На пути к Академии - Азимов Айзек - Страница 42

– А Планше обязательно убивать?

Намарти нахмурился.

– Что за вопрос? Почему это одно убийство у тебя не вызывает возражений, а другое не нравится? Или ты хочешь, чтобы Планше растрепал потом власть держащим все про нас? И потом, на самом деле все будет выглядеть как образчик семейной вражды. Не забывай, что Планше – это Рейч Селдон. Впечатление будет такое, словно два выстрела грянут одновременно, или такое, будто Селдон отдал приказ стрелять в его сына, если тот предпримет что-то опасное. А мы уж постараемся развернуть всю эту историю под семейным углом. Напомним народу о кошмарных временах Его Кровожадного Величества Императора Мановелла. И народ, естественно, будет потрясен откровенной жестокостью случившегося. Это станет последней каплей, которая переполнит чашу их терпения, до краев полную раздражением, вызванным непрерывными авариями. И чего они потребуют? Естественно, нового правительства. И никто не сумеет отказать народу, даже сам Император. И тогда явимся мы.

– Вот так, сразу?

– Нет, не сразу. Я не в розовых очках хожу. Наверняка поначалу будет создано какое-то переходное правительство, но оно провалится. Уж мы позаботимся об этом, и вот тогда выступим открыто и выдвинем старые джоранумитские лозунги, которые народ Трентора уже успел подзабыть. И скоро – очень скоро – я стану премьер-министром.

– А я?

– Со временем станешь Императором.

Андорин хмыкнул.

– Что-то слабо верится. Все-то у тебя устроено да организовано – и то, и это, и пятое, и десятое, Промахов быть не должно, иначе все провалится. Кто-то обязательно подведет. Нет, риск неоправданный.

– Для кого это он неоправданный? Для тебя?

– Конечно. Ты ждешь, что Планше обязательно убьет отца, а потом я должен прикончить Планше. Почему я? Неужели не отыщется человека, который бы в этом случае подвергался меньшему риску, чем я?

– Можно, но любой другой скорее провалится. Кому, как не тебе, это все нужно больше, чем кому бы то ни было? Нет, Андорин, другой человек может струсить и удрать в последнюю минуту, но не ты.

– Но это колоссальный риск!

– Разве игра не стоит свеч? Ты же стремишься к императорскому престолу.

– Но ты-то чем тогда рискуешь, руководитель? Останешься тут, в тепле, в уюте и будешь ждать вестей?

Намарти скривился.

– Какой же ты тупица, Андорин! И какой только из тебя Император получится? Так ты считаешь, что я не рискую, оставаясь здесь? Если весь расклад полетит к черту, если схватят кого-то из наших людей, как ты думаешь, неужели они не проболтаются и не выложат все, что знают? Да если тебя самого возьмут, неужели ты промолчишь и не расскажешь все про меня? Императорские охранники – народ, сам знаешь, какой нежный.

Ну а представь, что попытка покушения не удалась? Тебе не кажется, что они весь Трентор прочешут, чтобы меня найти? Или ты думаешь, они меня не найдут'? А найдут, что мне тогда делать? Риск это или нет? Да я рискую больше всех вас, сидя туг, как ты выразился, в тепле и уюте. Так вот, Андорин. Ты хочешь быть Императором или нет?

Андорин ответил негромко:

– Я хочу быть Императором.

И машина заговора завертелась.

Подчеркнутое внимание, с которым относились к Рейчу, конечно же, не могло от него укрыться. Во-первых, Андорин держал его отдельно от остальных садовников. Кандидаты в новую садовую армию были расквартированы в одной из гостиниц в Имперском Секторе, но не в самой фешенебельной, конечно.

Тут было на что посмотреть и с кем пообщаться – ведь народ собрался почти из пятидесяти самых разных миров, но Рейчу не удавалось даже ни с кем словечком перемолвиться – Андорин его ни к кому не подпускал.

«Почему?» – гадал Рейч. Это угнетало его. Действительно, настроение у него было подавленное с тех самых пор, как он покинул Сэтчем. Это мешало ему думать, и он пытался бороться с депрессией, но почти что безуспешно.

Андорин и сам разгуливал в грубом комбинезоне и пытался выглядеть как рабочий, Ему тоже предстояло сыграть роль садовника в готовящемся «спектакле» (каким бы ни был этот «спектакль»).

Рейчу было жутко стыдно из-за того, что он никак не мог уловить сути этого представления. Его изолировали, лишили возможности с кем-либо общаться, так что он даже не мог предупредить отца. Может быть, точно так же изолировали всех тренторианцев, внедренных в группу будущих садовников. По подсчетам Рейча, их было около десятка, и все – люди Намарти – мужчины и женщины.

Но особенно его удивляла та забота, которую к нему проявлял Андорин, – ну прямо-таки потрясающая забота. Он никуда от Рейча не отходил, настоял на том, чтобы они вместе ели, явно выделял его из остальных.

Почему? Может быть, потому, что они оба были любовниками Манеллы? Рейч не слишком много знал о моральных установках в Сэтчеме и не мог судить, существует ли там нечто вроде полигамии. Если двое мужчин сожительствовали с одной женщиной, может быть, между ними образовывались какие-то особые отношения, на манер братства?

Рейч ни о чем таком никогда не слышал, но прекрасно понимал, что в Галактике всякое возможно – даже на Тренторе.

Он вспомнил о Манелле и почувствовал, как сильно по ней соскучился. Может быть, в этом причина депрессии? Но сейчас, заканчивая завтракать с Андорином, он был не просто в депрессии – состояние его было близко к отчаянию, хотя, казалось бы, особых причин для этого не было.

Манелла!

Она же говорила, что ей страшно хотелось бы попасть в Имперский Сектор. Может, Андорин все-таки уступил ее желанию? Рейчу было так тоскливо, так худо, что он не выдержал и задал Андорину идиотский вопрос:

– Мистер Андорин, я вот думаю, а вы случайно не взяли с собой мисс Дюбанкуа сюда, в Имперский Сектор?

Андорин выпучил глаза и негромко рассмеялся.

– Манеллу? Ты думаешь, она что-нибудь смыслит в садоводстве? Да она даже притвориться не сумела бы, если бы и захотела. О нет, дружок, Манелла из тех женщин, что созданы для услады. Другого она просто не умеет. А почему ты спрашиваешь, Планше?

Рейч пожал плечами.

– Да скучновато тут. Вот я и подумал…

Андорин некоторое время пристально смотрел на него и наконец проговорил:

– Не поверю, что тебе не все равно, с какой женщиной спать. Ей-то точно все равно, с каким мужчиной ложится. А как только все будет позади, у тебя будет полно других женщин.

– А когда все будет позади?

– Скоро. И то, что предстоит сделать тебе, очень важно.

Андорин, прищурившись, наблюдал за Рейчем.

– Важно? – переспросил Рейч. – Разве я не буду просто… садовником?

Голос его прозвучал равнодушно, и как он ни старался вложить в вопрос побольше волнения, у него это не вышло.

– Нет, не просто садовником, Планше, – ответил Андорин. – У тебя будет бластер.

– Что будет?

– Бластер.

– А я его сроду и в руках-то не держал, бластер.

– Да это просто, ты не волнуйся. Поднимешь. Наведешь. Нажмешь кнопочку. И кое-кто окочурится.

– Убивать я не мастак.

– А я думал, ты – один из нас, и сделаешь все, что нужно, ради общего дела.

– Ну, я же не думал, что надо будет… убивать.

Рейчу ни в коем случае нельзя было подавать виду, будто он обдумывает сказанное Андориным. И все-таки… Почему он должен стрелять? Что они такое для него придумали? Будет ли у него возможность предупредить охранников до того, как получит приказ стрелять?

Лицо Андорина изменилось – дружеское участие превратилось в ледяную непререкаемость.

– Ты должен убить.

Рейч собрал все силы.

– Нет. Убивать никого не буду. Не буду, и точка.

– Планше, – твердо заявил Андорин, – ты сделаешь, что тебе скажут.

– А убивать не буду.

– Будешь.

– Как это вы меня заставите?

– Просто прикажу, и все.

У Рейча в голове все перемешалось. Почему Андорин так уверен?

– Нет, – покачал головой Рейч.

– Планше, – усмехнувшись, проговорил Андорин. – Не валяй дурака. Мы тебя накачивали с тех самых пор, как уехали из Сэтчема. Не зря же я настоял, чтобы мы ели вместе. Я следил за твоей диетой. В особенности – за тем, чтобы ты слопал сегодняшний завтрак.