Королевский корсар - Поуп Майкл - Страница 36

Кажется, его просили куда-то прийти.

Кажется, в сад при доме майора.

Надо понимать, что это кто-то из дочерей плодовитого командующего невисского гарнизона.

Предлагалось прийти на рассвете.

Тайно.

Вот в это Уильям Кидд поверить не мог. Порядочные девушки из хороших семей и хорошие из порядочных так не поступают.

Кидд знал это твердо.

Это правило он усвоил у себя на родине.

Настоящий джентльмен, а к таковым он себя причислял, ни за что на свете не может пуститься в предприятие, которое может поставить под удар репутацию молодой, незамужней леди. А что может быть в этом отношении страшнее, чем попытка проникнуть на рассвете в сад того дома, где такая леди изволит обитать?!

Кроме того, тот факт, что с данным домом связано сразу пять девичьих репутаций, в глазах Уильяма делало его путешествие в рассветный сад в пять раз невозможнее.

Хорошенькое дельце — одной утренней прогулкой ославить большинство всех приличных невест острова!

Настоящему джентльмену желательно гулять по утрам (по вечерам и ночам тоже) с особами, чья репутация уже кем-то испорчена.

Это могут быть безнадежные вдовы-мещанки, непритязательные простолюдинки, пастушки-дурнушки, девчонки из лавчонки…

Взвесив все обстоятельства, капитан Уильям Кидд пришел к великолепному выводу.

Письма не было.

А что это за бумажки на полу?

А это, допустим, приказ лорда Хардуэя выйти завтра в море и совершить какое-нибудь важное патрулирование.

Успокоив себя этой мыслью, Кидд кликнул самбо и велел ему вымести пол.

После чего улегся спать.

Когда рано поутру от его высокопревосходительства действительно явился гонец и принес письменный приказ об имеющем место начаться походе, Кидд окончательно успокоился.

Конверт лорда Хардуэя занял место надушенного дамского конверта. Адмиральский приказ затмил жеманное послание. Картина мира восстановилась полностью.

Через час бодрый, бритый, надушенный, самоуверенный, сопровождаемый слухами о вчерашней любовной победе капитан Кидд явился на борт «Блаженного».

Когда он зачитал приказ его высокопревосходительства своим офицерам, они ничего не сказали. Какой смысл трепать языком, когда события сами собою складываются в твою пользу.

Одно обстоятельство настораживало Каллифорда и его единомышленников — появление на борту «Блаженного» двух офицеров из штаба лорда Хардуэя. По туманным объяснениям, которые они сочли возможным дать, можно было заключить, что цель их присутствия на борту корабля капитана Кидда совершенно неясна.

Уильяма это ничуть не взволновало, зато вызвало сильнейшее раздражение у Каллифорда. С первого дня плавания он пытался разговорить капитана в том смысле, что посылка этих двух офицеров на борт «Блаженного» есть свидетельство недоверия к нему, Уильяму Кидду.

— Отчего же? — беззаботно интересовался капитан, стоя на квартердеке и улыбаясь вьющимся у кормы чайкам.

— На корабле должен быть один хозяин.

— Правильно. Я и есть он.

— Не-ет. Эти ребята, Хант и Херст, ведут себя так, словно они самые главные на борту «Блаженного Уильяма».

— В чем это выражается? — Беззаботность капитана не сделалась менее чистой.

— Я попытался указать им их вахтенное время, они не пожелали со мной разговаривать!

— Они не хотят стоять вахту?

— Сто чертей мне в печень, нет!

— Почему?

— Они сказали мне, что они будут следовать инструкциям, полученным от полковника Маллина.

— Полковника?

Каллифорд очень длинно и очень грязно выругался, а в конце добавил:

— Даже не лорда Хардуэя, а всего лишь полковника, которому вы, если хотите, сэр, даже не подчинены.

Кидд наконец оторвал взгляд от чаек. Он ничуть не озаботился, он просто захотел сделать приятное Каллифорду, человеку, терзаемому такими тяжкими переживаниями в такой прекрасный утренний час.

— Ладно, я сам попробую с ними поговорить.

Старший помощник только махнул рукой:

— Тот, кто не слушается старшего помощника, и на капитана плевать хотел.

Каллифорд говорил правду. Два молодых офицера, прибывших вместе с лордом Хардуэем из Лондона и назначенных властью полковника Маллина для несения службы на борту «Блаженного Уильяма», вели себя несколько странно. Заняли две каюты по бокам от капитанской, во время общей трапезы в кают-компании вели себя высокомерно, никого не приветствовали первыми, от несения какой бы то ни было службы отказывались, о чем шла речь выше.

Самым неприятным было то, что они повсюду совали свой нос.

Повсюду.

Нагулявшись по верхней палубе, они спускались на палубу пушечную, с пушечной норовили попасть в трюм. Любили постоять на квартердеке и понаблюдать за тем, как матросы управляются с парусами.

Даже в котел к коку попытались заглянуть, но получили отпор. Рябой Джонс знал морские правила. К еде можно было прикасаться только после капитана.

Очень скоро вся команда, не только офицеры, люто ненавидела этих типов. А типам этим, судя по всему, было абсолютно наплевать, как к ним относятся. Это вызывало дополнительную злость.

Капитану, напротив, нравилось цивилизованное общество лейтенантов Ханта и Херста.

Он играл с ними в триктрак и распивал мальвазию.

И беседовал.

Впрочем, по большей части говорил он один, а Хант и Херст его внимательнейшим образом слушали. Любой рассказчик мог бы только мечтать о таких слушателях.

Он рассказывал им о своем детстве, об отце, об умершем брате, о деревенском доме, где он провел счастливейшие годы своей жизни и в который мечтал вернуться. Объяснял им, что туман над вересковой поляной — это совсем не то, что туман над бухтой острова Сан-Хуан.

В этом месте они оживились, попытались разговорить капитана на предмет того, в чем же была причина столь грандиозного успеха, добытого капитаном Киддом в том бою.

Капитан только рукой махнул.

Ему не нравилось говорить на эту тему.

Кидду доставляло удовольствие считаться героем-победителем в сан-хуанском сражении, но входить в детали дела было почему-то неприятно.

Хант и Херст не смогли выудить у него никаких новых сведений.

Капитан Кидд начал рассуждать о том, чем французы отличаются от англичан и прочих народов, капитану Кидду известных. Судя по приведенным им аргументам, вопрос он понимал глубоко.