в блузах добровольцев революционной армии пытались продать крестьянину пушку.

— Железо, оно в хозяйстве всегда пригодится, — рассуждал крестьянин, — да уж больно его тут много. — Он понимал, что цена орудия падает с каждым часом, а если торговаться до вечера, то офицер, глядишь, отдаст пушку и задаром.

— А ну поворачивай лошадей, подлец! — не выдержав, закричал на молодого офицера Виллих. — И вези орудие на холм. Я тебя заставлю умереть за республику!

Увидев полковника, офицер слегка смутился.

— Но ведь отдан приказ об отходе всей армии. Швейцарцы предупредили: ещё одно сражение, и они закроют границу.

— Я тебя сейчас пристрелю на месте, как собаку и мародёра, если не повернёшь лошадей к холму. — Виллих вытащил пистолет. — О том, как надо было воевать, ты не задумывался, а приказ об отходе усвоил сразу.

Офицер пожал плечами и приказал притихшим солдатам развернуть орудие и везти к холму. Там он сорвал с себя серебряные эполеты, спрятал их в карман, в последний раз взглянул на орудие и вместе с солдатами погнал своих лошадей обходным путём через луг к границе.

— Ну что же, Энгельс! Теперь мы с тобой единственные офицеры революционной армии на германской территории. Все остальные во главе с генералами сбежали, как крысы.

А всего два месяца назад победа была возможна. События развивались в пользу демократических сил.

После многодневной говорильни общегерманский парламент во Франкфурте утвердил наконец конституцию. По его решению все мелкие германские государства объединялись, а прусский король становился во главе их конституционным монархом, императором.

При этом все — и парламент и король — знали, что империя была пока лишь воображаемой, а корона — бутафорской. Но год назад и такую корону король принял бы с благодарностью. Теперь же, осмелев, почувствовав силу, он дал франкфуртскому собранию, по сути, пинок, отказавшись от предложенной ему империи и короны. Даже жалкая, со всех сторон подрезанная конституция была королём отвергнута.

И тогда в Германии одновременно восстали Дрезден, Эльберфельд, Баден, Пфальц.

Во главе отряда рабочих-добровольцев с двумя ящиками патронов Энгельс въехал в восставший Эльберфельд.

Но то, что он там увидел, разочаровало его.

В комитете безопасности заседали знакомые говоруны — адвокаты, прокуроры, городские советники. Больше всего они боялись обеспокоить солидных горожан. Вооружены были только бюргеры.

Они не сумели даже объединиться с Барменом. И город на противоположной стороне реки Вуппер объявил себя нейтральным.

— Не правда ли, забавно, Энгельс? — сообщил со смехом адвокат из комитета. — Вы ведаете обороной здесь, а ваш брат с отрядом вооружённых бюргеров на том берегу охраняет вашу же фабрику. А что, если придётся бомбардировать именно её?