Радуга - Поттер Патриция - Страница 51

ГЛАВА 16

Выйдя из каюты, Квинн помедлил; он не хотел уходить, но понимал, что в такой момент правильнее было бы оставить Мередит одну. Да и сам он был озадачен не меньше нее. Ему самому требовалось время, чтобы разобраться в своих мыслях, хотя он подозревал, что ему будет не по силам это сделать.

Мередит затронула ту часть его души, которую он считал давно мертвой. И тем не менее в его жизни для нее не было места.

Изо дня в день он жил, рискуя, никогда не зная, что встретит его за следующим поворотом. И до сего дня он и не хотел знать, что там. Жизнь имела обыкновение вмешиваться в самые тщательно разработанные планы.

Он, отвечая за свою собственную жизнь и за жизнь тех, кому он помогал, жизнью другого человека жертвовать не мог. Из-за него и так пострадали слишком многие.

Совсем другое дело Кэм. Кэм рисковал так же, как и он сам, такая же ненависть владела его сердцем, и он так же нуждался в каком-нибудь деле, которое помогло бы ему от нее избавиться. Поступать по-другому значило лишь погибнуть по другим причинам. Но Мередит? Как он мог подвергнуть ее опасности?

А он сам? Он сомневался, сможет ли когда-нибудь испытывать привязанность к другому человеку. Даже между ним и Кэмом был барьер, несмотря на то, что их очень сблизила общая цель и общая опасность. Отчасти их разделяло то, думал Квинн, что Кэм никогда полностью не доверится белому человеку. Но отчасти Квинн и сам был в этом виноват Он боялся, что больше не сможет вынести боль, которую он испытал, когда умер Терренс. Даже вспоминая об этом, он чувствовал себя так, словно с него сдирают кожу, открывая старые раны, которые мучили его так же сильно, как и пять лет назад.

Он посмотрел на замок и, поискав в кармане ключ, понял, что оставил его в каюте. Он не мог заставить себя вернуться — тогда ему пришлось бы предложить Мередит Ситон больше, чем он осмеливался. А потом — куда она пойдет? Они находились посреди реки. Только завтра они прибудут в Натчез.

Господи, как же он запутал свое дело! Совершенно безнадежно запутал! Он подумал о Мередит, свернувшейся калачиком у стены, и ему захотелось вернуться к ней. Но что он может сделать? Рассказать ей о своей жизни? Сказать, что он убийца? Беглый каторжник, которого разыскивает английское правосудие? Что из-за его прошлого у него нет будущего? Он с отвращением посмотрел на свои мозолистые ладони. Если бы она знала, отчего они такие…

Шаркая ногами, Квинн поднялся в кабину лоцмана, который стоял в одиночестве, как часовой в дозоре, у беспокойной и часто полной опасности реки. Джамисон приветствовал капитана своей обычной улыбкой, которая была немногим больше, чем просто легкий изгиб плотно сжатых губ.

— Мистер Девро, — приветствовал он капитана. Квинн один раз просил называть его по имени, но Джамисон отказался. Это было бы не очень вежливо по отношению к нанимателю.

— У вас не осталось манильских сигар? — спросил Девро. Он подарил Джамисону коробку сигар высшего качества и тот обращался с ними как с сокровищем.

— Да, сэр, — с некоторой неохотой отозвался Джамисон. Ему была невыносима даже мысль о том, чтобы расстаться хоть с частью своих сокровищ.

— Я верну вам, мистер Джамисон, — сказал Квинн, едва заметно улыбаясь. Раз уж Джамисон отказывается называть его Квинном, то и он будет придерживаться всех формальностей.

— Не обязательно, сэр, — ответил Джамисон, но его глаза потеплели. Он подошел к деревянному ящику и почти со священным трепетом извлек длинную тонкую сигару, обер-в шоколадно-коричневый лист и обрезанную с обоих концов.

Квинн взял ее и откусил кончик с одной стороны, сжав зубы крепче, чем было необходимо.

— Когда мы будем в Натчезе? — спросил он после того, как лоцман поднес ему спичку.

— На рассвете, — ответил Джамисон. Квинн кивнул и повернулся, чтобы идти.

— Мистер Девро…

— Да, мистер Джамисон? — обернулся Квинн, вопросительно подняв бровь.

— Я слышал, как кое-кто расспрашивает о “Леди”, — он ласково произнес последнее слово. Квинн часто думал, что его пароход был единственной любовью Джамисона.

— Какие вопросы? — тон Квинна был безразличным.

— Какой у нас груз. Где остановки. Нет ли чего подозрительного.

— А кто их задавал?

— Братья. По фамилии Кэррол. Несколько раз они ехали на нашем пароходе.

Квинн замер. Он не любил ненужного любопытства. И не хотел, чтобы Джамисон впутывался во все это. Джамисон ничего не знал о секретном отделении на грузовой палубе, как не знал и о нелегальном грузе, хотя Квинн понимал, что кое-какие подозрения у лоцмана могли возникнуть. Джамисон был неглуп, но немного ограничен; не в свои дела не лез и был чрезвычайно законопослушен. Квинн кивнул, благодаря за информацию, и, выйдя из рубки, задержался на верхней палубе.

Сгущались сумерки. Небо на западе было окрашено малиновым и багряным. Он смотрел, как матросы спешат зажечь масляные светильники, повсюду развешанные на палубах. Через несколько минут пароход превратился в сказочное место, где мигающие огоньки в граненых колпаках будут подрагивать от смеха, разговоров и музыки.

А одной палубой ниже, в каюте, которая была его святилищем, а стала адом, находилась молодая женщина, взгляд которой, казалось, преследовал его.

Сейчас он презирал себя, как никогда раньше. Когда он уходил, ее глаза можно было сравнить с глазами раненого олененка, который потрясен жестокостью, для него непостижимой.

Квинн думал, что больше никогда не почувствует привязанности к женщине. После предательства Морганы — никогда. И все же, Мередит Ситон сразу же возбудила что-то сильное и одновременно уязвимое, даже нежное в его душе. Он не мог понять почему, пока сегодня не увидел, как она умна и мужественна,

Он облокотился на поручни и печально засмеялся. Его обманули, а это не так-то легко было сделать. Обычно он всегда был настороже, инстинктивно предчувствуя опасность.

Но даже встретив его обвинения, Мередит Ситон мало о чем рассказала ему. Она была достаточно умна, чтобы отрицать очевидное, а его умозаключения она просто игнорировала, оставив не рассеянным густое облако сомнений. И продолжала держаться этой тактики после того, как он…

Что он? Переспал с ней. Взял ее девственность и покинул ее, не сказав ни одною ласкового слова! Квинн стиснул поручни. Он пытался оправдать себя тем, что вынужден был быть подозрительным, но он знал, что был неправ. Он боролся со своим собственным демоном — страхом довериться кому бы то ни было, боязнью отдать часть своей души, опять полюбить, быть любимым. Ведь это всегда приводит к несчастью. Вокруг него гибли люди. Он не хотел ничьей смерти. Тем более ее.

О чем она сейчас думает? Она, наверное, ненавидит его. А как же иначе? Он разрушил жизнь, которую она создавала для себя так же старательно и аккуратно, как и он — свою. Он не мог сдержать громкий стон, рожденный мукой его сердца и вырвавшийся из груди как стенание души, затерявшейся в аду.

Квинн не осознавал, как долго он простоял, раздумывая, как бы исправить то, что разрушил. Но, наконец, он пошел к Мередит. Мерри. Он не знал, почему именно так ему хотелось назвать ее. Обычно он видел официальную, неприступную Мередит, кроме тех случаев, когда она дразнила его, играя роль глупышки Мередит. Квинн улыбнулся, вспомнив обед, когда она впервые появилась у него на пароходе и так ловко исключила его из числа джентльменов. Ее колкость оказалась пророческой.

А в карандашном наброске лисы была явная радость, даже восторг, даже проказливость, которая, как он подозревал, где-то глубоко пряталась в ней вместе со страстью, которой она его одарила и которую он так неблагодарно отринул.

Квинн понимал, что такие мысли не несут ничего хорошего ни ему, ни Мередит. Ему надо каким-то образом уменьшить опасность, грозящую ее жизни. Он возвращался в свою каюту, и шаги его были тяжелы, словно цепи по-прежнему сковывали его ноги.

Но удивился, обнаружив, что дверь по-прежнему не заперта. Вообще-то он предполагал, что она закроется на ключ или заложит дверь изнутри стулом или столом. Квинн помедлил, прежде чем повернуть ручку двери, и от дурного предчувствия его пальцы задрожали. Наконец он повернул ручку, открыл дверь и вошел в каюту.