Солдат революции. Фридрих Энгельс: Хроника жизни - Воскобойников Валерий Михайлович - Страница 18

В Лондоне заканчивался конгресс.

Заседания шли восемь дней.

— Мы выступаем против существующего общественного строя и частной собственности, и потому более верное название организации — «Союз коммунистов», — заявил Энгельс в первом же своём выступлении. — Доктор Маркс, который, к сожалению, не смог приехать в Лондон, тоже меня поддерживает.

С предложением согласилось большинство.

— Я думаю, что и старый лозунг: «Все люди — братья» — нам не подходит. Такой лозунг может иметь религиозная секта, у нас же ни с попом, ни с королём братства не получится. Предлагаю революционный классовый лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Лозунг решили поставить эпиграфом к проекту устава.

Проект программы составили из 22 вопросов и ответов. Его назвали «Коммунистический символ веры».

— Маркс должен аплодировать: научный коммунизм в «Союзе» утвердился, — говорил довольный Молль.

— Его аплодисменты поутихнут, едва он доберётся до «Символа веры». Кое-какие нелепые идеи туда проникли.

— Вот над этим вы и поработаете летом с доктором Марксом, а осенью соберём новый конгресс и утвердим программу со всеми вашими поправками, — сказал при прощании Молль.

Весна молодая

Старая убогая мебель стояла в квартире Гейне на улице Амстердам, 50. Камин, облицованный белым мрамором, давал немного тепла, и воздух оставался сырым, тяжёлым.

Поэт доживал последние месяцы. В этом были убеждены многие из его друзей.

Энгельс подошёл к его дому ближе к вечеру. Поднялся на сто пять ступенек, позвонил. Дверь ему открыла старая рябая мавританка с пёстрым шёлковым платком на голове.

Он стал негромко справляться о здоровье поэта, но Гейне, узнав его, крикнул из своей комнаты:

— Проходите, проходите, мой друг! Извините, что не могу встретить вас! В этом случае пришлось бы слишком долго меня дожидаться.

Энгельс вошёл в комнату, где на низкой кровати, заставленной ширмой, лежал Гейне. Он был худ, вернее, измождён, жёлто-серые щёки ввалились, но голос оставался звучным, ироничным.

— Как видите, нежусь в постели и не знаю, что делается там, внизу. — Гейне указал за окно. — Какие новости? У такого молодого остроумного человека, как вы, Энгельс, голова всегда набита новостями. Не жадничайте, делитесь скорей.

Энгельс попытался улыбнуться больному.

— А-а, догадываюсь! Вы зашли поздравить меня с пятидесятилетием. Три недели назад у меня здесь было людно, а стрелки на ваших часах отстают как раз на это время. Или не так?

— Я принёс вам поздравление и от Маркса. Три недели назад мы с ним были в Англии, иначе вы бы обязательно меня увидели здесь.

— Что вас туда занесло? Или давно не дышали лондонской сажей? Хотя, постойте, постойте, вспомнил! Сами же мне рассказывали в прошлое посещение. Вы с Марксом ездили на съезд коммунистов. Верно? Я не ошибся? — Гейне торжествующе направил длинный худой палец на Энгельса. — Ну и как, удалось вам осуществить задуманное?

— Да. Союз коммунистов теперь существует.

— А первая строка программы звучит так, как вы тогда хотели? — И Гейне продекламировал: — «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма». Пожалуй, и я не смог бы сказать лучше. А я — как-никак последний романтик и первый поэт пока не состоявшейся революции. А что делает сейчас Маркс? — поинтересовался Гейне. — Как поживают его милая жена, девочки?

— Вашу последнюю книгу «Атта Троль» я видел в его семье зачитанную до дыр. Марксу удалось заполучить в Брюсселе газету, и он будет рад напечатать ваши стихи, статью и всё, что вы для нас напишете.

— Фридрих, друг мой, — с неожиданной грустью проговорил Гейне. — Какие стихи! Какая статья! Умирание — серьёзное дело, и к нему надо относиться с уважением. Я вам скажу, как атеист атеисту: на днях во время сильного приступа я даже обратился к богу. Да-да, представьте! К этому приходишь, когда бываешь смертельно болен и сломлен. Признает же пришибленный бедствиями немецкий народ прусского короля, почему же я не могу признать личного бога? Друг мой, — Гейне даже чуть приподнялся, и Энгельс не смог бы сейчас сказать точно, шутит или всерьёз говорит великий поэт, — выслушайте истину, друг мой: там, где кончается здоровье, где кончаются деньги, где кончается здравый человеческий рассудок, — там повсюду начинается христианство.

«Он так болен, но ирония не бросает его. Какая же нужна для этого сила!» — подумал Энгельс.

— Что я опять про свою убогость!.. Расскажите-ка подробнее ваши новости.

И Энгельс стал рассказывать о съезде коммунистов в Англии, о том, как им с Марксом удалось отстоять свои позиции.

Гейне слушал с вниманием, попутно вставляя шутливые замечания.

— Жаль, что всё это произошло не пять лет назад. Мы бы с вами написали «Манифест» в стихах и задали бы работу переводчикам! — рассмеялся он. — Пять лет назад — какое это было время! Маркс тогда только что женился, и я заходил, нет, забегал, поднимался бегом по лестнице к ним на улице Ванно. Мы втроём по сто раз могли повторять строку из нового моего стихотворения, пока не отшлифовывали её идеально. Однажды захожу к ним, а там паника. Маленькая дочка в судорогах, оба родителя суетятся, молодая нянька растеряна. Я приказал налить в ванночку тёплую воду, сам опустил туда малышку, и девочка мгновенно успокоилась. Маркс до сих пор уверен, что я им спас ребёнка… Опять я увлёк вас в бездну воспоминаний! — перебил он себя. — Куда же вы направитесь сейчас?

— Через два часа вечер немецких эмигрантов. Будем встречать Новый год.

— Знаете, Энгельс, я чувствую, что этот год станет для Европы особенным. И вы правильно делаете, что встречаете его с соотечественниками.

— Да, революцией пахнет, как порохом, когда заряжаешь пушки, — подтвердил Энгельс. — А вы, дорогой Гейне, нам очень нужны. Несмотря ни на что, мы готовы печатать в своей газете в Брюсселе каждую вашу новую строку. Помните это!

— Тогда передайте Марксу и нашим друзьям, что, хотя Гейне и умирает, он надеется ещё немало написать! — сказал поэт на прощание.

Революцию в Европе предчувствовали многие, но, когда и где произойдёт взрыв, не знал никто.

Пять лет назад Энгельс торопился, боясь опоздать со своей «английской книгой» о рабочем классе.

Бакунин при каждой новой встрече уверял, что революция рядом и пора думать об общегерманском демократическом правительстве. Говорил, что сам немедленно ринется в бой создавать великую славянскую державу, отчего Маркс постоянно морщился — Бакунин делил человечество не столько на классы, сколько на нации и державы.

И на встрече этого Нового года Энгельс говорил тоже о революции, о Союзе коммунистов — передовых рабочих, которые вместе с демократами Европы готовы возглавить борьбу за свободу.

Чуть больше трёх недель назад они шли по незнаменитой лондонской улице Друри Лейн — богатырь Шаппер, по-военному прямой и изящный Энгельс, крепкий, с густыми чёрными кудрями, прозванный Мавром Маркс и друг Гарни англичанин Эрнест Джонс, руководитель левых чартистов, а теперь член Союза коммунистов. Мимо них, понурясь, проходили лондонские рабочие, бедные клерки — люд, населявший квартал. Капал мелкий дождь. Казалось, вместе с бесконечной липкой сыростью на лондонскую окраину опустилась глухая безнадёжность…

Энгельс неожиданно остановился и рассмеялся. Шаппер взглянул на него с удивлением.