Юность - Гетто Виктория - Страница 38

Короткий путь по коридорам фактории, впереди спешит провожатый. Он распахивает передо мной дверь и громко произносит:

– Сьере граф Атти дель Парда, уважаемые досы.

Вхожу в большую комнату – женщины стоят у горящего камина, протянув к огню руки. При моём появлении дружно поворачиваются ко мне и кланяются на манер, принятый в Рёко, затем выпрямляются, и я вижу, как у всех троих вспыхивают глаза. У самой Лиэй – тоской, у её сестёр-близняшек – надеждой. На что, интересно? И где ненависть, соблюдать которую до самой смерти поклялись Иолика и Умия? Её больше нет. Вместо этого – усталость, испуг и надежда. Обе девушки, которым уже по четырнадцать, если не больше, смотрят на меня так, словно я сам Высочайший…

– Добрый день, уважаемые досы. Рад вас видеть после столь долгого перерыва. Какими судьбами вы добрались до меня?

Лиэй делает шаг вперёд, вновь кланяется мне, а потом… вдруг опускается на колени и протягивает ко мне руки:

– Прошу вашего милосердия, сьере граф…

– Что?!

Я не верю своим глазам. Что происходит?!

Но тут рядом с ней точно так же принимают такую же коленопреклонённую позу обе близняшки:

– Спасите нас, сьере граф… Умоляем о милосердии…

Глава 14

И только теперь я замечаю тщательно припудренные горькие складки у краешков когда-то припухлых сочных губ, сетку ранних морщин возле уголков глаз у Лиэй, изуродованные тяжёлой работой, словно у простых крестьянок, кисти рук обеих сестёр, а присмотревшись, вижу, что на первый взгляд богатые платья женщин – обычная ветошь. Грудь старшей из сестёр потеряла свою форму, расплывшись под одеждой, талия пополнела. Младшие вроде бы немного налились, но с другой стороны – впалость щёк говорит о частом недоедании. Да, им приходится работать. Много и тяжело. Получается, от меня что-то скрывают либо недоговаривают. Герцог беден словно церковная мышь? Или просто типичное отношение высшей расы рёсцев к варварам-фиорийцам, из-за которого Лиэй не считают даже полноценным человеком? Как и её сестёр? Ничего. Скоро всё прояснится. А пока с удивлением замечаю, что у меня нет абсолютно никаких чувств к бывшей маркизе. Совершенно ничего. Ни сердце чаще не стукнуло, ни эмоций. Обычная просительница. Такая, как сотни и сотни других фиориек. Даже Умия и Иолика вызывают больше чувств, чем она. Не говоря уж о моей супруге… Пусть она и чужой мне расы.

– Встаньте, прошу вас.

Женщины медленно поднимаются. Глаза по-прежнему опущены долу.

– Я прошу вас сесть за стол, и мы переговорим, чтобы найти приемлемое решение вашей проблемы… – И не упускаю случая уколоть бывших маркиз Тумиан: – Несмотря на вашу клятву… отомстить мне.

Обе близняшки вздрагивают одновременно. Потом то ли Умия, то ли Иолика – я слишком мало их видел, да и почти не общался, выдавливает:

– Если бы мы знали, что ждёт нас здесь, сами бы притащили Лиэй в вашу спальню силой! Или бы умолили отца отдать вам её в жёны…

– Так плохо? – осведомляюсь участливо.

И тут герцогиня дель Хааре вдруг буквально взрывается плачем, а младшие наперебой вываливают на меня целый ворох всего такого!.. Во-первых, Лиэй, как младшая жена, вообще не имеет никаких прав и не может ничем распоряжаться. Всё зависит от прихотей старшей жены, чистокровной рёски из высших семей империи. Во-вторых, уже известное мне отношение ко всем негражданам Рёко – пренебрежительное, словно к говорящим животным. В-третьих, постоянные унижения со стороны мужа, того самого герцога. Ну и много чего ещё – издевательства слуг и фаворитов старшей жены, наказания младших, граничащие с пытками. Кто-то из близняшек закатывает рукав платья, и я вижу следы ожогов раскалённым железом. Вторая, отчаянно стесняясь, обнажает ступню, всю синюю от кровоподтёков – её били палками по пяткам. Лиэй плачет, а когда сёстры выдыхаются, выдавливает:

– Мою судьбу не изменить. Воля Высочайшего и покойного… отца – свята и нерушима. Но мне жаль сестёр. Я надеюсь, сьере граф… что вы поможете мне спасти их…

– А ваш супруг и старшая жена вас не накажут?

Лиэй опускает голову, чтобы скрыть слёзы из когда-то бездонных глаз:

– Я стерплю всё, зная, что у них будет новая, лучшая жизнь. По крайней мере, на родине.

Я указываю на накрытый изысканными разносолами стол:

– Угощайтесь, досы. Мне надо немного подумать. Только не смущайтесь, если я стану задавать вам вопросы, которые вызовут не слишком приятные воспоминания.

– Если вы об отце, то… Мы готовы поклясться, что ни словом, ни делом никогда не попрекнём вас содеянным.

Я вопросительно смотрю на неё, и, слегка покраснев, младшая выдаёт:

– Я – Иолика.

Это та, у которой ожоги на руках. Значит, сестру, которую били палками, зовут Умия…

– Лиэй, вы решили обратиться ко мне, потому что надеялись, что я не забыл вас?

Женщина заливается краской стыда, потом еле слышно отвечает:

– Ваш рисунок… Атти… Он словно вырезан навеки в моей памяти, и, когда мне уже не хочется жить, я просто представляю себя в том платье на берегу озера…

Теперь моя очередь отвернуться к окну.

– Значит, ваши чувства ко мне не изменились. В отличие от моих.

Бывшая маркиза вскидывает на меня глаза, но встречается с моим равнодушно-сочувствующим взглядом и только сейчас замечает тонкую цепочку брачного ожерелья. Её губы кривятся, удерживаясь от рыданий, и она с трудом произносит:

– Вы… женились?

Киваю. Короткая пауза:

– И… кто она? Из какой семьи? Я знаю её?

Машу рукой в знак отрицания:

– Нет. Вы не можете её знать, доса, потому что она не из Фиори. Моя жена – всего лишь простая сирота…

А что не так? Ооли – единственный представитель своего вида на этой планете, и ей никогда не вернуться домой. Так что здесь я ни единым словом не лгу.

– Сирота?! – Это Умия.

Снова киваю и повторяю:

– Да, девушки. Она – сирота. У неё нет ни приданого, ни богатых угодий и земель. Ничего. Можно считать её нищенкой. Более того, моя жена… – Неожиданно даже для себя это слово, «жена», я произношу с такой затаённой нежностью и любовью, что Лиэй вскидывает голову, словно не веря услышанному, но тут я заканчиваю фразу: – Моя супруга – простолюдинка. Самая обычная девушка из народа. Впрочем, нет. Не обычная. Она единственная во всём мире, и другой такой нет!

Голова бывшей маркизы опускается, а плечи безнадёжно обвисают.

– Девочки… Нам не на что больше надеяться. Мы уходим. Простите за назойливость, граф дель Парда. Я просто глупая мечтательница…

И выглядит она так… жалко… и ничтожно… Всё верно. Она ведь просительница. А я – не соизволил снизойти. Вот взял и не соизволил. И даже успел жениться. На другой, пока она лелеяла пустые мечты.

Девчонки поднимаются из-за стола. Близняшки тоже потеряли всякую надежду. Уже умерли, если можно так выразиться. То есть с виду дышат, разговаривают, двигаются. Но внутри нет той искры жизни, которая делает нас людьми. Живыми, настоящими людьми.

Стоп! Я что – такая вот окончательная тварь?! Сначала вынудил одну девочку отравиться, потом убил отца этих несчастных и лишил их всего, следом принудил к постели невинную девушку, правда, потом признал её законной женой… Не оправдывайся хотя бы перед самим собой, Атти! Ты же знаешь, что совесть не обмануть! Мой голос звучит хрипло, словно что-то мешает говорить, и я с удивлением слышу его как бы со стороны:

– Если я увезу ваших сестёр, доса дель Хааре, ваш супруг не станет поднимать шума?

Она вздрагивает, потом отвечает:

– Не думаю. Умию и Иолику постоянно обзывают нахлебницами и дармоедками. Так что если они исчезнут, то вряд ли кто будет волноваться.

Качаю головой в сомнении:

– Фиорийки ценятся в известных заведениях империи. Не думаю, что старшая супруга герцога упустит шанс заработать на ваших сёстрах пару-тройку золотых, продав их в публичный дом.

Лиэй вскидывается и запальчиво выдаёт:

– Откуда вы знаете, что их хотят продать?!