Радуга - Поттер Патриция - Страница 3

— Ну что ж… Я бы встретился с этими дамами. Кэм, почему бы не пригласить молодую леди и ее компаньонку за мой стол сегодня вечером?

— Я прослежу за этим.

— А также этих двоих, подозрительных.

Кэм кивнул, ничуть не задумываясь над странным подбором гостей за обедом. У капитана Девро всегда была причина поступать так, а не иначе. Даже если нельзя было ее сразу понять.

— Позаботишься обо всем?

— Да, капитан. — Это было сказано с терпеливым снисхождением, но Квинн вздохнул, уловив оттенок дерзости

— Мне надо было бы оставить тебя в Новом Орлеане на аукционе.

— Да, сэр, капитан, сэр, — ответил Кэм, размышляя о том что тот день был счастливейшим днем в его жизни, полной до этого несчастными днями.

Их глаза, в которых стояло воспоминание той сцены, встретились, а затем лица их одновременно стали бесстрастными, так как они оба были очень хорошо этому обучены. Ничего больше не говоря, Кэм повернулся, вышел, слегка прихрамывая, и закрыл за собой дверь.

Мередит наблюдала, как новая служанка аккуратно распаковывала ее одежду. Ища одобрения, девушка постоянно оглядывалась на свою хозяйку, и Мередит успокаивающе кивнула.

Но сама Мередит никак не могла избавиться от преследовавшего ее гнетущего чувства.

Это было еще одно бесполезное путешествие в поисках Лизы. Усилия обнаружить ее местонахождение по-прежнему не давали результатов. Но она нашла Дафну, а Дафна, похоже, нуждалась в ней не меньше, чем Лиза.

Ее новая служанка была похожа на испуганного кролика. Она находилась в тюрьме для рабов, дожидаясь аукциона, когда частный детектив, действовавший по поручению Мередит, доложил, что в тюрьме содержится девушка-мулатка, и Мередит в поисках Лизы отправилась туда, пользуясь отговоркой, что ей якобы нужна новая служанка.

Мередит вела поиски своей единокровной сестры в течение трех лет, с тех пор, как у нее появилось достаточно свободы, чтобы заниматься этим. Но она билась головой о стену. Никто ничего не знал о Лизе, светлокожей негритянке-рабыне.

Мередит оплакивала свою подругу детства с того самого дня, как продали Лизу, и поклялась отыскать ее и любым способом освободить. Как помогала освобождать других. Как планировала освободить еще многих.

Но мулатка в Новом Орлеане оказалась Дафной, а не Лизой. Мередит лишь взглянула на перепуганное лицо девушки и тут же купила ее. Ей не хотелось расспрашивать бедную девушку о прошлом. Лицо Дафны сказало ей больше, чем хотелось бы знать.

Ее компаньонка этого не одобрила, она вообще многое не одобряла. Но Мередит было двадцать четыре года, у нее были собственные деньги, и она “просто очень любила ездить в гости”. Все, что мог сделать ее брат, это отправить с ней тетушку жены и надеяться, что Мередит не опозорит его семью.

Мередит догадывалась, что самой заветной мечтой Роберта было выдать ее замуж. Желательно, за одного из владельцев плантаций, желательно — за Гилберта МакИнтоша, чья плантация соседствовала с их собственной.

Чтобы как-то избежать этого, Мередит часто выезжала в гости, заявляя, что присматривает возможных женихов. Это была причина не хуже других, и Роберт охотно ее принял, желая избавиться от сестры, от ее глупого хихиканья и странных выходок. И от ее упражнений в рисовании. От ее “дурацких безобразий”, как — Мередит однажды услышала это — он выразился в разговоре с женой. Все это выглядело весьма странно, особенно то, что она спихивала свои работы друзьям и даже просто знакомым.

Мередит знала, что ее эксцентричность Роберт приписывал тому случаю в детстве, когда она упала с дерева и два дня пролежала без сознания. Когда она очнулась, то уже не была прежней. Она стала замкнутой и молчаливой, и походила на тихую тень прежней Мередит, которая часами сидела над книгами и мало разговаривала с другими. Затем Мередит отправили в закрытую школу при монастыре в Новом Орлеане, где она провела десять лет. Только два раза за все это время она приезжала домой: на те злополучные каникулы перед Рождеством и на похороны отца.

Когда в возрасте восемнадцати лет она вернулась домой, ее темно-карие глаза по-прежнему хранили какие-то секреты но семья нашла ее веселой, даже капризной. Она хихикала и бесцельно болтала, и никто, казалось, не замечал, никто на это не обращал внимания, потому что никому не было дела.

Когда Мередит исполнился двадцать один год, она получила право пользоваться наследством. В это время она узнала, что при ее рождении ныне покойный дедушка открыл счет на ее имя. Капиталом управлял банк Девро в Новом Орлеане. Она могла пользоваться счетом в разумных пределах, но, согласно завещанию, основная масса денег должна была оставаться в банке, что страховало счет от охотников за наследством. Снятие со счета большой суммы требовало подтверждения директора банка. Сейчас этим человеком был Бретт Девро.

Хотя никто не говорил ничего определенного, Мередит подозревала, что она никогда бы не узнала об этих деньгах, если бы не потребовалось выдать ее замуж за соседа. Собственные деньги могли позволить ей иметь собственные причуды. Так и случилось. Эти деньги дали Мередит еще одно оружие, в котором она нуждалась. Первым был обман, который она довела до совершенства. Мередит и сама иногда с трудом понимала, кто она на самом деле.

Она много ездила, согласившись на компаньонку, только чтобы успокоить подозрения, и Бог свидетель, ее компаньонка была глупа и доверчива, как курица, которую присмотрели к обеденному столу. Никому и в голову не могло прийти связать Мередит с потоком рабов, бежавших вскоре после того, как она покидала гостеприимных хозяев. Также никто не связывал ее случайные поездки за покупками в Цинциннати с Подпольной железной дорогой. Никто и не подозревал, что ветреная мисс Ситон поила свою тетушку снотворным и выскальзывала из дому, чтобы встретиться с Леви Коффином, одним из самых активных аболиционистов Севера, или с кем-нибудь из агентов Подпольной дороги в Новом Орлеане.

А Мередит, когда хотела, могла быть очень ветреной и ужасающе глупой. Она часто заявляла, что не выходит замуж потому, что “вокруг так много красивых мужчин, и у нее кружится голова”.

Иногда она уставала от своей роли, от необходимости постоянно притворяться, прятать свой ум, но от этого зависело очень много жизней, включая и ее собственную.

— Мисс Мередит.

Ее испугал мягкий осторожный голос Дафны.

— Мисс Мередит, — повторила девушка, — какое платье вы наденете сегодня вечером?

Какое платье? Мередит пожалела, что ей все равно. Они все были ужасны. Намеренно ужасны. Намеренно вводили в заблуждение.

— Какое платье? — спросила опять Дафна, с терпением, выработанным всей жизнью, проведенной в услужении другим.

— Никакое, — хотелось закричать Мередит. — Господи, как бы мне хотелось побыть одной!

Но тогда тетушка может забеспокоиться. Обычно Мередит стремилась быть в центре внимания. Подавив отвращение, она показала на чрезмерно аляповатое платье из синего бархата, на котором слишком много кружева и бантиков.

Она повернулась к Дафне спиной, чтобы та могла расстегнуть крючки на ее платье, когда раздался стук в дверь.

— Да, — сказала она.

Из-за двери раздался низкий голос:

— Записка от капитана, мэм.

Мередит открыла дверь, не дожидаясь, пока это сделает Дафна. Она уставилась на огромного человека, который осторожно держал письмо.

— Миз Ситон? — Да!

— С наилучшими пожеланиями от капитана, миз. Он просил меня подождать ответа…

Мередит развернула письмо и внимательно его прочитала. Она и ее тетушка сердечно приглашались отобедать с капитаном Девро сегодня, в восемь часов вечера.

Ее сердце упало. Меньше всего ей хотелось чего-нибудь подобного. После того как три недели подряд ей пришлось ослепительно улыбаться, делать глупые замечания, вести бессмысленные разговоры, она надеялась, что у нее будет хоть несколько дней отдыха. Она еще раз взглянула на подпись. “Девро”.

Квинлан Девро! Ее сердце застучало. Когда ей было восемь лет, она безумно в него влюбилась, и с тех пор он был рыцарем ее снов, рыцарем в сияющих доспехах. Она встретила его как раз накануне “того дня”, дня, когда вся жизнь распалась на две части. Она до сих пор помнит его. Высокий-высокий, со смеющимися синими глазами и черными как ночь волосами, которые вились колечками сзади на шее. Он с искренним любопытством спросил, чего бы ей хотелось больше всего в жизни, а она ответила — качели. Он засмеялся и ответил, что это очень скромное желание, к тому же он легко может его выполнить, что и сделал. Замечательные качели на дереве. Он раскачал ее высоко-высоко, почти до облаков, его руки были сильными и уверенными. Он был первым человеком, который ласково обошелся с ней, и это короткое время она хранила в памяти, как драгоценность в шкатулке.