От сумы и от тюрьмы… Записки адвоката - Падва Генрих Павлович - Страница 34

— Миша, вот женщина, которая мне нужна.

Он посмотрел тоже:

— Да, ничего.

А я стою и не представляю, что делать дальше, не могу никуда двинуться. Миша меня тащит: мол, пойдем, неудобно, она с парнем, что ты стоишь…

С набережной Миша меня потихонечку уволакивает, но я понимаю, что должен найти эту девушку. Без этого моя жизнь больше уже не будет иметь смысла. Она была воплощением моего идеала красоты: тонкие, безупречно правильные черты лица рафаэлевской Мадонны и ослепительная белозубая улыбка голливудской звезды. Невысокого роста, аккуратно и скромно одета. Ей шея двадцать первый год.

Я стал расспрашивать всех знакомых, описывать ее. И мне, в конце концов, рассказали, кто это: студентка медицинского института, приехала вместе со своим вузом из Ленинграда. Тогда был период, когда Хрущев «разукрупнял» и Москву, и Ленинград, и некоторые институты переезжали в провинцию. Так и медицинский институт из Ленинграда вместе со своими студентами переехал в Калинин. Я узнал, как зовут мою мечту — Аля, Альбина. Но как ее найти?..

Какое-то время спустя с торжокским моим приятелем, Юрой Хлебалиным, мы вместе поехали в Москву через Калинин. Путь этот был не прост и занимал около четырех часов. Сначала надо было на местной паровозной тяге доехать из Калинина до Клина — более двух часов тащился этот поезд из трех-четырех вагончиков. А уже потом, в Клину, приходилось брать еще один билет и на электричке ехать в Москву.

И вот на вокзале в Калинине, где мы берем билеты до Клина, я вдруг вижу — и сердце бешено заколотилось — Алю: они вдвоем с подругой тоже покупают билеты на тот же поезд. Мы, конечно, за ними — в вагоне садимся напротив на скамейку и начинаем разговор. Точнее, пытаемся завязать беседу, но Аля со мной не очень-то разговаривает. Смысл ее ответов был, грубо говоря, такой: «Отстаньте, чего вы к нам пристали». К счастью, ее подруга, которую звали Луиза, более снисходительно к нам отнеслась и кое-как поддерживала разговор — если не со мной, то с моим другом Юрой. Как потом выяснилось, он ей сильно понравился.

Мы вышли в Клину, купили билеты на электричку и сели в вагон — конечно же, опять напротив «наших» девушек. И тут все-таки какой-никакой разговор завязался. Выяснилось удивительное совпадение: оказывается, они через некоторое время, буквально через пару месяцев, едут в Торжок на практику. А сейчас у них закончились занятия, и они едут в Москву. Мы обрадовались:

— А мы из Торжка, приезжайте, мы вас встретим…

В конце путешествия мы расстаемся уже знакомыми. Я на седьмом небе, она нравится мне безумно.

Через два-три месяца мой друг Володя Гельман, судмедэксперт и патологоанатом, сообщает долгожданную весть:

— Ребята, к нам в больницу на практику приехала команда студентов-девчонок из Калининского медицинского института.

Я, конечно, тут же помчался в больничный городок. Хожу, ищу: одна, другая, «моей» все нет и нет. Где же она? И вдруг смотрю — идет девушка, еще лучше, значительно лучше, чем Аля. Эх, думаю, бог с ней, с той Алей (до чего я был тогда легкомысленным!)… И только когда я подошел к этой «другой» и мы с ней заговорили, я понял — это и есть та самая Аля, о которой я мечтал.

Просто в моей памяти не сохранилась вся та красота, которой она обладала.

Всю их практику с утра до вечера я пропадал в больничном городке — забросил всё и вся… Но в первые же встречи Аля мне рассказала, что она совсем недавно вышла замуж. Потому она сначала, в поезде, так не хотела со мной знакомиться. Муж ее, Юра, будущий военный медик, учился в Харькове. Торжества в честь их бракосочетания уже вовсю готовились и в Москве, где жила Юрина мама, и в Риге, где жили родители Али и куда они оба должны будут приехать: она — после практики, он — после окончания учебного года. Уже назначен день, приглашены гости, куплены подарки — и вдруг я тут со своей любовью!

Однако это меня не охладило. Я с тем же рвением, хоть и с заплатой на заднице (новых брюк я себе еще не завел), продолжал ухаживания. Вскоре я начал понимать, что мои чувства находят отклик, моя любовь — взаимна. А практика между тем заканчивалась, и приходило время принимать какие-то решения. Аля была тверда — она даже отдала мне обручальное кольцо, сказав:

— Все, я развожусь.

Однако перед самым концом практики, к тому времени, как наши чувства с Алей достигли апогея, раздался звонок — это был Юра, муж! Он говорит, что ждет ее, когда ее встречать? Но в ответ слышит, что ни встречать, ни ждать не надо. Она не приедет, и их свадьбы не будет.

Юра все понял, но сказал:

— Знать ничего не хочу — я тебя люблю. Мало ли что ты там по молодости… Ты должна ехать, я — твой муж, ты — моя жена. Забудь его, и я никогда в жизни не вспомню и не упрекну.

Аля пытается возразить, но он со словами: «Всё, я выезжаю к тебе!» — бросает телефонную трубку.

Еще сегодня, под утро, провожая Алю, я был наверху счастья и блаженства. А сейчас оказался на грани ужаса и отчаяния. Она смотрит на меня — и в глазах ее вопрос и нерешительность. У меня же в голове рой полубезумных идей. Уехать с ней — но куда? И как ей на это решиться?! Спрятаться, закрыть въезд в Торжок, преградить ему дорогу… Мне казалось, я схожу с ума. А у Али на глазах слезы.

И вот он приезжает, и они уединяются. Муж и жена! А кто я?

Пока Аля выясняет отношения с мужем, я с Юркой Хлебалиным сижу в ресторане и пью горькую. А ее подружки бегают, как челноки, от больницы, где происходит «семейная сцена», ко мне, носят новости. Все они сочувствуют мне, потому что мы все за это время подружились, а Алиного мужа никто не знал и знать не хотел. Кроме того, девчонки считали, что и Аля более склонна ко мне, а не к нему — так что чего это он тут…

Наступает развязка. Мы встречаемся, и Аля говорит:

— Я ничего не могу поделать. Как я от него уйду?! Что скажет моя мама, что скажет мой папа? Папа у меня военный, такой абсолютно правильный, железный мужик… Я же замужем! Я должна ехать.

Вот только обручальное кольцо при этом осталось у меня, она его не потребовала обратно.

Отъезд супругов назначили на следующее утро. А я, в отчаянии от того, что происходит, и от своего бессилия что-либо изменить, кинулся на работу:

— Дайте мне какую-нибудь командировку — в Лихославль или куда-нибудь, я не могу, мне надо уехать.

Такая возможность для меня нашлась, и на следующее утро я тоже выехал из Торжка. Меня кто-то (уже не помню сейчас) вызвался отвезти на машине. Но отъехали мы недалеко, так как с автомобилем что-то случилось, и мы остановились на обочине. Пока водитель что-то там чинил, я праздно стоял рядом.

И вдруг вижу: едет автобус Торжок Москва, и в нем у окна — моя Аля. Дороги тогда были крайне плохие, автобус полз медленно. Аля тоже видит меня, наши глаза встречаются, она становится белее снега… и автобус медленно уезжает. А я уезжаю в Лихославль.

Там у меня более полутора суток идет судебный процесс. По возвращении в Торжок я обнаруживаю две ожидающие меня телеграммы. Первая дана тем же днем, когда и она, и я уехали из Торжка: «Жду тебя сегодня в семь часов вечера в Москве возле Метрополя». Но это же уже вчерашний день!

Вторая телеграмма была более поздней — Аля не дождалась меня в семь часов вечера и на следующее утро снова телеграфирует: «Жду тебя у Центрального телеграфа». Но меня нет и на следующий день, я ведь все еще в Лихославле. И никаких обо мне вестей нет тоже. Что она передумала и перечувствовала в это время, она никогда мне так и не сказала…

Я не знаю, что делать, несусь в Москву в надежде что-то выяснить, ведь в Москве живут Алины дедушка с бабушкой и мама Юры — но я не знаю ни где они живут, ни номеров их телефонов…

Позднее выяснилось: в Москве Аля поехала вместе с Юрой к его маме, по дороге в какой-то момент ухитрившись дать мне телеграмму о встрече в семь часов. У свекрови их ждал обед, после которого Аля под каким-то предлогом сумела на некоторое время отлучиться из дому и съездить к Метрополю: она надеялась, что после встречи со мной ей уже не придется возвращаться к мужу. Но меня не было, и вернуться пришлось.