Юность - Гетто Виктория - Страница 11

Вот же проклятье! Никак не могу заснуть. Перед глазами стоят умильные личики обеих дам. А в крови бурлит выпитое. Это сколько же у меня не было женщины? Быстро прикидываю и обалдеваю – оказывается, уже почти год! Ничего себе… Ха! У меня есть саури, которой я кое-что обещал перед отъездом, а я свои обещания привык выполнять, благо мы в этом самом плане очень даже совместимы!

Поднимаюсь с койки, поскольку я пока ещё даже не разделся, выхожу из своих покоев и говорю сидящему возле дверей дежурному слуге:

– Принеси аларского вина и лёгкой закуски.

Тот кивает и исчезает прочь…

– Свободна до утра, – отсылаю я возникшую на пороге подземной тюрьмы надзирательницу, громадных размеров женщину с ошейником и прикованной к нему цепью, подвешенными на поясе.

Вместо ответа, она кланяется, отцепляет снасть от пояса, протягивает мне:

– Это для выгула этого отродья, сьере граф.

Хм, грамотно придумано!

– Молодец! Хвалю. Но можешь идти отдыхать. До утра, как я сказал.

Женщина вновь кланяется и исчезает на лестнице, ведущей из подземелья.

Подхожу к двери камеры, где содержится саури. Отодвигаю засов, распахиваю дверь. Ооли, похоже, уже уснула. Во всяком случае, её хрупкая фигурка лежит неподвижно на грубой кровати. И вот же – опять безмерная доброта моей матушки! – у пленницы имеется полный комплект постельного белья и принадлежностей: подушка, матрас, одеяло и даже нижнее бельё. На небольшом стульчике в углу аккуратно сложено её верхнее простенькое платьице. Ага! Не спит! Уши выдали! Вон как ходуном заходили! Ах ты же… Зараза…

– Эй, поднимайся, – велю на русском.

Молчит. Только острые ушки шевелятся. Подхожу ближе, срываю с неё одеяло. Саури вскрикивает, сжимается в комок. На ней длинная ночная рубаха из тонкого полотна. И кажется, я такую же раньше где-то видел…

– Чего ты хочешь, хомо?

Она поджимает под себя ноги, торопливо натягивает на них подол рубахи, но я наклоняюсь и защёлкиваю ошейник у неё на шее, прихватив несколько прядей распущенных волос. Самка вцепляется в железо обруча обеими руками, и я сдёргиваю её с кровати. Девчонка падает на земляной пол, охает от боли.

– Чего? Двигай давай!

– Я никуда не пойду! – Саури резко бледнеет, кажется сообразив, что я собираюсь с ней делать, а глаза расширяются, словно у героев японских мультиков.

– А кто тебя спрашивает? – нарочито удивляюсь я. Затем рывком поднимаю её с земли, заставив уткнуться в себя. Свободный конец цепи наматываю на запястья пленницы. – Не хочешь шевелить ногами, значит, понесу.

– А!!! – дико визжит она, но тут же задушенно затыкается – моя ладонь запечатывает наглухо её губы.

Вижу на спинке кровати полотенце. Пойдёт! Запихиваю его в рот саури, и та теперь может только мычать. Вскидываю хрупкое тело на плечо, абсолютно не чувствуя веса, и спокойно выхожу из камеры. Прохожу по коридору, вот и лестница, ведущая наверх. Главное, матушка спит, и мне никто не помешает.

Сбрасываю саури на свою койку. Стол уже накрыт за то короткое время, пока я ходил за Ооли. Оплетённая соломой бутылка хорошего вина, бокалы, сыры, колбасы, копчения. Протягиваю руки к по-прежнему лежащей на постели девушке, серой, словно сумерки, от страха, и… отщёлкиваю ошейник. Отступаю назад, делаю приглашающий жест:

– Поднимайся, подруга. У меня сегодня праздник. Так что составь компанию сьере графу. – Усаживаюсь за стол, наполняю бокалы. Один пододвигаю к ней. – Чего ждёшь? Послезавтра я уезжаю на войну. Так что моли всех своих богов, чтобы я вернулся. Иначе здесь тебя и похоронят…

Узница немного приходит в себя. Снова поджимает под себя ноги, не веря самой себе, ощупывает шею. Но ей не кажется, и глаза не обманывают – оковы в моих руках. Впрочем, тут же изуверское приспособление летит в угол, где падает с тупым звуком. Я снова повторяю свой жест:

– Садись. – И после небольшой паузы добавляю: – Пожалуйста…

Саури мнётся несколько мгновений, потом всё же сползает с кровати, осторожно усаживается за стол.

Я поднимаю бокал:

– За Фиори.

Она берёт свой, смотрит через хрусталь на багровую густую жидкость, затем… Наши бокалы красиво звенят, когда чокаются. Оба пьём. Ооли вновь округляет свои большие серые глаза:

– Какое вкусное!

Первый испуг, похоже, прошёл, и она смело тянется за сыром, нарезанным тонкими ломтиками и уже пустившим ароматную слезу. Аккуратно съедает ломтик, потом протягивает мне бокал вновь:

– Ещё.

Ещё так ещё. Мне не жалко. Наполняю сосуды вновь.

– Откуда эти бокалы? – Саури любуется на игру рисунка на стенках сосуда.

– Сделано в Парде. В моём графстве. Научил аборигенов.

Она дразняще улыбается:

– Прогрессор-педагог?

Отрицательно мотаю головой:

– Потерпевший кораблекрушение. Это мой транспорт упал рядом с твоим Листом.

– Я здесь ни при чём! Нас вместе затянуло в гравитационную яму!

Пожимаю плечами, равнодушно отвечаю:

– Знаю. Я умер задолго до вас.

– Умер?!

Девчонка испугана не на шутку. Киваю в ответ:

– Умер. Моё сознание переписано в тело вот этого аборигена.

– Значит, ты – не имперец?!

– Телом, может, и нет. Но душой – да. Майор Максим Кузнецов. Русский. Неотделимый и единый.

– А как же твоя местная мама? Она знает, кто ты на самом деле?

– Знает. И я её люблю, потому что другой у меня нет. Вы убили её! И моего отца…

Залпом допиваю остатки вина из бокала, снова наливаю, дополняю и ей. Саури словно очнулась от какого-то морока – теперь и её глаза сверкают гневом и злобой. Напомнил, получается…

– Ну что, выпьешь за мою погибель?

Она поднимается со стула, залпом выпивает:

– От такого не отказываются, червь!

– Ах, ты же…

Мой стул падает назад, я так же в один присест выпиваю свою порцию, ставлю бокал на стол.

– Значит, говоришь, я – червь?! Но не гнушаешься моим угощением?!

Странно, но саури молчит. Я хочу ударить её, но неожиданно опущенная при моих последних словах головка поднимается, и на меня смотрят её испуганные глаза.

– Твоё угощение?

Очень странный тон. Совершенно непонятные интонации. Испуг. Недоумение. И ещё что-то… Девушка встаёт, затем медленно начинает обходить стол, приближаясь ко мне. Не боится? Или на что-то надеется? Только на что? Застывает передо мной, поднимая голову, чтобы не упускать меня из вида, затем протягивает руки, кладёт их мне на плечи, и я чувствую, что саури пытается меня наклонить. Ну, раз у тебя возникло такое желание… Наши глаза так близко, и я чувствую её тёплое дыхание…

– Я хочу задать тебе вопрос… Позволишь, человек?

Мои руки помимо моей воли ложатся ей на тонкую талию, и Ооли вдруг сладко вздыхает:

– Почему?

Я не понимаю её вопроса и переспрашиваю:

– Что?

– Почему я хочу, но не могу убить тебя? Почему рядом с тобой я чувствую себя слабой и беззащитной? Почему мне хочется быть с тобой рядом? Почему ты не убил меня, в конце концов?!

Её голос взвивается в последнем вопросе, и понимаю, что от моего ответа будет зависеть дальнейшая жизнь. Не только её, но и моя…

– Может, потому, что ты мне нравишься?

Её кожа становится ещё светлее, когда кровь отливает от щёк, а глаза… Они словно два бездонных колодца, которые затягивают меня в бесконечность… И тогда мои губы касаются её, а ладони бережно притягивают её ближе, ещё ближе, и два бугорка груди касаются меня, а потом…

…Просыпаюсь рано утром. На улице ещё темно, камин погас, но глаза забившейся в угол пленницы, прикрывшей своё обнажённое тело моим плащом, сорванным с вешалки, сверкают ненавистью, сразу давая возможность её найти. Увидев, что я проснулся, она выплёвывает:

– Я убью тебя!

Вместо того чтобы наброситься на неё или обругать, я сажусь на кровати, затем протягиваю к ней руки и тихо произношу:

– Иди ко мне…

Тишина, она медленно поднимается, несколько мгновений стоит на месте, затем делает первый шаг, второй и через мгновение вновь оказывается в моих объятиях, а её губы страстно приникают к моим…