Радуга - Поттер Патриция - Страница 13

— Капитан?

Поворачиваясь к теннессийцу, который обращался к нему, он пытался избавиться от мрака, заполнявшего его мысли.

— Будет ли сегодня игра? Квинн усмехнулся.

— У нас всегда игра, особенно если я кому-нибудь проиграл, — ответил он.

Мужчина улыбнулся ему в ответ.

— Вы достаточно выиграли у других, чтобы компенсировать эту потерю.

— Да, но вы — вызов для меня.

— Я позабочусь, чтобы таковым и остаться.

— Тогда в десять вечера, — сказал Квинн. — У меня еще есть кое-какие дела.

Мужчина кивнул:

— В десять.

Квинн с облегчением поднялся, поклонился Опал и еще одной даме среднего возраста, которая путешествовала со своим мужем.

— Я благодарю дам за то, что они украсили наш стол своим присутствием, — сказал он им обеим, заставив сильнее забиться их сердца. Он перенес все внимание на Опал: — Мне очень жаль, что ваша племянница плохо себя чувствует.

— Это так на нее не похоже, — сказала Опал. — Она обычно всегда порхает. Вы знаете, что она любит рисовать?

Квинн внимательно на нее посмотрел.

— Нет, я не знал, — сказал он.

Опал смутилась. Она не хотела вводить его в заблуждение и не хотела сказать ничего плохого о Мередит.

— Конечно, она только любитель. Никогда не продавала свои работы. Она просто… м-м-м… балуется живописью.

— А вы давно с ней путешествуете? Обрадовавшись перемене темы, Опал приободрилась:

— О да, несколько лет. С тех пор, как она вернулась из монастырской школы.

— Из монастырской школы?

— Да, монастырь Святой Марии в Новом Орлеане, — продолжала Опал беззаботно. — Ее брат — муж моей племянницы — все надеется, что она выйдет замуж, но она отвергла все предложения. Хотя очень любит ездить в гости.

— Так она много ездит?

— Да-да. А в нашем графстве, по соседству, есть прекрасный холостой джентльмен, и мы с ее братом подозреваем, что скоро она с ним обвенчается.

— Наверное, вы будете скучать по вашим поездкам тогда? Вы, должно быть, стали очень близки, столько проездив вместе.

Опал развернула веер, который держала в руках.

— Ну… да… Она может быть очень милой. Он послал ей сочувственную улыбку:

— Но иногда с ней трудновато?..

— Она бывает немного… упряма.

— Я и не подозревал, — сказал он сухо. Опал почувствовала себя виноватой,

— Вообще-то она хорошая девушка. Просто она… — она вдруг остановилась. Она не могла поверить, что рассказывает все это чужому человеку, игроку. Но он такой обаятельный. И такой красивый.

— Конечно, — кивнул Квинн, понимая, что, похоже, сумел выдоить всю возможную информацию. Итак, ей делали предложения. И конечно, будут делать. У нее было собственное состояние, а многие молодые пижоны нуждаются в деньгах, либо для рассширения своих плантаций, либо потому, что ведут такой образ жизни, при котором тратить деньги считалось важнее, чем их зарабатывать. Легче всего на них жениться. Деньги, рассуждал он, — единственная причина, по которой на мисс Мередит существует спрос. Но затем, против своего желания, он подумал о ее волосах. И губах.

Чувствуя отвращение к собственной мысли, он пожелал Опал приятного вечера и отправился разыскивать Кэма.

Он нашел его в собственной каюте, и его лицо, обычно невыразительное, было полно беспокойства.

Квинн покачал головой.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Она не хочет продавать.

— Почему?

— Говорит что-то вроде того, что эта девушка — единственная, кто может хорошо укладывать ее волосы, — ответил Квинн. — Хорошо укладывать. Черт, это лучшая причина, чтобы поскорее от нее избавиться.

Он подошел к шкафчику, где у него хранилось спиртное и, вынув бутылку бренди, налил им обоим выпить. Затем Квинн сел, положил ноги в ботинках на другой стул и мрачно уставился на свой стакан. Это был единственный стакан, который он позволял себе перед тем, как сесть за карточный стол. Во время игры он пил подкрашенную воду.

— Проклятье, — произнес он в ответ на полное мука молчание Кэма. Ведь он так мало просил, так мало ждал. — Мы получим ее, — сказал он медленно. — Я обещаю.

Кэм прислонился к стене.

— На “Лаки Леди” мы ничего не сможем сделать.

— Да, — ответил Квинн. — Но я знаю ее семью. Может быть, пришло время завернуть на плантацию Ситонов и порасспросить насчет возможности перевозить их хлопок. Вдруг к тому времени она надоест мисс Ситон. Она не похожа на женщину, которая надолго к чему-нибудь привязывается.

— А если не надоест?

— Тогда мы обратимся к Пастору. Может быть, он сможет что-нибудь сделать.

Кэм кивнул. Пастор связан с очень удачной станцией Подпольной железной дороги возле Виксбурга.

— Он найдет какой-нибудь способ.

Кэм тяжело сел, его глаза, несмотря на слова Квинна, сохраняли унылое выражение. Он не знал, почему он так сильно привязался к девушке, которую так мало видел. Но что-то удушающе-тяжелое опустилось на его сердце.

— В этих местах есть еще один агент, — продолжил Квинн, пытаясь развеять печаль Кэма. — Но я не знаю, как его зовут. Его имя они держат в секрете. Все идет через Пастора. С их помощью мы попытаемся ее вытащить.

Но печать краха надежды не покинула лицо Кэма.

— Она так молода и так испугана. Если бы хоть что-нибудь мог ей сказать.

Квинн вздохнул:

— Мы не можем рисковать пароходом, — ответил он. — Тем более из-за одного человека. Думаю, у мисс Ситон с ней ничего не случится.

— Дафна сказала, что она “вроде добрая”, — в его голосе слышалась неуверенность, вопрос, ожидавший подтверждения, что казалось странным в этом большом человеке, который был так грозен в гневе и тих в нежности. Это чудо, по-Думал Квинн, что где-то сохранилась нежность.

— Он впервые увидел Кэма на аукционе. Кэм был закован в кандалы, и это было необычно. Большинство торговцев снимали цепи, зная, что их наличие выдает упрямого и непокорного раба. Но в этом случае торговец понимал, что каждый поймет это и так, с кандалами или без них, потому что спина Кэма была крест-накрест исполосована старыми и свежими шрамами.

Прожив в Новом Орлеане всего четыре месяца после своего возвращения, Квинн попал на аукцион рабов. Он так и не понял, что потянуло его туда, так как обычно он избегал таких мест. В его семье было несколько рабов, прислуживающих по дому, и казалось, что они всегда жили у Девро и всегда были больше членами семьи, чем слугами.

Но тогда он был чем-то расстроен и недоволен собой, сам не зная почему. И он решил навестить свою любимую таверну. Путешествие туда он предпринимал все чаще и чаще к полнейшему неудовлетворению Бретта. Чтобы попасть туда, ему надо было пройти через невольничий рынок. Тогда он и увидел Кэма, стоявшего в вызывающей позе, и это зрелище вернуло его к глубочайшим страданиям его собственного прошлого. Он заглянул в глаза, сверкавшие какой-то безнадежной ненавистью, и этот взгляд пронзил сердце Квинна.

К собственному удивлению, он обнаружил, что присоединился к торгу, сумма вдруг выросла до неожиданной высоты, пока не осталось только двое торгующихся. Квинн знал своего противника, у него была репутация жестокого человека, у которого рабы умирали от непосильной работы. Квинн продолжал поднимать ставки, пока не победил.

В награду за это от своей новой собственности он получил полный крайней ненависти взгляд.

Квинн проигнорировал этот взгляд и, несмотря на предупреждение прежнего владельца, велел снять кандалы и спросил своего нового раба, есть ли у него рубашка.

— Нет… cap, — слово “cap” было произнесено после некоторого колебания и граничило с оскорблением, но Квинн едва сдержал улыбку. Он не переставал удивляться, что за чертовщину он сотворил… и зачем.

Это было четыре года назад, как раз после того, как он выиграл “Лаки Леди”, три дня подряд играя в покер. Он не знал покоя, вернувшись из Австралии и обнаружив, что его отец и старший брат умерли во время эпидемии желтой лихорадки. Хотя Бретт ничего не сказал, Квинн знал, что они остались в Новом Орлеане, чтобы дождаться от него известий, и чувство вины и ненависти к самому себе разъедало его как яд. Они были не первыми, кто умер из-за него. Казалось, все, чего он касался, каждый человек, которого он любил, из-за него пострадали.